Итак, таинства и догматы Церкви — это видимая сторона таинственной жизни земного тела Христова. Как догматы не были восприняты в качестве принудительного философского и богословского учения, но как события таинственного порядка, также и таинства — не магические действа, но — видимые знаки, в которых концентрируются божественные события, исполняемые в земной жизни, и через которые народ сообщается с глубиной духовной жизни (Бердяев).
Святоотеческое богословие никогда не определяло, не систематизировало и не исчисляло таинства схоластически. Только послеотеческое западническое богословие с эпохи Михаила Палеолога и позднее восприняло исчисление и систематизацию таинств. Начало было положено в схоластическом богословии М. Абеляра и П. Ломбарда (XII век), да и то окончательно определение произошло не раньше XVII века, когда, как характерно замечает епископ Диоклийский Каллист, «латинское влияние находилось на своей вершине». Но даже когда мы говорим о «семи» таинствах, число «семь» не имеет абсолютного догматического значения для православного богословия, а употребляется как своего рода упрощение, попытка сделать более доступным (с символическим в любом случае подтекстом) учение.
Церковь — вот цель и завершение таинств, и, конечно, Таинства исповеди. Другими словами, предназначение таинств — это устройство и совершение Церкви, а не просто освящение верующих как отдельных личностей. По этой причине разные таинства не составляют отдельные средства благодати, независимые одно от другого, но составляют собой единство и — главное — обязательно и существенно имеют отношение к Божественной Евхаристии. Она — их завершение, причина их существования, «Таинство таинств», и в ней завершается и осуществляется Церковь, которая является единственным путем, ведущим в Царство Божие. Остатком этого древнего предания является обычай совершения таинства исповеди прежде Евхаристии.
Значение отрывка для современности
Главный фактор, приводящий человека в Церковь, — это покаяние. Трагично состояние человеческого существа, потому что человек спасается через изначальное отречение от самого себя. Или мы должны признать, что абсолютное и беспредельное проникает в ограниченное и относительное, освящает его, и вместе они создают некоторый замкнутый священный цикл, или мы признаем, что ограниченное и относительное овладевается стремлением, неудержимым желанием к беспредельному и абсолютному, и таким образом рождается некоторое творческое движение. Первое мнение, согласно Бердяеву, является исключительно консервативным и иератическим. Второе — творческим и пророческим. В христианстве сосуществуют оба и с ясностью отражаются в понимании покаяния. Покаяние в широком понимании слова является переживанием неспособности человека пред Богом и творческим движением в ответ на призыв Божий. Это переживание составляет главный фактор приема человека в Церковь и, в общем, связывается с Таинством крещения.
Покаяние, однако, — это не исторически статичное понятие, но «постоянное и непрекращаемое движение вверх, к очищению и причастию таинству славы Божией», как примечательно писал приснопамятный Никос Нисьетис. Это не только первый ответ на первый призыв Бога к спасению, но оно сопровождает его как нескончаемый припев, песня движения человека вверх и к свету. Из этого определения исходит второе значение покаяния в узком смысле слова, сочетаемое с Таинством святой исповеди.
Определение Таинства исповеди, как его нам предлагают некоторые старые учебники догматики Восточной Церкви, — явно схоластичное и юридическое, верная копия католических образцов, и не имеет никакого отношения к мистическому богословию Восточной Церкви.
В сознании Церкви искони приходили в столкновение два начала: древнегреческое аристотелевское начало вида, который ограничивает, начало завершенного превращения в осязаемое, ощутимое, и начало христианское, мистичное, которое всегда было восприимчиво к новым творческим действиям. Средневековая схоластика, которая была результатом аристотелевского начала вида и римского юридического духа, в большой степени изменила значение таинств. Это превращение является результатом другого изменения — в понятии Церкви.
Церковь была установлена для мира, творения, и она не может быть религиозным институтом, отделенным от мира, предназначенным исключительно для того, чтобы обслуживать религиозные нужды человека. Природа Церкви состоит в духовном общении в широком смысле слова. Однако в наше время богословием Церковь воспринимается как институт, а благочестием — как богослужебная организация, таким образом, по сути, прекращая быть обществом, общением верных. Характерна молитва анафоры в Литургии святого Василия Великого: «Нас же, от единаго Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единого Духа Святаго причастие...». Молитва, существенная для восприятия Церкви и определяющая по отношению к самосознанию Православия, которая, к сожалению, по причине тайного чтения молитв Евхаристического приношения, не осознается верующим народом.
