в ней искреннюю, еще не отгоревшую любовь к Шоуцзю – такому, каким он был, стал и мог бы стать.
Заклинательница обещала навещать их, как позволят дела.
«Увы, но я вынуждена просить вас не тянуть с похоронами, – виновато потупилась она, когда разговор зашел в тупик и повисло неловкое молчание. – Слишком многое ждет моего участия, слишком многое нужно сделать, и этого я не могу поручить никому другому. Но эти пару дней я хочу посвятить А-Цзю и своим новым братьям».
Место для похорон выбирали тщательно. Дагэ, вероятно, хотел бы упокоиться в землях Сяньян, но сейчас это было невозможно; местное кладбище тоже не годилось: пусть в Хофэе и жила его семья, Шоуцзю отнюдь не рвался сюда после ухода. Тогда Сяньцзань вспомнил о месте, где нашел зеленый с красными прожилками камень – тот сюэдиши, что подарил Сяомин. Когда он рассказал о легенде, по которой Лазурный Дракон создал этот камень в память о погибшей возлюбленной, Цинь Мисюин разрыдалась и долго не могла успокоиться.
«Прошу прощения, что напугала вас, – сказала она после, когда взволнованные хозяева отпаивали ее успокаивающим отваром. – Это мои последние слезы по А-Цзю, он не хотел бы, чтобы я вспоминала его только в печали».
К озеру отправились ночью, чтобы избежать ненужных расспросов. Ни Сяньцзань, ни Иши не стыдились Шоуцзю ни в коей мере, но объяснять что-то людям, которым в целом все равно, не хотелось. Белые траурные одежды прикрыли темными плащами; Цинь Мисюин вела в поводу лошадь, Сяомин несла зажженную лампу – по обычаю, ее сияние помогало осветить покойному путь в загробный мир, – братья Си шли по обе стороны от повозки, придерживаясь за край. Уже по-осеннему холодный ветер играл с распущенными в знак траура волосами, голове было легко и непривычно без гуаня и прически, и Сяньцзаню невольно вспомнилось детство, когда они бегали наперегонки так же, непричесанными, с мечтами в голове и радостью в сердце, и мир казался огромным, как небо, а небо – близким, только руку протяни.
«Ему бы понравилось здесь, – тихо сказала Цинь Мисюин на берегу озера, когда все было кончено. – Кругом холмы, вода, здесь легко дышится, и ничто не сдерживает свободный дух».
Она уехала на другой день к вечеру, Иши – вскоре после нее, обещав вернуться позже и все-таки отметить свадьбу брата. Сяньцзань вновь остался один – и все же не в одиночестве. Внимание и любовь Сяомин принадлежали ему, и он чувствовал себя богаче всех людей на свете.
Сяомин полюбила дом семьи Си, благодаря ей он ожил, наполнился светом и воздухом, в коридорах появились яркие ковры, на стенах – картины, в комнатах – вышитые ее руками занавеси. Полюбила она и сад, тщательно ухаживала за деревьями и цветами, кормила карпов и лишь смеялась, когда слуги пеняли ей: мол, зачем они-то нужны с такой хозяйкой?
Вот и сегодня она бережно выпалывала сорняки у дальней стены, а Сяньцзань сидел на террасе в теплой накидке – день выдался холодный, но солнечный – и составлял смету на будущий месяц. Заказы были, жизнь возвращалась в Хофэй, и торговец уже прикидывал, как вскоре отправит запрос в Чаньян: там собирался большой обоз для длительного путешествия в западную страну Даюань[446] за товарами, в том числе за коврами удивительной красоты. Сяньцзань видел один на Ярмарке Пряностей: по красному полю навстречу восходящему солнцу скакали золотые всадники, и из-под копыт лошадей разлетались брызги лучей. Увиденное запало ему в душу, и он собирался договориться с чаньянскими торговцами, чтобы те привезли несколько образцов и для лавки Си.
– Господин Си! – позвал слуга А-Юй, и Сяньцзань вздрогнул от неожиданности: так глубоко ушел в свои мысли. – Простите, господин Си, там молодой господин Си приехал!
– Насколько молодой господин Си? – непроизвольно уточнил Сяньцзань по давней привычке, а сердце забилось взволнованно: Ючжэнь нашелся?
– Первый молодой господин. Прикажете позвать сюда?
