сам Господь, — говорили вы. Я хорошо запомнил, ведь каждое ваше слово я ценил и уважал. Да, вы единственный из дворцовых господ, кто относился ко мне хорошо. Так я спрашиваю: почему?
— Сынок, с годами ты уже не так ценишь былое и тем более такие вещи, как честь. Могу ныне лишь просить прощения и покаяния, ведь я думал, что если окажу врагу помощь, они примут меня и дадут защиту.
В холодной и сырой камере горел один лишь факел. Язычки пламени танцевали во тьме.
— Но сейчас я понимаю, что лишь в очередной раз в своей жизни совершил глупость. Первый раз был, когда я принял предложение твоего отца стать Отцом Святейшества. Я думал, это дарует мне всеобщее признание и любовь. Так оно и было… но не святой я! И принимать это предложение не смел. Я лишь растлил свою душу и наделал ещё больше худых дел. Но, кажется, ты не идёшь по моим стопам, и это хорошо. Я горд, что смог хотя бы вложить в тебя хоть что-то из тех достоинств, которые не смог удержать в себе.
Огонь факела трещал. Зельман спросил:
— Хотите ли вы чего-нибудь пред эшафотом?
— Да, отпустите мои грехи. И снимите моё имя с Камня Святых. Похороните тело без роскоши. Пусть эта грязь останется в этом мире, — ответил Ольд, глядя на пламя.
— Но это ведь после эшафота… а до? Я могу позволить вам чего угодно, пока…
— Воистину глупцом надо быть, чтобы думать, мол, казнь — есть правосудие. Судить живых положено людям так же, как и судить мертвецов.
— Но рамки людской свободы разбить способны сами люди.
— Да… Запомни это, сынок. Это и есть моя просьба. Милосердие и прощение — вот сила и дар. Восславь эту истину.
— Да, Ваше Сиятельство, я сделаю это.
— Не зови меня так больше. Ныне я простой преступник.
— Прощайте, учитель.
— Прощай, сынок.
Огонь горел. Язычки плясали.
IX.
На стадион для боя вызвали Артура. Адияль со страхом выпустил его из рук, пожелав удачи. Противник его оказался копейщиком. А сам Артур — что стало открытием для Леонеля — взял с собой всего лук да колчан стрел.
Вздор… Взять с собой один лук! Без меча! без щита! Доспехов и нет практически! Да он, верно, на погибель собрался, — мыслил про себя Адияль и вдруг отпрянул. Грудь сжалась, внезапно отказавшись расширяться в достаточной мере для того, чтобы обладатель мог спокойно дышать. Он припал и ужаснулся от осознания. Только в эту минуту он действительно понял.
Люк заперли. И Леонелю лишь оставалось окутывать себя муками ожидания.
Я ведь решил. Я же уверился и принял этот исход, который предрекла мне судьба. Неужели… неужели тот парень с северных краёв рассек ту цепь, что сковала меня… Почему я не хочу теперь проиграть? Почему теперь смерть мне чужда, холодна, и я её боюсь? Как этот юноша смог это? Иль, быть может, судьба вновь переменилась? Воистину, это — материя неподвластная контролю. Совокупность событий, их последствий, спровоцированных действиями других, привели меня сюда и переубедили в стойкости моих желаний!.. именно сейчас! Право! теперь я хочу жить…
Размышления Артура чуть не привели к трагическому финалу. Был объявлен бой, а его соперник, понимая, что имеет дело с лучником, сразу же ринулся в сокращение дистанции, отделявшей их, а Дебелдон и не думал следить за ходом боя. К счастью, приняв бесповоротное решение победить и сохранить себе жизнь, Артур тут же взял стрелу из колчана, натянул лук. Выдохнул. Навёлся, выжидал, высматривал. И всё в один миг! И в этот же миг — выстрел. Попадание в ножные сухожилия. Оппонент рухнул. Толпа скандировала, зрители в восторге.
Но Дебелдон не спешил добивать противника, который теперь уже явно не сможет добраться до него.
Люди, наблюдающие за этим действом, насторожились. Ведь как же? Нельзя не прикончить поверженного врага! Таковы правила!
Но Артур Дебелдон, выпускник титулованной «Академии Зайца», воспитанный в нормах воинской чести, не хотел лично повергать оппонента, не способного к сопротивлению. Он должен попросить о помиловании или признать поражение. Но парень корчился, извивался, полз к Дебелдону. Ревел и кряхтел, но не сдавался. Артур стоял неподвижно.
Зендей, наблюдающий за боем, не понимал действий Дебелдона. Однако видел в нем достойного воина. И стал сомневаться, верно ли он признал желания брата глупыми и бессмысленными? И верно ли он сейчас ждёт его выхода, чтобы непременно прекратить бой, несмотря на риск позорного клейма на имя брата?
Бой вскоре завершился: раненый юноша попытался, достав кинжал из-за пазухи, рубануть Артура, но тот предвидел это и поспел задержать его руку наступив на нее своей ногой. Поверженный взвыл и попросил пощады. Однако зрители бы этого не допустили, потому полковник Зиррен, куратор, организатор, видимо, ещё и судья, подошёл к нему и шепнул пару слов. Артур побелел, а затем, спустя минуту, с закрытыми глазами, дрожа всем телом, вставил острие копья, которое выронил оппонент в начале боя, острым концом прямо в спину лежачего парня. В голове произошёл переполох. Все его принципы и нормы окунулись в болото противоречивости между самой природой, натурой человека и устоями жизни, поступком, который сделали его руками, но не разумом. От сознания всего ужаса этого деяния, он потерял контроль над собой. Вернее даже, хотел уйти от реальности, которая для его души оказалась разрушительна.
Бой, по заявлению судьи, окончен в пользу Дебелдона. Сам он не воспринял ни воплей толпы, ни слов Зиррена, ни даже себя. В глазах у него помутнело, голова пошла кругом, к горлу подступила тошнота. Он потерял сознание и упал. Его унесли в казарму.
Очнувшись, Дебелдон обнаружил Адияля, сидящего рядом с ним. Они посмотрели друг на друга и всё поняли. Бой Адияля уже прошёл, а находились они в совершенно ином месте. Более спокойном и умиротворенном. Адияль принялся рассказывать произошедшее на арене и то, как они оказались в столичном дворце Лерилина.
X.
Артура занесли в помещение на руках двое служивых. Адияль приподнялся и рванул к ним. Он уже боялся, что худшие его опасения подтвердились, но его успокоили, сообщив, что это всего лишь обморок. Однако в казармы, конечно, не пустили, сказав, что до боя уходить из зала ожидания нельзя.
Затем было произнесено и имя Адияля. Он вышел на арену. Зендей встрепенулся, подпрыгнул, но решил обождать. Лучше позже… лучше позже…
Адияль не смотрел на трибуны, его это особенно не волновало, как и сам бой. Для него все вокруг было будто ненастоящим, сказочным. Он делал серьезных
