Гуптская эпоха — знаковая веха в истории индийской культуры. Созданные в середине I тысячелетия н. э. памятники по сей день выступают как своего рода эталоны — будь то творчество Калидасы, научные сочинения, пещерная живопись Аджанты или скульптура. В гуптскую эпоху в дополнение к сформировавшейся в предшествующий период культуре городской формируется придворная культура — особого рода драматургия, изысканный поэтический стиль (кавья), отвечающие взыскательным вкусам придворной аристократии.
Эпоха поздней древности — время оформления классического индуизма. Правда, если верить запискам китайских паломников, в середине I тысячелетия н. э. буддизм еще не утратил своих позиций в Южноазиаском регионе. Однако определяющее значение для всех сфер жизни общества начинает играть именно индуизм. Причем не только среди простонародья, что в каком-то смысле было бы не ново, но и в «высшем свете» — в придворных кругах. Именно индуизму отдавали предпочтение гуптские цари: данные эпиграфики свидетельствуют о поклонении правителей державы самым разным богам индуистского пантеона — Шиве, Вишну, Ганеше, Лакшми, Дурге и другим.
Скульптура гандхарской школы
Ряд культурных новшеств поздней древности также связан с индуизмом. Так, к гуптской эпохе относится появление индуистского храмового зодчества. Как уже говорилось выше, ведийская религия не знала традиций возведения храмов. В догуптскую эпоху храмы и монастыри сооружались лишь буддистами и джайнами. Древнейший известный нам индуистский храм относится именно к V в. н. э. Небольшой, с плоской крышей и крыльцом с колоннами, он сильно отличается от башенных конструкций классической индуистской архитектуры, имея сходство, скорее, с бесхитростными скромными по декору рядовыми святилищами более позднего времени.
Само же оформление индуизма соотнести с каким-то определенным временем непросто. Сделать это крайне затруднительно, учитывая многогранность, многослойность и разнородность этой религиозной системы. А если понимать, что почвой, на которой из поздневедийской религии вырос индуизм, явились народные верования, окажется, что это практически невыполнимая задача. Очевидно лишь, что к началу средневекового периода (вторая половина I тысячелетия н. э.) индуизм сложился в том виде, в котором он, в общем и целом, существует по сей день.
Индуизм целиком состоит из бесчисленного количества сект и направлений, что зачастую препятствует определению его как единой религиозной системы. Нет никаких оснований предполагать за его древними формами большее единство. В самом деле, у него как не было, так и нет единообразного пантеона, не существовало единого для всех верующих священного канона, не сложилось единой церковной организации. Тем не менее ряд черт оказывается общим для верований всех индуистов — и древних, и современных. Так, ядром пестрого индуистского пантеона является тримурти — верховная триада богов: Брахма, Шива и Вишну. Культ Брахмы так и не получил широкого распространения. Большая часть индуистов рассматривает в качестве верховного божества либо Шиву, либо Вишну, являясь, таким образом, либо шиваитами либо вишнуитами. Уже в древности сложилось представление об аватарах (разных нисхождениях или воплощениях богов так же, как и простые смертные, подверженных перерождениям). Возможность почитать одного бога в разных обличиях, а также обилие у верховных божеств близких родственников, которым легко уподоблялись образы местных богов, делали индуизм крайне гибким для приспособления к любым культурным условиям и позволяли беспрепятственно распространяться, адаптируя любые верования и культы. Таким образом, происходила постепенная арианизация новых территорий — процесс, начавшийся еще в эпоху древности и продолжившийся в раннем средневековье. Это, с одной стороны, все более и более усложняло кастовую систему, пополняя ее самыми разными категориями неприкасаемых. С другой — все больше местных божеств включалось в индуистский пантеон в качестве аватар верховных индуистских богов.
