— Милая, — еще мягче скажет папа, — такие истории не для детских ушей. Лучше расскажи о вышивании гладью…
Вселенная чересчур велика для Высокой Теории Прививания, вот что она тогда поняла. Даже Ойкумена и Периферия чересчур тесны для всего того многообразия, что зовется Человечеством. Поэтому должны существовать пути канализации отклонений, нарушений, извращений и хандры. Не только теория, позитивная реморализация и тайна личности, но и нечто материальное — институты, организации, чья задача: «Как словить и не выпустить чудака».
Группа свободного поиска, Институт по спрямлению чужих исторических путей, Комиссия по контролю, Общество знатоков запрещенной науки, Казус Тринадцати, Массачусетская ассоциация, Харьковская академия оригиналов — это только то, что нашлось в открытой части Коллектора Рассеянной Информации. А сколько их таится под эгидой вполне себе респектабельных организаций, как, например, Комиссия по Контактам или Токийский институт?
Специалист по решению неразрешимых задач тщательно проанализировал каждую организацию. Карточки информационных запросов штабелями скапливались на столе, а когда они переставали там помещаться, она их просто скидывала на пол, высвобождая место для очередной вавилонской башни.
Хороший образ — вавилонская башня! Гордыня стать равным Творцу, наказанная великим смешением языков. Кара обернулась благодатью, превратив ойкумену в межзвездный ковчег, разделенный непроницаемыми переборками непонимания. Какой бы шальной метеорит не врубался в борт странствующего колосса, какие бы гибельные болезни не выкашивали космических странников, могучие переборки языкового барьера сдерживали напор смертельных стихий.
Но глупые межзвездные странники — далекие потомки образумленных карой предков — забыли древний завет и принялись демонтировать то, что, как им казалось, мешает достичь далекой и уже, в общем-то, непонятной цели. «Долой все то, что разделяет нас! Да здравствует свобода, равенство и братство!» И вот звездный ковчег продолжает свой полет без обременяющих человеческий разум переборок. Разум, в очередной раз впавший в грех гордыни, объявил о собственном всемогуществе и провозгласил себя мерилом счастья человеческого.
— Кузнечик, — скажет мерзкий старикашка — знаток запрещенной науки, — откуда у вас столь странные желания? В ваши годы наивные девочки мечтают принести пользу человечеству, а вовсе не основать новую цивилизацию! Столь бредовая идея…
— Не смей… те… называть меня так! — зло ответит она, собирая разбросанные по полу тряпки. — Вы сможете помочь? — она сожмет кулаки, обернется, ненароком посмотрев на увядшую плоть, а затем, подняв голову, встретится взглядом с голубенькими слезящимися глазками знатока запрещенной науки.
— Мы ведь обо всем договорились, — ехидно ответит тот, выставив вперед свой знаменитый нос — огромный, натруженный вынюхиванием всяческих слухов, покрытый мозолями от получаемых щелчков, шелушащийся от проникновения в не свои дела, не нос, а инструмент по сбору рассеянной информации о всяческих странных случаях и запрещенных науках.
Старикашка чертовски медлителен. Каждый экспонат коллекции вызывает у него поток воспоминаний — как, когда и где он прознал про этот случай, как тщательно собирал и отсеивал информацию, не брезгуя ни обманом, ни угрозами, ни подкупом. Особо сладостные чувства у него вызывали воспоминания о неком Его Превосходительстве — то ли ближайшем и единственном друге, то ли злом гении. Поминая его добрым и недобрым словом, старикашка то мечтательно закатывал вверх глаза, то брызгал от ярости слюной. Его Превосходительство то являл собой образец глупости, непроходимой солдафонской тупости и упертости, то представал воплощением мудрости, хладнокровия, изворотливости.
— Какой противник, какой противник! — горестно причитал знаток запрещенных наук. — Какого титана сгубили, ах, ах, ах! Мелкие людишки, возомнившие себя равными столпу! А ведь и я приложил к этому руку, да… Невольно, невольно… Беря на себя роль высшей справедливости где-нибудь да и погубишь человеческую жизнь! — и старикашка, вцепившись в кудри до плеч, скорбно качал головой.
С небольшими, но регулярными перерывами (старикашка оказался на редкость темпераментным), они просидели над картотекой несколько дней, анализируя каждый случай — насколько он пригоден для столь необычной и, в общем-то, неразрешимой задачи.
— Вот, вот оно! — с пафосом воскликнул знаток запрещенных наук, взвешивая на ладони объемистое вместилище документов. — Вот оно — печаль и проклятье! Казус тринадцати! А что, позвольте вас спросить, я должен был сделать, когда этот молодчик появился на пороге моего дома? Выслушать просьбу и указать на дверь? С высоты сегодняшнего полета я, может, так и сделал бы… Хотя, как знать, как знать… Вы ведь читали ю la recherche du temps perdu? Предполагать и располагать — вот две крайности, между которыми бездна человеческая… В прошлом уже нет будущего, как говорят путешественники во времени.
Казус тринадцати ее не слишком заинтересовал. За исключением одной детали.
Старикашка пригладил кудри, обильно сдобренные сединой, отчего они выглядели какими-то нечистыми, и аж крякнул:
— Умеете вы ставить вопросы, милочка. Придется провести дополнительные изыскания. Здесь у меня, честно говоря, лакуна. А вопросец-то очевиден, очевиден… Имеется у меня один человечек, должничок, так сказать. Уж он-то нам глаза раскроет…
И впрямь, нашелся, раскрыл, да так раскрыл, что ахнули. Пришел, расселся по-хозяйски, покосился на любовничков, присосался к стаканчику и ну сыпать откровениями — ни дать, ни взять — дельфийский оракул: эмбриональный архиватор, латентная беременность, управляемая эволюция, Высокая Теория Прививания. Только пены у рта не хватало, хотя взгляд искрился некоей безуминкой.
Лучший Друг знатока запрещенной науки, как оказалось, обладал весьма странным даром, хоть в картотеку Харьковской академии оригиналов заноси, — оказываться в нужном месте в неурочный час.
Специалист он был далеко не лучший, можно сказать — некудышный, но почему-то всегда получалось так, что если в Ойкумене вдруг назревала острая нужда в подобном специалисте, причем эта нужда порождалась чреватыми громадным научным или общественным резонансом открытиями, находками, происшествиями, какие нередко случались на Периферии, то под рукой у страждущего, как назло, не оказывалось ни одного компетентного консультанта, за исключением, конечно же, Лучшего Друга знатока запрещенных наук. А поскольку все подобные дела не терпели ни малейшего отлагательства, то палец фортуны подцеплял слоняющегося без дела по лабиринтам Комиссии Лучшего Друга за шкирку и ничтоже сумняшеся переносил его в самый эпицентр событий, превращавших его участников либо в героев Комиссии по контактам, либо в долгожданных клиентов Комиссии по контролю. Среднего как-то не выпадало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
