Однажды в Гренландии со мной уже был такой случай, когда я, увлекшись, ушел далеко вперед, тогда мне пришлось ждать ребят около часа, после чего, конечно, последовал серьезный разбор «летного» происшествия.
На этот раз все было проще: ребят скрыл один из мощных ледяных бугров, и вскоре я заметил черные точки упряжек метрах в трехстах-четырехстах позади. Я подождал, пока шедшая первой упряжка Джефа ни приблизится ко мне метров на пятьдесят, и продолжал восхождение (мы стояли на очередном подъеме). Время приближалось к остановке, поэтому я даже сомневался, стоит ли начинать штурм холма сегодня вечером, когда собаки устали, или отложить его на завтра. Но все-таки решил начать. Шел в гору почти до самой остановки, слыша позади шумное дыхание собак. Остановились, немного не доходя до вершины, но на достаточно пологом месте. За сегодняшний день прошли 25 миль — очень неплохой результат.
По-прежнему не было двусторонней радиосвязи — нас не слышали. Скорее всего тому были две причины: неважное прохождение и большое расстояние от нас до Пунта-Аренаса.
Спиннер по-прежнему плох: у него на задних лапах начался некроз тканей, и он с трудом передвигался, когда Джеф снимал его с нарт в конце дня, чтобы он мог хоть немного размяться после десятичасового сидения в достаточно тесном ящике. Спиннер потихоньку ковылял к палатке Джефа, именно к ней, поджав особенно пострадавшую левую заднюю лапу и сильно хромая на правую. Пройдя немного, он останавливался передохнуть и, иногда подняв голову с прижатыми ушами, тоскливо обводил нас взглядом, как бы извиняясь за такое свое беспомощное состояние. Приковыляв к палатке, он останавливался и ждал Джефа. Джеф приносил ему мелко нарубленный корм — так ослабевшим челюстям Спиннера было легче справиться с твердым как камень брикетом. Когда Спиннер в основном заканчивал трапезу, Джеф брал его на руки и укладывал в тот же ящик, поставленный рядом с палаткой, бросал в ящик остатки недоеденного корма и накрывал теплой паркой. Рабочий день Спиннера на этом заканчивался.
Я ни на секунду не сомневался, что при такой заботе о Спиннере со стороны Джефа мы непременно должны были довезти его живым до холмов Патриот, откуда смогли бы отправить на лечение в Пунта-Аренас. Лагерь в координатах: 78,2° ю. ш., 87,5° з. д.
31 октября, вторник, девяносто седьмой день.
Приближаемся к высочайшей точке Антарктиды — массиву Винсон. Его высота 5140 метров — вроде бы не очень много по земным понятиям, но неспроста Винсон — признанная Мекка альпинистов из многих стран мира. Непредсказуемая антарктическая погода с морозами и ураганными ветрами делает уже само пребывание у подножия этой горы рискованным, а потому и привлекательным для искателей приключений предприятием, а крутые заснеженные, покрытые висячими ледниками склоны Винсона делают интересным и само восхождение. Здесь следует заметить, что из-за пониженного парциального давления кислорода над Антарктидой высота 5000 метров над уровнем моря приравнивается по этому одному из важнейших для альпинизма показателей к 6000–6500 метрам над уровнем моря в средних широтах, и у альпинистов есть все основания мечтать о такой вершине, тем более что она находится в столь недоступном месте, как Антарктида. Единственным, но серьезным ограничением на пути массового притока альпинистов к Винсону является высокая стоимость организации экспедиции.
Частная авиакомпания «Адвенчер нетворк» и возникла в основном для оказания содействия — разумеется, далеко не бескорыстного — всем, у кого есть желание и, главное, деньги, в доставке к горе Винсон. Для этих целей и был организован сезонный лагерь «Адвенчера» на холмах Патриот, к которому мы сейчас и направлялись.
