— Опять ты! — воскликнул дядя. Фредди только кивнул.
— Не пыхти и садись, — сказал сэр Эйлмер. — Сейчас будет «Поэт и пастушка».
Фредди перевел дух.
— Дядя, — начал он, но было поздно. Дирижер поднял палочку и дядино лицо стало таким, каким бывают лица на курортных концертах.
— Ш-ш… — прошипел сэр Эйлмер.
Из несчитанных миллионов тех, кто слушал «Поэта и пастушку», мало кто выражал такое нетерпение, как Фредди. Время летело. Каждая секунда была на счету; а оркестр играл, словно у него других дел не было. Последний из Фит-чей еле-еле дождался финального «ум-па-па».
— Дядя! — вскричал он, когда затихло эхо.
— Ш-ш, — отвечал сэр Эйлмер, и Фредди с удивлением заметил, что будут играть еще.
Из всех бесчисленных людей, год за годом слушавших увертюру к «Раймонде», никто не терзался так, как наш герой. Страдал он страшно и, на нервной почве, вынул из кармана документ, равно как и ручку. Удивлялся он тому, как успевают сыграть саму «Раймонду», если у нее такая увертюра. Наверное, укладываются в те пять минут, когда публика спешит в гардероб.
Но все на свете кончается, даже увертюра к «Раймонде». Самые усталые реки, и те доходят до моря.[48] Словом, затихли последние ноты, а дирижер раскланивался и улыбался, полагая, как они все, что аплодисменты причитаются ему, а не замученному оркестру.
— Дядя, — сказал Фредди Фитч-Фитч, — можно тебя на минуточку? Вот бумага…
Сэр Эйлмер на нее покосился.
— Какая еще бумага?
— Которую ты собирался подписать.
— Ах, эта! — произнес умягченный дядя. — Да-да, конечно. Сейчас, сейчас. Давай…
Он не договорил, и Фредди увидел, что он глядит на изысканного седого джентльмена, проходящего мимо.
— Добрый день, Рамбелоу, — сказал он как-то слишком угодливо. Мало того, он шаркнул ногой и стиснул руки. Седой джентльмен обернулся и поднял серебристую бровь.
— А, Бастабл!.. — снисходительно бросил он.
Самый тупой человек заметил бы, что он высокомерен. Сэр Эйлмер густо покраснел и пробормотал что-то вроде: «Надеюсь, вам сегодня получше».
— Похуже, — отвечал его собеседник. — Значительно хуже. Врачи не знают, что делать. Да, сложнейший случай, — он помолчал и едко усмехнулся. — А как ваша подагра, милейший? Подагра! Ха-ха!
И, не ожидая ответа, он отошел к стайке больных, а сэр Эйлмер с трудом проглотил подходящее ругательство.
— Сноб, — тихо выговорил он. — У него, видите ли, телеангитазия! Ну и что? Да у каждого… Что ты делаешь? Почему ты машешь каким-то листом? А, бумага! Мне не до бумаг! Убери ее.
Фредди взмолился было, но внимание его отвлек шум у дверей. Он взглянул туда, и сердце у него упало, ибо на пороге стоял Мортимер Рэкстроу.
Фокусник расспрашивал служителя, нетрудно догадаться, о чем. Но это — не все; рядом с ним, искательно на него глядя, стояла едва ли не плачущая Аннабелла.
Через мгновение-другое он двинулся вперед и остановился перед сэром Эйлмером, безжалостно оттолкнув девицу. Взгляд его был суров и беспощаден, хотя он рассеянно подбрасывал два бильярдных шара и букетик роз.
— Сэр Эйлмер Бастабл? — осведомился он.
— Да.
— Я запрещаю!
— Что именно?
— Вот это, — он отнял руку от усов, которые только что закрутил, и указал на Аннабеллу с Фредди, испуганно прильнувших друг к другу.
— Мы еще не обручились, — проговорила несчастная.
— Вот как? — удивился Мортимер. — Что ж, и не обручитесь. Я запрещаю. Как и вы, сэр Эйлмер. Когда вы всё узнаете…
Баронет запыхтел.
— Кто этот злобный хам? — поинтересовался он.
— Быть может, я и хам, — ответил Рэкстроу, — но никак не злобный. Я пришел, чтобы сделать доброе дело, а точнее — предупредить вас: если ваш племянник женится на ней, он опозорит имя Бастаблов.
— Опозорит?
— Именно. Она — из самых низких слоев общества.
— Нет! — вскричала Аннабелла.
— Ну, что вы! — поддержал ее Фредди.
— Вы ошибаетесь, — сказал и сэр Эйлмер. — Отец у нее — полковник.
Мортимер мерзко хохотнул, вынимая при этом яйцо из левого локтя.
— Да? А часом не знаете, что он полковник Армии Спасения?
— Что!
— То. А прежде был букмекером по прозвищу Скунс или Вороватый Руперт.
— Господи!
Сэр Эйлмер повернулся к Аннабелле.
— Это правда?
— Еще бы! — отвечал за нее Рэкстроу. — Если хотите убедиться, взгляните на ее дядю, который как раз входит вон оттуда.
