Вьетнам выступили в эти дни архиепископ города Перта Апплетон, бывший епископ города Армидал Мойес, глава Кэмденского теологического колледжа Гаррет и многие другие.
Правительство Австралии упорствует на своем — отправка войск продолжается, и вылетевший в Сайгон премьер-министр Холт демонстративно заверил там идущего ко дну «маршала» Ки в своей солидарности и поддержке, — естественно, что накал этой борьбы усиливается. Эхо ее властно врывалось в здание парламента, где мы, участники сессии совета Межпарламентского союза, вели острую, горячую дискуссию все на ту же тему — о борьбе против американской агрессии во Вьетнаме. И не случайно, видимо, в ходе этой дискуссии австралийская делегация раскололась: участвовавший в дискуссии представитель правящей партии поддержал агрессоров, а представитель оппозиции лейборист Юрен выступил с их осуждением...
Гул канонады, стоны жертв, обожженных напалмом, грохот рвущихся бомб широко разносятся из Вьетнама по всему миру. Вот почему и здесь, на самом краю света, совесть людей бунтует. И хотя все еще велико число людей пассивных — «наш коттедж, мол, с краю», — хотя немало еще и таких, что готовы поверить в распространяемый бессовестными людьми миф, будто во Вьетнаме австралийские солдаты защищают свой собственный континент от коммунизма, — беспокойная совесть Австралии все громче говорит этой войне свое «нет»...
Мы покидали Сидней теплым осенним утром. Солнце играло в тысячах зеркальных окон его небоскребов, и золотые тополя стояли, словно в почетном карауле, и по синим волнам прибоя стремительно скользили, стоя на плоских досках, виртуозы этого удивительного водного спорта. Потом была необычайно длинная летняя ночь — она началась в Сингапуре и кончилась лишь в Тегеране, — ведь мы летели на запад, убегая от солнца. Потом под крылом показался весенний Рим, и вскоре мы любовались сиреневыми гроздьями глициний, оплетающими двухтысячелетние камни вечного города, и светло-зеленой травой, пробивающейся сквозь расселины мостовых древнего форума.
Девять часов полета отделяют Рим от Сиднея. Но стоило нам выйти из машины и разглядеть у газетного киоска заголовки газет, как мы прочли все то же тревожное слово: «Вьетнам». В Риме, как и в Австралии, как в Бомбее, — как всюду в мире, — люди напряженно думают о том, что происходит сейчас в этой израненной стране и как пособить ее мужественному народу.
* * *
Лишь в тысяча девятьсот семьдесят втором году, когда эта книга уже печаталась, из Канберры пришла телеграмма о том, что правительство Австралии вывело, наконец, свои войска из Индокитая. Длительная борьба австралийского народа за прекращение участия в постыдной американской авантюре увенчалась успехом.
Но тех молодых парней, которые ни за что, ни про что были убиты на этой чуждой интересам Австралии и постыдной «грязной войне», уже не воскресить!
Октябрь 1968 года
ФАКЕЛЫ И СТАЛЬ
Помнится, еще в одна тысяча девятьсот пятьдесят пятом году несчастный случай привел меня в Абадан — над пыльной горячей аравийской пустыней вдруг захлебнулся мотор старенького «дугласа», принадлежавшего шведской авиакомпании, и мы, его пассажиры, летевшие из Каира в Дели, неожиданно оказались в этом угрюмом городке, задыхающемся от горячей сырости и нефтяных испарений. И застряли там на двое суток.
Пытаясь как-то умиротворить своих недовольных клиентов, растерянные шведы возили нас по Абадану и его окрестностям, и в память врезалось: гигантские, сверкающие сталью и алюминием ультрасовременные нефтеперегонные заводы, принадлежащие чужеземцам, и неподалеку оттуда — скорбная фигура босой женщины в ветхом черном платье, черпавшей грязную воду из широкой реки, образованной слиянием легендарных Тигра и Евфрата. Старая женщина наполнила этой мутной водой свой измятый медный кувшин, поставила его на голову и понесла, пошатываясь, к неописуемо жалкой, слепленной из глины хижине, стоявшей среди финиковых пальм. А ведь когда-то считалось, что здесь, близ Тигра и Евфрата, был рай...
Мы возвращались в город молча, подавленные увиденным. Уже смеркалось. В сиреневом небе явственно обозначились розовато-желтые языки пламени, — они беззвучно пылали вокруг нас круглые сутки, словно живое напоминание, что рай стал адом для людей. «Что это? — спросила по-английски одна молодая туристка из Копенгагена. — Такие красивые факелы...» — «Это горят наши деньги, мисс, — откликнулся вдруг шофер, молодой рослый иранец с черными, как смоль, усами. — Компания использует для переработки только нефть, а газ сжигается». — «Господа, не будем говорить о политике», — встревоженно сказал представитель авиакомпании, и опять все замолчали.
Я вспомнил об этом одиннадцать лет спустя. Проведя долгий день в сверкающем ослепительной желто-голубой мозаикой древних мечетей Исфагане, налюбовавшись вдоволь его знаменитыми дрожащими минаретами, золотым базаром, фресками дворца сорока колонн и чудесными средневековыми мостами, мы пошли напоследок прогуляться по улице, укрытой зелеными шатрами мощных платанов, и вдруг услыхали русскую речь. Навстречу нам в живописной иранской толпе шли веселые, загорелые русые парни в ковбойках и оживленно толковали о газопроводе, который вот уже скоро пройдет через весь Иран, с самого юга до самого севера, и внесет такие огромные изменения в жизнь этой страны, что об этом бы не статьи писать, а стихи складывать.
Мы разговорились. Перед нами были советские геодезисты, заканчивавшие здесь, в сорока двух километрах к западу от Исфагана, изучение площадки, на которой через несколько лет поднимутся корпуса «иранского Бхилаи» — металлургического завода, — то будет советская уплата за иранский газ.
Так осуществляется одна из крупнейших международных экономических сделок нашего времени: газ, доселе бессмысленно сжигавшийся на протяжении полувека, пойдет из Ирана в СССР, а из СССР в Иран придут эшелоны с самым современным оборудованием для металлургического и других заводов.
Одиннадцать лет тому назад, когда чужеземцы считали себя полновластными хозяевами в Абадане и окрестных краях и когда даже робкое упоминание о том, что сжигание газа в факелах равносильно сжиганию иранской казны, расценивалось как опасный политический разговор, такое решение показалось бы немыслимым. Но времена меняются, и экономическая целесообразность берет свое.
Взаимовыгодное сотрудничество развивается. У вас есть под рукою географическая карта? Взгляните на нее!..
Начнем с севера, — с того, что происходит на реке Аракс, бегущей вдоль советско-иранской границы, — ее вода и ее энергия в равной мере нужны и нам, и иранцам, но тысячи лет они расходовались зря: граница же! Нынче все будет по-другому. СССР и Иран совместными усилиями соорудят на Араксе два гидроузла, построят электростанции, отведут воду влево и вправо, оросят ею обширнейшие поля. Стройка уже начинается. Советские изыскатели свободно переходят на иранскую территорию, иранские — на советскую. Как добрые соседи...
Взглянем на карту правее: Каспий. В сохранении и развитии его богатств заинтересованы обе страны — ведь
