— Из-за этой истории вы, видимо, и сюда, в Мюнхен, переехали?
— Да. Надо было что-то предпринимать, пока меня «случайно» где-нибудь на улице не задавила автомашина, как это не раз бывало с «отступниками». На мое предложение уехать в Советский Союз, явиться с повинной жена ответила категорическим отказом, закатила истерику. А я любил эту женщину. Что оставалось делать? Где было найти безопасное место? В Мюнхене мы вначале жили у Марты. Как-никак двоюродная сестра жены, помогали в трудные дни друг другу. А потом в одной пивнушке встретил я американского инженера Никтона — он меня неплохо знал как радиоспециалиста еще по фюссенскому лагерю «перемещенных лиц». Рассказал я ему кое-что из своей печальной истории, попросил устроить на работу. Оказалось, им нужны радиоинженеры для ремонта и профилактики аппаратуры на здешней радиостанции. Выбора не было, я согласился... А через некоторое время меня перебросили на радиоцентр «Службы-22».
— И после этого боссы НТС оставили вас в покое? — спросил Сологубов.
— Представьте, да. Совсем другое отношение, даже, мне кажется, немного опасаются меня: а вдруг наклепаю что-нибудь на них американцам? — Савва Никитич невесело усмехнулся. — Однако мне от этого не легче. Говоря откровенно, служба в филиале ЦРУ, пусть даже на чисто технической должности, для меня не лучший выход из положения.
— Стало быть, надо искать другой, — твердо, со значением сказал Сологубов. И, помедлив, добавил: — Если хотите, могу помочь.
— Вы это, батенька, серьезно?
— Разумеется. У меня есть кое-какие возможности.
Кантемиров подсел к столу, уставился на Петра настороженным взглядом.
— Что? Сомневаетесь в моих возможностях? — улыбнулся Сологубов.
Савва Никитич продолжал в упор его разглядывать, словно впервые видел. Потом сказал:
— Вы знаете, я, кажется, начинаю кое о чем догадываться.
— Ну и слава богу! — почти весело заметил Сологубов, хотя внутренне напрягся, опасаясь, как бы разговор не вышел из нужного русла. — Давайте решим, с чего нам начать.
Кантемиров растерянно пожал плечами:
— Я, право, затрудняюсь что-либо предложить...
— Начнем вот с чего. Хотите, я попытаюсь разыскать ваших родных в Советском Союзе, чтобы вы наладили с ними переписку?
— О, Петр Константинович, это было бы просто замечательно! — Глаза Кантемирова подернулись влагой.
— В таком случае, дайте мне биографические сведения о ваших родственниках. Доставайте бумагу, авторучку и пишите. А я пока соображу что-нибудь насчет ужина...
Их разговор продолжался долго. Савва Никитич ушел в половине второго.
Глава двенадцатая
Как-то поздним осенним вечером Дружинины вернулись из театра.
— А у нас гость! — встретила их в прихожей теща.
И тут же из комнаты появился широко улыбающийся седоголовый Иван Тимофеевич Воронец. Одернув тесноватый ему пиджачишко, он поздоровался с Еленой Капитоновной («А мы тут с вашей мамашей в подкидного перебросились»), потом дружески потряс руку Дружинина («Давненько не виделись, Николай Васильевич, есть о чем покалякать»). Затем все прошли в большую комнату, где их ждал ужин.
Дружинин всегда был рад гостям. Они вносили приятное разнообразие в утомительно привычный ритм будней. Но этому гостю Николай Васильевич был рад вдвойне. Он даже собирался специально пригласить к себе Воронца на Октябрьские праздники, чтобы показать ему сделанные Сологубовым фотографии Мальта — Мишутина и вообще посоветоваться.
Подумав об этом сейчас, за ужином, Дружинин вдруг понял, почему так смутно было у него на душе весь сегодняшний день — даже проведенный в Большом театре вечер не поправил настроения. Причина — в неопределенности и неясности последних сведений, полученных от Сологубова. Было похоже, что дело Мальта — Мишутина может затянуться надолго. Кроме всего прочего, эта затяжка отрицательно сказывалась на решении другой задачи, поставленной перед Сологубовым: выявление и контроль тайных путей, но которым американская «Служба-22» пытается направлять свою агентуру в СССР. Это не могло не огорчать Дружинина, хотя в целом работу, проделанную Сологубовым, он оценивал положительно.
О новых данных насчет Мишутина Николай Васильевич сразу же после ужина, когда их оставили вдвоем, и решил рассказать Воронцу — не все подряд, разумеется, а лишь то, что было необходимо для дела и что позволялось спецификой работы органов госбезопасности.
Всего от Сологубова за последнее время поступило три сообщения. В первом из них вместе с просьбой о розыске родственников Кантемирова была фотопленка с пятнадцатью снимками, сделанными микрокамерой, вмонтированной в наручные часы: Мальт в различных положениях и обстановке, большей частью крупным планом.
— Крупный план — это то, что нам требуется! — одобрительно сказал Веня Строгов, когда принес из лаборатории Дружинину глянцевито блестевшие фотографии.
Их разговор происходил в недавно отремонтированном кабинете Ильи Кирилловича, должность которого с прошлого месяца, после его ухода на пенсию, занимал Дружинин.
Продолжая рассматривать снимки, Веня вдруг заметил:
— А ракурсы-то явно не те: ни одно положение Мальта не схоже с положением Мишутина на имеющихся у нас фото. И это, товарищ подполковник, здорово затруднит их сопоставление.
— Да, есть такая закавыка, — согласился Дружинин. — Но сие, как говорится, от нас не зависит. И от Сологубова тоже: позировать ему Мальт едва ли пожелал бы. А?
Разложив на одной стороне все пятнадцать фотографий Мальта, а на другой — шесть небольших карточек Мишутина, Николай Васильевич подумал, что сопоставление их между собой осложняется не только несхожестью ракурсов. Крупный план фотоснимков Мальта, которым восхищался лейтенант, для этой цели оказался не совсем подходящим... Во всяком случае, от такой разнокалиберности специальная экспертиза по атрибуции в восторге не будет.
После изучения фотографий Дружинин пришел было к выводу, что скорее всего сняты разные люди. Однако при детальном сопоставлении отдельных частей того и другого лица обнаруживалось очевидное сходство. И Дружинин стал сомневаться в правильности своего первоначального мнения. Спросил, что думает по этому поводу его молодой помощник.
— Что-то общее между этими лицами, несомненно, имеется, — решительно сказал Веня.
К такому же заключению пришли и другие сотрудники отдела, которым, без посвящения в суть дела, были показаны снимки Мальта и Мишутина.
Теперь свое слово должен был сказать человек, лучше которого никто не знал Мишутина, — его жена. Заодно Дружинин решил ознакомить ее с данными словесного портрета Мальта, вскоре полученными от Сологубова.
