В то утро небо было ясным, лишь пара облаков обрамляла горизонт. Над лугами поднимался туман, роса капала с черных ветвей деревьев. Я обула сапоги, которые купила в Париже, и в простом коричневом платье пошла к фамильному склепу, находившемуся по другую сторону сада. В руке у меня был мой свадебный букет из роз и жасмина. Я договорилась с Дидье, чтобы флорист изготовил два одинаковых букета. Один из них, по обычаю, я бросила незамужним женщинам, находившимся среди гостей, а второй сразу же после венчания спрятала, потому что хотела отнести его Лорену.
Идя по едва видневшимся сквозь туман тропинкам и глядя на то, как солнце поднимается над лесом и окрашивает белый занавес тумана в розово-золотистый цвет, я чувствовала себя феей или каким-то лесным духом.
Наконец передо мной появился склеп. Два каменных ангела, стоявших по обе стороны входа, мрачно смотрели на меня, но со свадебным букетом в руке я чувствовала себя неуязвимой. Петли тихо заскрипели, когда я открыла дверь.
Помещение было мрачным и холодным, лишь несколько солнечных лучей падало сюда через отверстия под крышей. Кто-то зажег на саркофаге Лорена лампадку. Я подозревала, что это сделал Дидье, потому что он знал о моем плане.
Не обращая внимания на другие саркофаги, я подошла туда и положила руку на камень. Затем я поставила на него цветы.
— Я никогда никого не хотела, кроме тебя, — прошептала я тихо. — Прости, пожалуйста, что подвела тебя. Я вышла замуж за Дидье, однако ты, конечно, знаешь его тайну. Я люблю тебя, и только тебя.
Я чувствовала, как слезы сбегают вниз по моим щекам. Мне так хотелось, чтобы Лорен знал о том, что скоро у нас будет ребенок. Христиане верят, что существует небо, с которого мертвые смотрят вниз на живых. И в этот момент мне очень хотелось, чтобы это было правдой.
Всего через две недели после свадьбы у меня начались схватки. И время моей «неприкосновенности» закончилось. Из-за моего состояния Мадлен обращалась со мной очень бережно, как с сырым яйцом, но я знала: как только появится ребенок, она, конечно, попытается навязать мне и малышу свою волю.
Как бы там ни было, моя свекровь позаботилась о том, чтобы у меня были хорошая акушерка и врач, которые помогали бы мне. Не потому, что я ей нравилась, а потому, что семья де Вальер не хотела, чтобы люди говорили, что появиться на свет одному из членов их рода помогала какая-то повариха.
Сами роды показались мне бесконечно долгими, а то, что возле меня постоянно торчал кто-то, кто вытирал мне лоб, настолько сбивало меня с толку, что я в конце концов ужасно разозлилась. Тут нельзя было даже потеть, когда рожаешь ребенка!
В какой-то момент схватки стали такими сильными, что я подумала, будто вот-вот умру. В отчаянии я цеплялась за надежду, что рожу сына, в котором буду видеть своего Лорена. И в конце концов я все выдержала. Крик ребенка был самым прекрасным звуком, который я когда-либо слышала.
— Сердечно поздравляю, мадам, у вас дочь!
Слова краснолицей акушерки немного разочаровали меня. Но затем я увидела маленькое беспомощное существо с черным пушком на голове и растерялась. Я расплакалась от счастья, но также и от горя, что Лорен никогда не увидит это крохотное чудо.
Свекор со свекровью восприняли известие о том, что я родила дочь, довольно холодно. Свекор пропадал на работе. Девочка не интересовала его, потому что она не сможет стать продолжателем его фамилии. Мадлен проявила осторожное любопытство — все же этот ребенок был одним из де Вальер.
— Ее нужно назвать в честь прабабушек, — сказала Мадлен, впервые увидев ребенка.
По ее лицу я поняла, что ей не понравилась азиатская внешность моей маленькой дочери. Но чего же она ожидала? Что у малышки будут светлые кудряшки и голубые глаза?
— А как звали ее прабабушек? — спросила я, потому что чувствовала себя слишком слабой, чтобы возражать.
Мне было понятно, что ребенок должен получить европейское имя. Какое имя я ему дам — это уже другой вопрос.
— Мария и Хелена, — сказал Дидье, который сидел рядом со мной, играя роль гордого отца.
Мадлен посмотрела на меня с возмущением, словно ожидала, что я заранее должна была знать имена прабабушек.
— Может быть, мы добавим также имена твоих бабушек? — предложил мой супруг.
Это вызвало у Мадлен еще больше скрытого негодования, но она вынуждена была произнести:
— Ну, это было бы справедливо, не так ли?
— Не слишком ли много имен для одного ребенка? — ответила я.
Я могла бы также спросить, что означают имена Мария и Хелена, но тем самым я бы еще больше рассердила свою свекровь, а мне это было ни к чему.
— Мария и Хелена — этого ведь достаточно, не так ли?
Мадлен была удивлена, как легко ей удалось меня убедить. Я надеялась, что благодаря этому мне будет легче находить с ней общий язык. Мою дочь окрестили в домашней церкви замка, и она теперь звалась Мария Хелена де Вальер.
В последующие годы мы жили довольно тихо и мирно. Вопреки мнению моей свекрови, что место замужней женщины — у плиты, я каждый день ездила на работу в Париж на маленьком автомобиле, который подарил мне Дидье.
Со временем мне надоели поучения Мадлен, а моя броня за это время стала настолько крепкой, что могла выдерживать враждебность. Когда наши отношения накалялись, я пораньше исчезала в своей комнате и садилась за швейную машинку. Мадлен терпеть не могла ее стука и держалась от меня подальше.
Дидье бо́льшую часть времени проводил в конторе отца. А если не там, то в объятиях своего любовника. Я знала, что мой муж использует маленькую квартиру, которую он снимал в Париже, в качестве любовного гнездышка. Но мне было все равно. Я должна была заботиться о Марии. Я кормила ее грудью, пеленала, сидела у ее кроватки, когда у нее резались зубы, не спала по ночам, когда она заболела ветрянкой. Дочь была центром моего мироздания, моим солнцем, вокруг которого вращалось все. Я жила только для нее, и постепенно тоска по Лорену стала стихать. Она оставила шрам на моем сердце, но бывали моменты, когда я могла смеяться от счастья, глядя на успехи Марии.
Когда она стала достаточно взрослой, чтобы ездить со мной в ателье, я гордо показала ей там все. Клиентки были в восторге от моей дочери и постоянно спрашивали о ней. За какие-то несколько недель они надарили ей кучу платьиц, туфелек, ленточек и сладостей. Мне было немного неловко, но было бы невежливо отклонять эти проявления внимания.
— Только смотри, чтобы Мария не увязалась за кем-нибудь из этих женщин, — в шутку предупредила меня мадам Бланшар. — Будет довольно трудно найти ее на улицах Парижа.
Я смеялась, но тем не менее на всякий случай внушала своей маленькой девочке, которая еще толком и ходить-то не умела, чтобы она не доверяла чужим людям. Мария очень хорошо усвоила мои наставления, и они пригодились ей, когда она научилась бегать.