К сожалению, погода сегодня так и не разгулялась. Все время дул несильный, но достаточно противный встречный юго-юго-восточный ветер. Вершины гор были плотно прикрыты облачностью, но по их спускающимся из-под облаков крутым отрогам можно было представить себе, что горы становятся все выше и мощнее. Рельеф по-прежнему был очень волнистым, но каждый следующий гребень был выше предыдущего — мы явно шли в гору. Опять я немного увлекся и оторвался далеко от идущей за мной упряжки Джефа, за что получил от него нагоняй во время обеденного перерыва, когда мне пришлось ждать подхода основных сил минут двадцать. Подъехавший первым Джеф обрушил на мою повинную голову все свое прирожденное английское красноречие. «Виктор, — выговаривал он раздельно и медленно, чтобы я понял его до конца, — не забывай, пожалуйста, что за тобой идут собаки. Ты не на соревнованиях, сохраняй дистанцию не более 100 метров, иначе они теряют тебя из виду и сбиваются со следа, да и вообще теряют аппетит к работе, когда им некого догонять».
Мы остановились на обед как раз напротив второй после Винсона по высоте вершины Тайри, но, увы, увидели только ее массивное основание. Все 3,5 километра ее торчащей над ледником громады были закрыты облачностью. Ветер усилился, и заметно похолодало. Высота давала о себе знать, спустился (или поднялся?) туман. Быстро, чтобы не замерзнуть, отобедали и пошли дальше. К вечеру, по нашим расчетам, мы должны были подойти к Винсону, и, конечно же, хотелось увидеть эту вершину, но погода становилась все хуже и хуже, а последний час перед остановкой вообще испортилась. Подул сильный холодный встречный ветер, и пришлось надеть маску, но и она не помогала. Я все время отворачивал лицо от ветра и вынужденно, к большому удовольствию Джефа (если он, конечно, это заметил, поскольку сам постоянно отворачивал голову), смотрел назад и держал дистанцию.
Собаки шли очень медленно и неохотно, а мне, напротив, хотелось бежать, чтобы хоть как-то согреться. Едва дотерпел до 18 часов, так же, как, впрочем, и мои товарищи. Кажется, сегодня мы поставили лагерь за рекордно короткий срок — всего за 45 минут. Собаки от еды отказались — верный признак большой усталости. Они сразу легли и свернулись ветрозащитными клубочками.
Сегодня во время обеда Уилл обратился ко всем с пространной речью, из которой я понял, что он призывает нас не слишком распространяться перед прессой относительно гибели Тима. Из его предыдущих высказываний я знал, что он, естественно, опасается негативной реакции на это событие со стороны Общества охраны животных, которое уже высказывало свое отрицательное отношение к нашей экспедиции. Все молчаливо согласились, а я еще раз заметил, что не думаю, что кто-нибудь поднимет вопрос о Тиме, во всяком случае на ожидаемой пресс-конференции на холмах Патриот.
Вечером температура была минус 33 градуса. Вот что значит два дня хорошей погоды! Мы отвыкли от низких температур, изнежились совершенно: всего-то минус 33, а мы мерзнем! Ну куда это годится! Радиосвязи по-прежнему не было, нас не слышали, но по реакции Крике мы поняли, что наши коротенькие записочки, посылаемые по спутниковому каналу связи, достигают цели. Например, вчера вечером я отправил в космос записку Крике с просьбой связаться с Ленинградом и сообщить моим домашним, что у нас все в порядке. И вот сегодня вечером Крике передал, что исполнил это космическое поручение. Двадцатый век! Сначала невидимые радиоволны доносят до невидимого спутника из невидимой, затерявшейся в бескрайних снегах палатки невидимые буковки, затем этот спутник незаметно роняет эти буковки где-то в районе Парижа, там вечно занятый, деловой Стеф, директор парижского офиса, извлекает эти буковки из компьютера и по телефону, телефаксу или телексу, а может быть, и по всем трем сразу передает их в Чили в Пунта-Аренас вместе с нашими координатами. Здесь уже наступает очередь Крике вмешаться в дело, и он каждый вечер в 21 час выходит в эфир и, тщетно дожидаясь ответа, по нескольку раз повторяет нам все то, что узнал. Так этот волшебный круг замыкается… Двадцатый век!
