Послышался подчеркнутый тишиной резкий и сиплый голос Джеррила, потом кто-то раскатисто засмеялся. Дэмон перевел взгляд на Брэнда. «Такие, как Джеррил, могут погубить или искалечить этого солдата», — подумал он.
— Вы думаете, Брэнд, что все люди против вас, — неторопливо проговорил он, понизив голос. — Но вы ошибаетесь. Пожалуй, из каждых двух — один, не больше. Всегда найдется несколько человек, которые по разным причинам хотели бы поплыть против течения. Хотите верьте, хотите нет, но я один из них. И, хотите верьте, хотите нет, — я верю в правосудие и торжество справедливости.
— Справедливость, — повторил Брэнд с презрением. — Я могу рассказать вам о справедливости, рассказать о таких вещах, что у вас волосы встанут дыбом!
— Правильно. Но это вовсе не доказывает, что справедливости не существует или что ее нельзя иногда добиться.
— Это все только разговоры, — сказал Брэнд, презрительно скривив губы.
— Правильно, разговоры. А вы что, можете предложить что-нибудь другое? Способствовать тому, чтобы эти тюремные обезьяны погубили вас? Они сделают это, друг, когда захотят. Они только этим и занимаются. — Дэмон помолчал немного и продолжал: — Вы говорите, что боретесь. Что ж, давайте попробуем дать им настоящее сражение по делу, в котором вас обвиняют. Почему же всегда все должно быть так, как хотят они? В следующий раз Макклей будет еще более несправедлив с кем-нибудь, и вина за это ляжет на вас, потому что вы даже и не пытаетесь поставить его на место. Почему, Брэнд? Ни я, ни кто-либо другой не можем помочь вам до тех пор, пока вы не расскажете откровенно и подробно обо всем, что произошло.
Брэнд бросил на него мрачный взгляд, начал было говорить что-то, но тут же замолчал и потрогал пальцами незажившую царапину на щеке. Дэмон снова достал из кармана пачку сигарет и молча предложил собеседнику закурить. Это был решающий момент, момент, когда в человеке борются несколько противоречивых чувств. Дэмон наблюдал за Брэндом. Оставаясь внешне как бы совершенно безразличным, внутренне — по необъяснимой причине — Сэм питал к солдату глубокую симпатию. Парень должен был решить сам.
— Хорошо, — сказал наконец Брэнд. Он взял сигарету и осторожно зажал ее вспухшими губами. — Я расскажу вам. Все расскажу. Но только вам… На доверительных началах.
— Хорошо, пусть будет на доверительных началах, — согласился Дэмон.
Вся жизнь — это случай. Вам могут сказать, что жизнь зависит от упорной работы, или что ее определяет грубая сила, или что для хорошей жизни необходимо быть сообразительнее других, или что в жизни важнее всего иметь связи с необходимыми людьми… Но все это чепуха…
В действительности жизнь человека зависит от счастливой случайности и, как говорила его бабушка, от умения правильно понимать приметы. Некоторые из них лгут, а некоторые говорят правду, поэтому, чтобы правильно разобраться в них, надо обладать большой мудростью. Например, в то утро, когда его назначили шофером к Эстелле Мельберхейзи, он находился на улице, позади сарая, в котором ремонтируют и обслуживают машины. Запихивая в мусорный ящик использованную ветошь, он увидел под ногами почти скрытый грязью патрон калибром 7,6 мм. Он быстро поднял его. Гильза была просверлена, порох из нее изъят, поэтому, хотя патрон и выглядел смертоносным, он был безопасен. Разворачивая машину около большой виллы на Райзэл-авеню, он все еще размышлял над тем, каким образом патрон мог оказаться возле мусорного ящика.
Она вышла из дома и улыбнулась ему, словно знала его уже много лет. Взгляд ее больших влажных глаз казался искренним, нежная смуглая кожа — очаровательной. Он предположил, что ей лет тридцать — тридцать два.
— Как вас зовут? — спросила она, когда он, захлопнув за ней дверцу, тронулся в путь.
— Рядовой Брэнд, мэм.
— Брэнд. Странная фамилия. Вы клейменный?[49]
— Пока еще нет, мэм. Она улыбнулась:
— Вы мексиканского происхождения?
— Нет, я индеец.
— Да? Чистой крови индеец?
Он кивнул и ответил не без гордости:
— Я потомок вождя Джозефа.
