— А кто его знает? Я ревела все время, сквозь слезы мало что видно. Сверху снег валил, а они в седлах… Знаю, что у самого главного были золотые шпоры. И дорогие латы. А голос староват. Так что, наверное, это был Гвадрик. Я выложила ему, что и как. Искренне, как на духу.
— Сказала, что хотели убить лично его? — болезненно поморщился Збрхл. — Ох, не знаю, умно ли это было.
— Наверное, глупо, — согласилась она. — Хоть я и не об убиении говорила, а о крови, пролитой из-под сердца.
— Из-под сердца? — Ленда перестала таращиться на основание ближайшего столба. — Ты ничего не говорила о…
— Прости. Я все еще не могу спокойно… А ведь это важно. Ворожейка толковала о княжеской крови, пролитой на мост из глубины внутренностей, из-под сердца. Это придало нам смелости, потому что могло быть и так, что Цедрих ранит Гвадрику всего лишь палец. А тут нет — предсказанная рана должна была быть если не смертельной, то уж наверняка тяжелой. Но когда я умоляла смилостивиться над братом, то старалась упирать именно на то, что не в сердце, а где-то рядом. То есть мы, дескать, покушались не на жизнь князя, а лишь на капельку крови. И не из ненависти, а только потому, что для снятия проклятия надо окропить мост кровью.
— Но Гвадрик не дал себя убедить, — проворчал Збрхл.
— Не дал. Я добилась только того, что он отнесся серьезно к предсказанию ворожейки. Испугался. Ворожейку и в Бельнице знали. Я, как говорится, вешаю на нее собак, но, если забыть о нашем деле, она пользовалась прекрасной репутацией. Поэтому князь приказал поставить палатку на северном берегу и собрал консилиум чародеев. Им предстояло решить, случится ли с Гвадриком что-нибудь плохое, если он на мост въедет. Консилиум перешел в военный совет, потому что кто-то высказался в том смысле, чтобы князь остался, а армия отправилась на Румперку без него, либо князю пойти с армией, но не через мост, а объездом… В конце концов досиделись до того, что наемники потребовали увеличить оплату, ссылаясь на неудачный прогноз. Так и совещались, ругались, а Гвадрик все яростнее из своей палатки покрикивал. Я подумала, что с Цедрихом дело скверно, и поставила все на одну карту.
— Надеюсь, ты не?.. — Ротмистр не осмелился продолжить, но именно поэтому все поняли.
Петунка одарила его жалостной улыбкой.
— Мне уже за тридцать перевалило. Я вся обсопливилась от рыданий, ползаю с красным носом, грязная, с детьми… Нет, мишка. Ты очень любезен, но я знаю себе цену. Я даже не подумала идти к князю с такой… взяткой… Он высмеял бы меня да еше и бросил бы кнехтам на потеху. Нет, я не предложила ему себя взамен за жизнь Цедриха. Я пообещала, что если он дарует брату жизнь, то и я жить буду.
— Э? Неужто… Пожалуй, я не понимаю, — признался он.
— Ох, это же так просто! Коли он уже знал о проклятии, то легко было объяснить, что без меня проклятие не удержится. Правда, мне пришлось немного приврать. Дескать, наследование идет только по женской линии. Вацлан бесплоден, а у Роволика наклонности мужеложские, и он от девок как от огня бегает. Йежина с матерью и мальчиками я в лес отправила, поэтому знала, что бельничане не смогут проверить, даже если найдут время и соответствующих специалистов.
— Ты пригрозила, что убьешь себя? — уточнил Дебрен.
— Пригрозила, что из-за этого проклятие полетит к чертовой матери, а в результате на Гвадрика и на потомков Претокара падет месть грифонов. К тому же откроется более дешевый тракт, вдоль которого обязательно возникнут форты, что никак не входит в стратегические интересы Бельницы. Правду говоря, я плела что на ум взбредет, но княжеские советники слегка перепугались и уговорили Гвадрика даровать Цедриху жизнь.
Теперь и Петунка по примеру Ленды заинтересовалась столом. Однако она сидела напротив и, даже опустив голову, не смогла скрыть внезапную вспышку во взгляде. Тем более что слезы почти сразу перелились через плотину ресниц и потекли по щекам.
— Сукин сын не сдержал слова, — прошипела сквозь зубы Ленда.
Это прозвучало не как вопрос, а в ее голосе не было сомнения, но Дебрена не удивило отрицательное движение золотоволосой головы. Петунка держалась твердо. И у нее позади было одиннадцать лет, чтобы собраться с силами. Если же не собралась…
Он неожиданно почувствовал потребность хлебнуть чего-нибудь крепкого.
— Сдержал. — Петунка шмыгнула носом, но для человека, у которого по лицу текут слезы, говорила почти спокойно. — Цедриху отрубили руки, которые он поднял на монаршее величие. Выкололи глаза, которыми он собирался монаршием величием любоваться. Вырвали язык, его лживый язык. Кастрировали, чтобы он будущих монархоубийц не наплодил. Все это под наркозом, с участием самых лучших медиков, чтобы его шок не убил. Ему даже приговор не зачитали, потому что сердце могло правды не выдержать. Дали пива с наркотиком, вроде бы как для вечери. — Ленда согнулась пополам, закрыла ладонями бледное как полотно лицо. Збрхл молчал, угрюмо поглядывая на носки башмаков. — Я его очень любила. Не могла… Если б он проснулся и понял… Я не могла для него этого не сделать. И для матери, и жены… Я везла его на санках… потому что они мне, кроме сумки с медикаментами, и санки дали… И все время думала, как все это сказать. Мы вместе планировали, я не выбила у него это из головы, а теперь… У меня ни царапины, а он…
— Я не знал его. — Дебрену пришлось приложить немало усилий, чтобы голос его звучал спокойно. — Не могу за него говорить. Поэтому скажу тебе только от себя: я хотел бы, чтобы мои сестры поступили со мной так же…
— Благодарю. Но ты не должен…
— Он не выжил бы с такими увечьями. Почти наверняка не выжил бы.
— Не надо меня утешать. Я… все это уже думала-передумала. И знаю, что поступила правильно. Я знала его. Знаю… — Она набрала полные легкие воздуха и медленно выдохнула. — В нашем роду мало кто умирает в постели. Мы с детства знали, что один будет с другого кровь смывать, прежде чем положит тело в гроб. И, пожалуй, даже знали, что именно мне достанется его… хоть он был моложе меня на четырнадцать лет. Но я не думала, что вначале мне придется искать камень в лесу и… — Она обвела взглядом лица собравшихся. — Я никогда никому об этом не рассказывала, только вам теперь. Родным солгала, что вначале он получил удар по голове, и уже потом бельничане так поизмывались над трупом. Невестке я, пожалуй, могла этого не говорить, потому что она вырвалась у Йежина, когда я на мост бежала, и по дороге ее какие-то мародеры изнасиловали. Нежная девушка была, не то что бабы из рода Петунелы, вот у нее разум и помутился. Потом она все время бегала мыться, пока наконец Пискляк ее у мойни не поймал и со скалы не сбросил. Она у меня на руках умерла. И снова мне чуть ли не радоваться пришлось, что близкий человек у меня на руках умирает, такая она была ломаная-переломаная.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
