Оказавшись на верху склона, Рапосо выдергивает воткнутую в землю саблю и решительно сжимает ее в руке. Битва – его родная стихия: в рукопашной схватке он чувствует себя как рыба в воде и знает, что у него не будет времени перезарядить двуствольный пистолет, из которого он выпустит пулю. Поэтому лучше избегать лишних движений и воздержаться от волнения. Внизу остались еще двое, он насчитал четверых всадников, когда заметил их приближение, а теперь по звуку шагов он понимает, что они его ищут. Внезапно его осеняет, что один из них, тот, кто выстрелил из пистолета – пуля пролетела в дюйме от его уха, – не кто иной, как долговязый академик. Или, как его называют, адмирал. Мысль о том, что остались только эти двое, успокаивает его. Это не те враги, которых имеет смысл бояться, несмотря на меткость долговязого, которую Рапосо наблюдал издали на дороге, ведущей в Париж, во время стычки на реке Риаса. Разумеется, их нельзя считать серьезной угрозой для Рапосо, учитывая место и обстоятельства. Таким образом, поджидая неприятеля с саблей в руке за стволом дерева, сгорбленный и практически невидимый среди высоких побегов папоротника, Рапосо поздравляет себя: он, как положено, нанес удар первым и уже в первом туре уложил двоих вояк в синих камзолах, как раз тех самых, которых стоило опасаться. Потому-то он и выбрал их в первую очередь, целясь в алую подкладку их формы, которая наивной мишенью выделялась среди бурых и зеленых зарослей. С другой стороны, расстрел двоих гвардейцев из мaréchausséе не доставил ему никакой радости. По правде сказать, он бы лично предпочел этого не делать, но выхода не было: либо они, либо он. Когда об этом узнают приятели покойных, они могут устроить погоню по всем правилам; а потому сейчас надо немедленно прикончить двоих стариков, выбросить книги в реку и дать деру в сторону границы. И развязаться уже, наконец, с этим делом.
Где-то совсем близко раздаются шаги: ветки и кусты чуть слышно потрескивают. Кто-то поднимается по склону, он уже совсем рядом. Если у преследователей, особенно у адмирала, заряженные пистолеты, быстро соображает Рапосо, на таком расстоянии ситуация может принять серьезный оборот. Когда стреляют в упор, никогда не знаешь, как повернется дело. Так что лучше переждать, отсидевшись в укрытии, пока они не приблизятся настолько, чтобы можно было достать их саблей, его старым кавалерийским орудием с бронзовой гардой и кривым лезвием, широким и острым: одного хорошего удара хватает, чтобы всякого романтика отправить на тот свет.
Шум раздается ближе. Быстрые шаги, прерывистое от поспешной ходьбы дыхание, слышное даже Рапосо. Первый преследователь уже здесь, и Рапосо чувствует некоторое облегчение. Интуиция подсказывает: без сомнения, это и есть тот самый пожилой господин – худой, долговязый академик. Рапосо приседает, так что влажные листья папоротника щекочут ему лицо, делает пару глубоких вдохов и задерживает дыхание, сосредоточенно прислушиваясь к звукам, чтобы с точностью угадать место, где может находиться противник. Как бы стар ни был долговязый, если он вооружен, неудачная атака издалека может закончиться для Рапосо выстрелом в грудь. Когда речь заходит о пистолете – а этот тип, безусловно, владеет им будь здоров, – выиграть можно только благодаря близости и умению застать противника врасплох. Коротко говоря, сейчас самое время.
Рапосо встает на изготовку, подняв саблю, – приближающийся человек едва различим: темный силуэт среди кустов, утомленный подъемом и задыхающийся, – и наносит удар. Но нижние ветки дерева отклоняют оружие чуть в сторону и сабля ударяет противника плашмя в плечо. Чертыхаясь сквозь зубы, Рапосо успевает заметить удивление на лице академика – так и есть, это тот тип, высокий и худой, мгновенно соображает он, – встревоженного тем, что удар обрушился ему на плечо так внезапно, решимость в светлых упрямых глазах и почти одновременно с ней – грохот и вспышка пистолета, который он сжимает в руке, а также и сокрушительный удар в правый бок Рапосо, вырвавший из его уст болезненный стон и отбросивший назад с такой силой, что пришлось ухватиться за древесный ствол.
– Сволочь, – бормочет Рапосо, нанося удары саблей уже вслепую.
Удар – или попытка отклонить его – отбрасывает противника вниз, в заросли кустов. И пока Рапосо отступает на пару шагов, вновь занося саблю и ощупывая свободной рукой рану в боку, он видит, как поверженный адмирал в мокрой и перепачканной глиной одежде спокойно поднимается с земли. Колючие ветки поцарапали ему лицо, седые волосы растрепаны, хвост на затылке едва держится. Черт бы тебя подрал, машинально думает Рапосо, пока тот надвигается на него с хладнокровием, неожиданным для человека его возраста, обнаженная сталь трости-клинка поблескивает в его руке. Проклятый упрямец, что он смотрит на Рапосо своими ледяными, как иней, глазами? Вот уж сукин сын, каких мало.