Фредди в полном отчаянии увидел своего попутчика. Кроме того, он услышал крик сэра Эйлмера и ощутил, что Аннабелла предельно напряглась. И неудивительно; солнце, заливавшее ротонду, освещало к тому же и пиджак, и жилет, и котелок, и ботинки.
Вряд ли, подумал Фредди, видело оно на курорте такого чужака.
— Приветик, — сказал дядя Джо. — Здравствуй, Морт. Здравствуй, лапочка.
Сэр Эйлмер, едва пришедший в себя, прогремел:
— Это пр-р-авда?
— Что, старикан?
— То, что вы ее дядя.
— Истинно, правда.
— Хр-р-р!
Баронет продолжил бы свою речь, но тут оркестр заиграл, и беседе пришлось оборваться. Когда стало потише, первый план сразу занял дядя Джо.
— А я вас знаю, — сказал он Фредди. — Мы вместе ехали. Что он тебя обнимает, киса?
— Я выхожу за него замуж, — отвечала она.
— Нет, — возразил сэр Эйлмер.
— Да, — вмешался Фредди.
— Нет, — подвел итог Рэкстроу.
Дядя Джо не совсем разобрался в их репликах.
— Чего-то вы запутались, — добродушно заметил он. — Женись, женись, Анни — хорошая девочка.
— Я и женюсь, — сказал Фредди.
— Нет, — сказал сэр Эйлмер, равно как и Мортимер Рэкстроу.
— Да, — сказала Аннабелла.
— Хорошая, — развил свою мысль дядя Джо. — Как она за мной ходила! И подушку взобьет, и питье приготовит. Можно сказать, не вылезала из больницы.
Сэр Эйлмер, мерно повторявший: «Нет», резко остановился.
— Из больницы? — переспросил он. — Вы там лежали? Дядя Джо снисходительно рассмеялся.
— Эт я? Ну, дает стариканчик! Вы спросите в святом Луке, лежал ли у них Джо Боффин. И в святом Христофоре. Только и делаю, что лежу! Начал, помнится, с почек и желудка, а там и пошло.
Сэр Эйлмер дрожал, благоговейно глядя на пришельца, как глядит дитя на чемпиона по тяжелой атлетике.
— Вы сказали: «Джо Боффин»?
— Ну!
— Тот самый? Который давал интервью «Ланцету»?
— Верно, было дело.
Сэр Эйлмер пылко подался вперед.
— Разрешите пожать вам руку?
— Чего там, жмите!
— Я горд, мистер Боффин! Я потрясен.
— Спасибо, стариканчик.
— Ваш пример меня вдохновлял. У вас действительно тромбоз сердца и эмфизема легких?
— А то!
— И как-то была температура 43,5°?
— Два раза.
Сэр Эйлмер вздохнул.
— Я выше 41° не поднимался. Джо Боффин похлопал его по плечу.
— Тоже неплохо, — сказал он. — А что, вполне.
— Прошу прощения, — послышался голос, и седой джентльмен, которого сэр Эйлмер назвал Рамбелоу, появился перед ними. Из-за его плеча выглядывали другие. Все очень волновались.
— Простите, мой дорогой, что вмешиваюсь в беседу, но мне послышалась…
— Нам всем послышалась, — поддержал его хор.
— …фамилия «Боффин». Может ли быть, что передо мной сам Джозеф Боффин?
— Ну!
— Тот, который лежал у Луки?
— Тот самый.
Седовласый джентльмен смущенно хихикнул.
— Тогда… не разрешите ли нам с друзьями… выразить свое… э… Мы вам помешали, я понимаю, но искреннее восхищение… Вероятно, оно вам не в новость… людей не удержишь… Мы совершенно вам незнакомы…
— Да ладно, старикаша, чего там! Я фанатов люблю.
— Тогда разрешите представиться. Лорд Рамбелоу. А это — мои друзья: герцог Маллский, маркиз Пекэм, лорд Перси…
— Здрась, зрась. Идите к нам, старички. Это моя племянница, мисс Первис.
— Мы счастливы…
— Вот он на ней женится.
— Поздравляем, поздравляем!
— А это… его дядя Эйлмер.
Все повернулись к генерал-майору. Лорд Рамбелоу почтительно произнес:
— Поздравляю вас, мой дорогой. Какая честь! — он немного смутился. — А мы вот как раз говорили, что редко вас видим. Герцог хотел спросить, не согласитесь ли вы вступить в наш клуб… такой, знаете, небольшой… Но избранный, весьма избранный…
— Почту за честь.
— Без вас он как-то неполон. Значит, вы согласны? Превосходно! Замечательно! Не загляните ли сегодня вечерком? Мистер Боффин вряд ли снизойдет… Дядя Джо похлопал его по плечу.
— А чего? Я человек не гордый. Со всем нашим удовольствием.
— Не знаю, что и сказать…
— Мы польщены…
— Какая честь!
— Да я вот был шафером у одного с простым дерматитом!
— Поразительно! Словом, ждем вас сегодня. У нас есть легочный бальзам, пальчики оближешь. Вообще, погреб неплохой.
