— Ты так честен из страха?
— Я так честен из уважения к ясноокому посажному.
Старик в шубе кашлянул, а Хэбу буквально поперхнулся смешком.
— Я же говорил, уважаемые, что он весьма проницателен, — произнес Ум-Пан, отдышавшись.
— Раз так, то нечего вязать лишние узоры, — Урлак щелчком сбил с ветки красную ягоду. — Раз ты такой умный, Бельт, значит уже понял, что уважаемые наир имеют к тебе дело. И суть его — не в том, чтобы повесить тебя за дезертирство или послать на кол за разбой. Разумеется, это только в том случае, если ты и дальше проявишь весь свой ум и желание хорошо послужить. Тогда ты получишь многое из того, о чем может только мечтать беглый преступник.
— Или даже больше, — мягко произнес мужчина в шубе. Этот в отличие от Урлака — не воин, во всяком случае, не похож на такового. Ирджина упоминал… Кам? Разглядеть бы получше, раз уж все равно влип, да он стоит в тени, только и можно понять, что немолод, худощав и точно из наир.
— Или даже больше, — согласился Урлак. — Это тебе говорит уже не изгнанник рода Ум-Пан, это говорю я, посажный.
При этих словах Хэбу так сильно впился в оголовье трости, что оно с треском лопнуло.
— Все просто. — Урлак не обратил на шум никакого внимания. — Ты слушаешь нас, а твой друг Орин слушает тебя. Ты удерживаешь его от глупостей и приучаешь быть послушным. Не мордобоем, не страхом, не пытками. Если тебе проще — сделай из него исполнительного вахтангара с головой на плечах, достаточно ясной и пустой, для выполнения любых приказов. Любых, даже если поначалу таковые покажутся странными.
— Засуньте его на неделю в зиндан к заплечникам — быстрее выйдет, — сказал Бельт.
— Обычно таким советчикам я сразу отрезаю нос. Но для тебя сделаю исключение и скажу: не лезь со своими идиотскими советами, а слушай чужие. То бишь наши. Понял?
— Понял, ясноокий.
Шрам скрутило неимоверной болью так, что Бельту пришлось согнуться чуть ли не пополам.
— Молодец.
— И что прикажете делать, ясноокий?
— Почти то же, что и до сих пор — смотри за Орином да держи его подальше от любых глупостей. И охраняй ценой собственной шкуры. А если понадобиться, то и не её одной. Язык спрячь за зубами. Мордой особо не отсвечивай, хотя теперь можешь не переживать, за прежние шалости тебя не вздернут. Во всяком случае, пока я не прикажу. До особых распоряжений слушай старика Ум-Пан.
Бельт кивнул, а посажный отстегнул от пояса кошель.
— А это тебе — на хорошее начало честной жизни.
На вес — даже если в кошеле были серебряные «кобылки», а не золотые «кони» — на ладони Бельта лежало целое состояние. О том¸ что посажный таскает с собой столько меди, не могло быть и речи. Похоже, после всех кнутов, пришла пора горсти хлеба с солью. Совсем как при объездке коня. Да как бы, объездив, на байгу не погнали, на занесенный снегом склон, где любой неловкий шаг сломанной ногой обернуться может. А то и шеей, и добро, если только своей: не даром посажный Урлак про чужие шкуры упоминал. Только дергаться поздно.
Бельт, сжав кошель в кулаке, сказал:
— Благодарю, ясноокий.
— Иди, камчар. Хотя, нет. Стой. Расскажи, как оно было на самом деле там, за Симушницами?
Снова дернул шрам, притянул ладонь, будто поглаживание могло унять боль.
— Поначалу как обычно всё было. Моя десятка шуровала по крыланьим тылам. Вышли сперва на колонну каких-то погорельцев, обогнули ее и буквально нос к носу столкнулись со скланами. Штук восемь-десять и повозка. Все с оружием, но на обычных солдат вроде и не похожи. Везли они что-то. Или даже кого-то, не знаю, не разглядел. А место такое, как есть — неудачное, толком не разгонишься, везде кусты. Мы-то быстрей спохватились, чем крылатые, сперва постреляли, потом в наскок рубить начали. Здесь я кнутом и схлопотал, начисто выбило. Оклемался только, когда ребята меня до какой-то деревни доперли. А там сидит нойон с серебряной камчой. Я к нему с докладом, как было все. А он мне в лоб, что тварь я предательская и не исполняю приказа о перемирии, а значит, против кагана ясноокого, который со скланами мир подписывает, замышляю. Тут все и завертелось, ясноокий.
Аж задохся, пока говорил. А взгляд у посажного один в один, как у Лаянг-нойона, тот тоже уважал, когда докладываются громко и без лишних словесных петель.
— Говоришь, не военный отряд склан был?
— По одежде — не воины, это точно. Не было на них ихних цветных курток. Но дрались знатно, если бы не наш первый залп и какой-никакой заход — тяжело бы пришлось.
— А что в повозке было?
— Не знаю. Когда началось, она вообще пропала. Да мне и не до того было, думал — шею напополам порвало.
— Ясно, камчар. Ступай.
Еще раз поклонившись, Бельт вышел из закутка, зачерпнул горсть снега и обтер лицо. Его колотило и было не понять, от холода это, от жара или от чего-то еще. Зато теперь Ласке можно будет сделать достойный подарок.
С треском и шумом поднялся из кустов вспугнутый ревом рогов глухарь: малая байга завершилась.
Шоска нехотя слез с кареты. Нет, его не гоняли, но после случившегося на льду нужно было поспешать к дядькиной палатке. Всевидящий попустит — и обойдется, а нет, так лучше неподалеку сидеть, не сердить дядьку.
Эх, Сарыг-нане, что ж ты коня-то неподкованного на лед погнал?
Рога ревели и надрывались глашата, ветер да гомон людской перекрикивая. Последний заезд, сам тегин пойдет, так, может, все-таки остаться?
Шоска еще не знал, что ближе к утру Сарыг-нане умрет. А сам Шоска будет плакать, жалея и вредного, но не такого уж и злого наир, которому конь все нутро отдавил, и коня охромевшего: точно зарежут. А заодно станет Шоска жалеть и тихую Тайлу-нойони — рыдать ей теперь по сыну. И думать, что Ниса этой смерти обрадуется, теперь-то ее Когаю Когаем-нане зваться да плеть среброхвостую наследовать.
Сбудутся предсказания.
А спустя семь лет, вырастив из своего первого жеребенка отменного коня, Шоска не пустит его на байгу. Жалко ему станет стройных ног красавца-Сарге. Не стоит их байга.
Но это будет позже, а пока Шоска, закусив губу от обиды на этакую несправедливость жизни, решительно спрыгнул с кареты и поспешил туда, где плотным кольцом окружали Замирный Дом шатры. Взбежав на пригорок, чуть не столкнулся по пути с дядькой, ошрамленным на полморды, но ловко отпетлял в сторону. Это на случай, ежели дядька пинка дать захочет. Но дядька почему-то не захотел.
Пропустив шустрого мальчишку, Бельт глянул с холма вниз и вдруг ясно увидел то самое место, где несколько часов назад бесновался над знаменем тегин. Теперь там ни души, пусто, только взрыхленная копытами грязь со снегом, сдобренная чем-то темным. Вот он, след ясноокого тегина Ырхыза. Вот он — знак его жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