Они медленно продвигались по хаотически расположенным, запруженным народом улицам. Наконец она сказала ему остановиться и ждать ее. Его глубоко поразили самоуверенное безразличие и легкость, с которыми она совершала многочисленные покупки. Она производила их так, как будто все эти созданные старательными и искусными мастерами вещи существовали только для того, чтобы развлекать ее и никого другого. У умирающих слонов вырывались бивни, мужчины с костяными кольцами в ноздрях и ушах ныряли с грузом в мрачные глубины океана у берегов Цейлона, женщины, не разгибая спины, работали с раннего утра до позднего вечера — и все это для того, чтобы Эстелла Мельберхейзи могла показывать своим холеным, изящным пальчиком на понравившуюся ей вещь и снисходительно кивать головкой продавцам. Она купила китайскую шелковую дорожку на стол, рулон индийской материи из Мадраса, жадентовый кулон, родовой фетиш из эбенового дерева, завезенный сюда из Малайских государств, две бронзовые кружки, маленькую желтенькую рисовку в бамбуковой клетке. К немалому удивлению продавцов, без каких-либо разговоров она, не задумываясь, покупала все, что ей нравилось, и уходила дальше.
— Они запрашивают цену в расчете на то, что вы будете торговаться, — заметил он однажды.
— Я знаю, — ответила она. Ее лицо становилось намного моложе и привлекательнее, когда она улыбалась. — Но не хочу торговаться.
— А вы всегда делаете только то, что хотите?
— Конечно! — ответила она, смеясь, и, как-то по-особому поднимая подбородок, откинула назад спавшие на лоб волосы, будто давая понять этим жестом, что разговор на эту тему больше не интересует ее. — А что, разве это плохо?
— Думаю, что нет.
Ему никогда в жизни не приходилось видеть таких, как она. За каких-нибудь два часа она истратила денег больше, чем он видел их за всю свою жизнь. А теперь вот она спрашивает его, что он больше всего любит из еды, какой у него дом, собирается ли он остаться в армии, когда истечет срок контракта. Неожиданно замолчав, она сосредоточенно наблюдала за оживленными потоками людей на улицах. Ее изумительные белокурые волосы падали длинными локонами на шею. Во всем ее облике и в движениях проскальзывала какая-то едва уловимая праздность состоятельного и опытного человека. Ее отец был каким-то непонятным для Брэнда образом связан одновременно и с импортно-экспортным делом и с армией; теперь он находился на острове Минданао. Ее мать развелась с ним и снова вышла замуж за кого-то из кинопромышленников. Сама Эстелла была недавно в Париже и намеревалась снова поехать туда через год, а может быть, даже и раньше…
Во второй половине следующего дня она попросила отвезти ее на горный хребет Тагейтай. Они взбирались наверх по извилистой дороге, мимо пригородных домиков, объезжая запряженные буйволами повозки, наполненные пальмовыми листьями, или кокосовыми плодами, или бамбуком. На плоских берегах горных ручьев они то и дело видели женщин, которые выколачивали белье и громко переговаривались друг с другом под глухие хлопки вальков, а рядом под деревьями весело играли их дети.
— Что это за жизнь?! — тихо сказала Эстелла. Брэнд повернулся и удивленно посмотрел на нее.
— Они живут очень хорошо. Это гордый народ.
— Да? — спросила она, изумленно приподняв брови. — Я, кажется, заслужила упрек. Вы знаете кого-нибудь из филиппинцев?
— Конечно, знаю. Несколько человек.
Он рассказал ей о вечерах, проведенных в семье Луиса, о тесной закопченной хижине из волокон и листьев пальм, о большом чугуне, полном свинины и риса в уксусе, о стеклянных и тыквенных сосудах с лимонным соком или мякотью, о пальмовом вине, о сидящих по углам и грызущих сахарный тростник детях, о смешных разговорах с помощью жестов.
— Я бы хотела узнать каких-нибудь филиппинцев, — сказала она с оттенком зависти. — Я имею в виду кого-нибудь кроме тех, которые прислуживают нам дома.
— А что вам мешает? — спросил он, махнув рукой в сторону филиппинцев. — Вон они…
— Я не могу, — возразила она.
— Почему?
— Просто потому, что это не принято, Джо.
— Но если вы можете в одно утро закупить чуть ли не половину того, что продают на рынках Квиапо, то с таким же успехом могли бы поехать в пригород и познакомиться с филиппинцами…
Это показалось ей забавным.
— Вы прелестны, Джо. Просто прелестны…
— А что тут прелестного?
— Такая наивность… Это очаровательно.
Через несколько минут они добрались до вершины, и она попросила его свернуть в небольшую рощу дикорастущих дынных деревьев. Такой великолепной картины Брэнд никогда не видел. Ему приходилось бывать на вершинах гор и любоваться с них внушающими благоговение пейзажами, но то, что он увидел сейчас, было просто божественно. Внизу под ними раскинулось озеро Тааль. Оно простиралось от подножия Тагейтая до величественных пурпурных горных массивов на противоположной стороне; по темно-синей глади озера скользили многочисленные шлюпки-банки с похожими на волшебные крылья золотистыми и алыми парусами; на расположенных террасами склонах, покрытых густой зеленью, по рисовым полям двигались едва различимые сгорбившиеся фигурки людей. С озера прямо им в лицо дул приятный ветерок.