– Не подходите, – приказывает Рапосо.
Он уже ощупал рану на боку, придя к утешительному выводу, что это всего лишь царапина, даже ребра не задеты, и крови не так уж много. Два дюйма ниже, и пуля размозжила бы ему бедро. Эта мысль пробуждает в нем вспышку необузданного гнева, желание сокрушить противника, а лучше – убить.
– Если сделаете еще один шаг, я приколю вас к этому дереву.
В этот миг он всей душой желает, чтобы долговязый старик сделал этот шаг. Дать волю гневу, всласть изрубить противника саблей, выместив ярость и обиду, отомстить за рану в боку и всю эту нелепую ситуацию. Смерть вам, старики! Как нелепо все поворачивается, соображает Рапосо. Никто из них, включая его самого, не должен был попасть в эту переделку.
– Вон отсюда, – говорит он, вне себя от злобы.
Но адмирал стоит неподвижно, пристально глядя ему в глаза, непреклонный и непроницаемый. Он будто бы не слышит того, что ему говорит Рапосо. Со стороны может показаться, что он впал в транс или перенесся куда-то совершенно в иное место: в неведомое время, в неведомый мир. Рапосо поднимает саблю и показывает ее адмиралу. «Видишь, что у меня есть, – сообщает весь его вид. – Этот тесак, которым мясо можно рубить, против твоей жалкой трости. Такой иголкой только подштанники штопать. Паршивый самоубийца, дурак».
В зарослях папоротника зашуршало. Где-то на склоне вновь слышатся шаги. Рапосо поворачивается вполоборота и с некоторым удивлением замечает другого академика, маленького толстяка, который, завидев их, останавливается. Толстяк выбился из сил после крутого подъема, платье вымокло от пота, дыханье сбито. Он переводит взгляд с одного на другого, и в глазах его сквозит ужас. Заметив, что толстячок сжимает в руке пистолет, Рапосо чувствует беспокойство. Надо отобрать у него эту игрушку, пока он не прицелился и не использовал ее по назначению; однако Рапосо быстро успокаивается: курок пистолета опущен, и вообще, не исключено, что он разряжен. Кто знает, может, именно из него была выпущена та самая пуля, которая просвистела мимо.
– Брось эту штуку, – приказывает Рапосо толстяку. – Давай, бросай на землю. А не то прикончу вас обоих.
Библиотекарь с сомнением смотрит на пистолет, словно не знает, что ему делать дальше, внезапно подчиняется приказу и роняет его на землю. Рапосо делает саблей знак, чтобы библиотекарь отошел в сторону и приблизился к своему другу, и толстяк вновь подчиняется.
– Слушайте меня внимательно, – после секундного раздумья говорит Рапосо. – Вам тут делать нечего… Так что прямо сейчас разворачивайтесь и вон отсюда. Катитесь туда, откуда пришли. Расстанемся добрыми знакомыми, а не последними свиньями.
– Значит, вы нас не убьете? – спрашивает потрясенный библиотекарь.
– Нет, если будете вести себя хорошо.
– Да, но гвардейцы…
– Этим парням не повезло. Но такая уж у них была работа. А у меня есть конь, и я неплохо знаю эти места. Сейчас главное для меня – не терять времени.
Академик указывает на свертки с книгами, лежащие на земле возле коня и мула, в нескольких шагах от обрыва.
– А с этим что вы собираетесь делать?
– Так, промочу немного.
– Что?
– Брошу в воду, если вы не возражаете.
Библиотекарь изумленно таращится на Рапосо.
– В воду? Но зачем?
– Уж это мое дело… Скажем так: приспичило мне.
– Это вы ограбили нас в Париже?
Рапосо зловеще усмехается сквозь зубы.
– Может быть.
Повисает тишина. Долгая, напряженная. Все еще отказываясь верить собственным ушам, библиотекарь смотрит на дона Педро, который молча сжимает в руке клинок. Затем вновь обращается к Рапосо:
– Я ничего не понимаю.
– И не нужно.
– Да, но вы убили этих бедняг гвардейцев… И все это лишь затем, чтобы украсть книги?
– Возможно.
– И чтобы уничтожить их?
Время истекает, думает Рапосо. Он и так потерял его слишком много, а ведь ему еще предстоит расправиться с книгами, к тому же в любой момент может появиться отряд гвардейцев, отправившийся на поиски своих товарищей. Надо завязывать с этим делом, по-хорошему или по-плохому. И очень вероятно, что в конечном итоге придется действовать по-плохому.