Не имеющий священного канона индуизм рассматривает, тем не менее, некоторые тексты как священные, как высшие авторитеты для всех верующих. К таковым, безусловно, относились и относятся по сей день веды, эпические поэмы «Махабхарата» и «Рамаяна», своды индуистских легенд и мифов — пураны. Кстати говоря, непосредственно перед началом гуптской эры и была записана «Махабхарата», к этому же времени окончательно оформились пураны. Существенным представляется следующий момент: в отличие от ведийской литературы ни эпос, ни пураны не являлись текстами элитарными, ориентированными лишь на дваждырожденных. Напротив, они были предназначены для самых широких слоев кастового населения. Это, так же как гибкость самой индуистской системы, открывало широкие возможности для дальнейшего распространения разных направлений этой религии по территории Южной Азии.
Культовая практика индуизма отличалась от ритуалов ведийской эпохи и традиций раннего буддизма, намеренно отвергающего всякого рода бессмысленные церемонии. На смену ведийскому жертвоприношению пришло совершение пуджи — торжественного поклонения изображению бога, которое сопровождалось поднесением цветов, благовоний, фруктов и т. п. Сама замена жертвоприношения на церемониальное поклонение совершенно соответствовала принципу ахимсы, доминирующему в индуистской идеологии. Однако изменилось и понимание ритуала. Он превратился в яркое зрелище — упор делался на внешнюю сторону действа, тогда как основой ведийской ритуальной практики являлось прежде всего священное слово.
Наконец, для всех течений индуизма безусловным было и является до сего времени существование кастовой иерархии, определенное место в которой занимает любой адепт этой религии — и в этой жизни, и в любом ином рождении. Улучшение кастового статуса в следующей жизни — результат соблюдения законов своей касты в жизни этой. В таком мировоззрении кроется залог стабильности кастовой системы, зародившейся в эпоху древности и просуществовавшей вплоть до сего дня.
Китай: от полицентризма к империям
Эпоха Восточной Чжоу
(771–256 гг. до н. э.)
Период Чунь-цю
Эпоха Восточной Чжоу, сменившая Западную Чжоу, традиционно делится на два различающихся подпериода. Название первого — Чунь-цю (букв. «Летопись “Вёсны и осени”») (771–476 гг. до н. э.) — восходит к названию хроники царства Лу (родины Конфуция, которому традиция приписывает ее составление). Однако в ней упомянуты события в Чжоу и в других царствах, ставших после 771 г. до н. э. самостоятельными. Царство Чжоу упоминается наравне с последними, однако отмечаемое при этом превосходство Чжоу на самом деле относится не к административным прерогативам или экономической и военной силе, а лишь к дипломатии, этике и культу. Иными словами, во время Чунь-цю еще в какой-то мере сохранялся моральный авторитет чжоуского вана, однако реальная власть уже находилась в руках удельных князей — чжухоу, которые и вершили судьбу Восточной Азии.
Политической особенностью периода Чунь-цю являлось то, что одновременно с утратой чжоускими ванами политической власти происходили поиски альтернатив во взаимоотношениях между правителями различных царств, формально равных по своему статусу. В VII–VI вв. до н. э. в Китае существовал (известный и в других регионах Старого Света) институт гегемонии. Гегемон (ба) в Китае — это правитель сильнейшего царства, признанный таковым на съезде правителями других царств и получивший формальное одобрение чжоуского вана. Прерогативой гегемона стала организация съездов, подготовка и руководство походами, осуществляемыми группой царств, обеспечение внешней безопасности (прежде всего от набегов кочевников), улаживание внутренних конфликтов. Фактически же это означало появление новой фигуры, обладающей значительной властью, хотя и на время. В период Чунь-цю насчитывалось два ранних северных царства-гегемона (Ци, Цзинь) и три поздних южных (Чу, У, Юэ)[5].
Чжоуские ваны, утратив в 771 г. до н. э. в значительной мере возможность даже номинального контроля над этим геополитическим пространством, оставались первыми лицами в сакральной сфере. Их функции сводились к проведению ритуалов, связанных с государственными культами почитания предков династии и Неба (Тяньди), а также к участию в качестве арбитров на съездах других правителей, где они в основном санкционировали принятые без их участия решения.
К концу периода Чунь-цю, одного из мрачных периодов китайской истории, из двух сотен самостоятельных царств осталось менее трех десятков, среди которых в ходе ожесточенных войн постепенно выделились семь сильнейших.
