Он неуклюже обнял Турана, развернулся и двинулся дальше, перепрыгивая через грязевые лужицы. Сердито стукнув кулачком по боку ближнего фургона, мэтр взвизгнул и отскочил, когда из-под днища вылез косматый кобель. Пес разразился лаем, только кинулся не на Аттонио, а на Турана. Даже собаки в этой треклятой стране кхарнца за врага считают, а кобелю ведь тамгу под нос не сунешь.
В следующее мгновение Туран вприпрыжку понесся за Аттонио.
— Отдай, сволочь! Отдай!
— Друг мой, что за крики? — мэтр остановился.
— Отдай тамгу.
Аттонои засопел и надул губы.
— Туран, мальчик мой, мне действительно нужно попасть на холм.
— Причем здесь я и этот балаган?
— Там, — художник указал вперед, где, отгороженная полотняной стеной шатров и палаток, шумела толпа и гортанно гундели харусы, — там находится кое-кто, очень занятный. Намного интереснее всей этой байги, значительнее шадов, опаснее кунгаев. И важнее всех их. Мне нужно посмотреть на этого некто. Да и тебе бы не помешало.
Впервые за все время Туран слышал у Аттонио такой голос. Он очень походил на бесцветные голоса ирджиновых «шептунов». И в то же время отличался от них. Просто казалось, что в одно мгновение он лишился всего лишнего: нарочитой визгливости и той самой картинности, торопливости и избытка ненужных словес.
— Пойдем, Туран. Нас там никто не ждет. Именно поэтому мы должны туда попасть.
В ладонь ткнулась чеканная пластина тамги. Коричневый шерстяной шнурок болтался, обрезанный.
У них почти получилось. Протолкались через толпу, кое-как преодолели цепочку вахтангаров в бело-голубых цветах. Пробрались по изрядно стоптанному, а оттого скользкому снегу к холмам, куда, вслед за байгарщиками и тегином, ушла свита. Вскарабкались на сам холм, миновав и жиденький ольс, и тяжелый ельник. И застряли на краю поляны, там, где и должны были — на линии кунгаев в киноварных лентах.
— Стой! — Воин перегородил путь и, скользнув цепким взглядом по мэтру Аттонио и Турану, рявкнул: — Куда?
— Милостью ясноокого Таваша Гыра имею разрешение присутствовать. — Мэтр согнулся и принялся с уверенным видом рыться в многочисленных кошелях. Шли минуты. — Таваша Гыра…
Возня закончилась ничем, только усиливая напряжение.
— Сей славный юноша, — Аттонио как ни в чем не бывало подпихнул Турана, — является помощником кама Ирджина, который в свою очередь служит ясноокому хан-каму Кырыму-шаду, который…
Продолжая сыпать словами и именами, мэтр схватил Турана под руку, в которой была зажата тамга, и выставил её вперед. Кунгай нахмурился, обращая намного больше внимания не на болтовню художника, а на посеребренную пластину.
Или пропустит, или прогонит. Второе куда как вероятнее, но все же… Все же Туран, поддавшись любопытству, вытянулся, пытаясь заглянуть за плечо кунгая.
Поляна была невелика, шагов двадцать-двадцать пять поперек. А людей собралось изрядно. Были тут и шады в тяжелых шубах и высоких атласных шапках, были и нойоны в украшенных стальными чеканными бляхами тегиляях, была и свита, пестрая, порой разряженная, порой, напротив, облаченная с нарочитою скромностью. Были и кунгаи, и музыканты, и слуги. Был там, верно, и ясноокий тегин, владетельный князь Аррконы, Юкана и Таври, светлейший Ырхыз. Только отыскать его взглядом не получалось.
Заминка на краю поляны привлекла внимание еще одного из вахтангаров, во всяком случае именно за вахтангара принял Туран человека в простом плаще, наброшенном поверх простого же синего кемзала. А ошибку свою понял лишь когда человек приблизился и спросил:
— И как это ты, хамло, решил приволочь сюда кхарнскую мразь?
Куна Гыр. Вот уж и вправду нежданная встреча, которая в момент заставила пожалеть о том, что не послушал мудрого совета Ирджина, не остался в шатре. С Куной и тамга не поможет.
— А ты, кашлота, думал, что от меня так легко уйти?
В руке Куны сам собой появился кинжал, а кунгай просто отшагнул в сторону, глядя нарочито мимо разгоряченного нойона. От Куны привычно несло конским потом и еще, пожалуй, жареным на углях мясом.
— Здесь тебе не…
— Уважаемый Куна, вы явно перегибаете. — Этот голос был знаком Турану: и рокочущее, картавое «р», и протяжное «а», каковое порой обрывалось, разделяя слова неуместными паузами. Быть может, эта картавость — теперь самый главный щит, волшебный щит ва-гами.
— И я — о том же, ясноокий Кырым-шад! — сразу подхватил Аттонио. — Уважаемый Гыр испытывает необоснованную агрессию к…
Не без явной внутренней борьбы Куна опустил кинжал. Но в ножны его не убрал.
— Заткнись, малевальщик, — бросил он, сопя приплюснутым носом.
Их пестрая группа притягивала все больше любопытных. Предвкушая очередное забавное развлечение, орда расступилась. И впервые удалось поглядеть на тегина. Тот стоял, прислонившись к золотой шкуре сосны, вытянув руки над треногою с углем, и разговаривал с кем-то, кого скрывала тень и ветви.
Кырым, поправив меховой воротник, внимательно посмотрел на Турана, потом на Куну и в последнюю очередь — на Аттонио.
— Пропустить, — наконец приказал хан-кам.
Туран на ватных ногах двинулся вперед, наравне с Гыром. Художник тоже дернулся, рука кунгая преградила путь.
— А как же я, ясноокий Кырым? Я имею дело чрезвычайной важности!
— Мы знакомы? — Хан-кам даже не обернулся, хоть и остановился. Так и говорил через плечо.
— Я — Аттонио из Пелитьеры, мастер живописи. Вы должны были обо мне слышать. Мы даже встречались…
— Это вы делали работу для Тувина? «Бестиариум»?
— Именно я. Именно.
— Книга бездарна, рисунки хороши. Но вам здесь не место, уважаемый.
— Как — не место? Самое место, ведь должен же кто-то запечатлеть знаменательнейшее событие в жизни Наирата? Должен же?
— У вас слишком специфическая манера рисования для такой работы.
— Она наиболее соответствует моменту.
— Вы заблуждаетесь, Аттонио из Пелитьеры, к тому же сильно, — произнес Кырым и повернулся к кунгаю: — Пусть этот человек побудет здесь, не прогоняй его. Но и не пускай дальше этой вот сосны.
Воин поклонился, принимая приказ, а Кырым все же удостоил мэтра взглядом.
— Думаю, вам вполне должно хватить. Отсюда видно достаточно. Запоминайте.
Тегин был высок и тонок в кости, это стало особенно заметно сейчас, когда он, готовясь к байге, снял доспех. Наброшенный поверх рубахи плащ, хоть и спасал от холода, но не скрывал неестественной худобы будущего правителя Наирата. Он и двигался нелепо: неестественная резкость жестов, словно тегин не в силах был управиться с собственным телом, вдруг сменялась столь же неестественной плавностью. Не человек — тень на стене.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