Церковь нельзя считать учреждением, догмой или системой, она — жизнь, «обымающая вся», воспринимающая и преображающая все, как некий этап, переход к действительности спасения и преображения во Христе (Хомяков). Отдельные таинства — осознаю опасность, что и это может быть воспринято как схоластика, — это средства, при помощи которых человек переживает «Великое Таинство», то есть таинство Церкви, через которое единственно и спасается.
Подытоживая, можно сказать, что покаяние — это необходимая предпосылка вступления человека в Церковь, параллельно, однако, — это и постоянное переживание движения человека к спасению с продолжающимся переживанием собственной греховности. Характер Таинства Причащения, как, впрочем, и всех других таинств, по своей природе экклезиологический. Единственный источник спасения — это Церковь (которая, нужно заметить, завершается в Евхаристии), а Таинство покаяния — это одно из средств устроения Церкви и осознанное действие примирения с ней верующего.
Опубликовано в газете Камо грядеши № 19.
Перевод с новогреческого Владимира Телиженко Pravoslavie.ru
Примечания
1
Б. Паскаль Мысли / Пер. Э. Линецкой. M., 1974. С. 169. (Мысль 347).
2
Carrel ΑΙ. Σκέψεις για τον 'άνθρωπο και την ζωή / Μτφρ. Ν. Α. Τζάρτζανου. Άθηνα : Κακουλίδη, 1951. Σ. 175.
3
Свт. Иоанн Златоуст. Беседа на «Обаче всуе мятется всяк человек» // PG. Т. 55. Р. 559.
4
Прот. Александр Шмеман. За жизнь мира. Нью–Йорк, 1983. С. 90.
Свт. Иоанн Златоуст. Беседа на «Обаче всуе мятется всяк человек» // PG. Т. 55. Р. 560.
5
Свт. Иоанн Златоуст. Беседа на «Обаче всуе мятется всяк человек» // PG. Т. 55. Р. 560.
6
Последование погребения мирских человек. Самогласен, глас 8 // Требник. Сергиев Посад, 1992. С. 190.
7
В книге Бытия: …восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.
8
В «Откровении»: …вот, конь бледный, и на нем всадник которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть… умерщвлять мечом и голодом, и мором…
9
Ι. К. Κορναρακη. Ψυχολογία και Πνευματική ζωή. θεσσαλονίκη, 1976. Σ. 228.
10
Свт. Василий Великий. Беседы на псалмы. 114 (7) // Творения. М., 1847. Ч. 1. С. 406.
11
Ν. Ε. Μητσοπουλου. Ό θάνατος, Πνευματικός — Σωματικός — Αιώνιος. Αθήναι, 1973. Σ. 5.
12
Свт. Иоанн Златоуст. Беседа на Евангелие св. Ап. Иоанна Богослова. ΧΧΧIII, 1 // Творения святаго Иоанна Златоустаго. СПб., 1914. Т. 8. Кн. 1. С. 555; его же. Беседа на Деяния, 21, 3–4 // Там же. Т. 9. С. 204.
13
Последование исходное монахов. Антифон 8, глас 8 // Требник [большой]. Сергиев Посад: Изд. ТСЛ, 1992. Л. 120 об.
14
Последование погребения священников // Требник [большой]. Сергиев Посад: Изд. ТСЛ, 1992. Л. 142–142 об.
15
Последование погребения священников // Требник [большой]. Л. 142, 139–139 об.
16
Последование погребения мирских человек. Самогласен, глас 8 // Требник. С. 190.
17
П. Ν. Τρεμπελα. Δογματική της 'Ορθοδόξου Καθολικής Εκκλησίας. Aθήvai, 1961. Τ. 3. Σ. 366.
18
Π. Ευδοκιμωφ. Ή Ορθοδοξία / Μτφρ. Α. Τ. Μουρτζοπούλου. Θεσσαλ., 1972. Σ. 435.