– Проводите в его комнату, я сам к нему выйду! – распорядился Сяньцзань. А-Ши выполнил обещание, выбрал время, но он, наверное, ненадолго: в столице такие перемены и каждый верный человек на счету…
– Иди к брату, сяо Цзань, – ласково сказала Сяомин, откладывая садовую лопатку и корзину для сорняков. – Я прикажу подать ужин, сяошуцзы устал с дороги. Не думай о делах.
Иши стоял у окна в своей старой комнате, даже не сняв дорожной одежды, и задумчиво смотрел на улицу.
– Диди, здравствуй. Как ты? – позвал Сяньцзань от порога, и брат обернулся к нему. – Рад тебя видеть, ты надолго к нам?
– Эргэ… – Иши моргнул, словно просыпаясь, и такое беззащитное вдруг стало у него лицо, как годы назад, когда он сдавал первые свои экзамены, сомневался, переживал, приходил к старшему за поддержкой. – Думаю, на неделю, может, чуть больше, если не стесню вас. Я… ушел со службы во дворце, эргэ.
Первым побуждением Сяньцзаня было воскликнуть: «Как же так?!» – но он сдержался. Иши – не маленький мальчик и не порывистый юноша, бросающийся в крайности. К тому же «ушел», а не «меня выгнали» или что-то в этом роде. Видно, была причина, и решение Иши нужно уважать.
Сяньцзань подошел ближе и привлек брата к себе:
– Спасибо, что приехал. Поговорим о делах после. Располагайся здесь и оставайся сколько нужно, это и твой дом тоже, помнишь?
Напряженный до этого, Иши длинно выдохнул и весь обмяк, обнимая в ответ и зарываясь лицом в плечо. Они так и стояли молча с кэ или чуть меньше, потом Иши бережно отстранился и тихо сказал:
– Я с дороги, эргэ, весь пыльный, не подумал, прости…
– Пустяки, отдыхай, мы ждем тебя к ужину, – улыбнулся Сяньцзань и оставил брата устраиваться.
За ужином Сяомин удалось разговорить Иши, тот немного ожил, рассказывая кое-что о столице, о нововведениях молодого императора, но временами замирал, уходя в себя, или скользил взглядом по столу, стенам, обстановке, словно узнавая заново.
Следующие пару дней брат не выходил на улицу, проводил время за книгой в доме или саду, от общества не отказывался, но намеренно и не искал. Под вечер третьего дня гонец в накидке с изображением танцующего журавля привез официальное письмо с печатью. Прочитав его, Иши повеселел и сказал брату и невестке:
– Все складывается прекрасно! Его Величество одобрил мой запрос на перевод, так что через пару дней я отправлюсь в путь.
– И куда же, сяошуцзы? – ласково спросила Сяомин, погладив его по руке.
– На границу Ин и Сяньян. Исконные земли обрели прежних хозяев, но многое нужно восстанавливать, если не строить заново. Госпожа Цинь также поддержала мое решение, ей очень нужны и лишние руки, и разумные головы; в Сяньян же одинаково рады и совершенствующимся, и обычным людям.
– Но почему все-таки туда, диди? – Сяньцзань не мог не задать этого вопроса. Он упорно не мог понять, что именно заставило младшего брата променять блестящие перспективы при дворе на даль и глушь.
Уголок рта Иши дернулся в подобии усмешки:
– Слишком все переменилось, эргэ. Для страны это к лучшему, а для меня… наверное, многовато суеты. Знаешь, говорят: когда на сердце спокойно, то и в тростниковой хижине уютно. Сейчас я чувствую, что прав, а там будет видно.
Они еще недолго посидели за чаем и уже было собрались расходиться, когда явился слуга с сообщением, что хозяев дома хочет видеть некая девушка.
– Какая девушка? – удивился Сяньцзань. Вряд ли слуга осмелился бы говорить так о госпоже Цинь, а иных девушек они не могли и ждать. Разве что…
– С мечом, как заклинатели носят. Да вы наверняка помните, господин Си, она приходила уже – тогда второй молодой господин Си у вас гостил. Говорит, у нее новости о вашем брате.
Сердце взволнованно забилось: все повторялось: и позднее время, и загадочная девушка, как видно, та самая… кажется, Цю Сюхуа.
Она переступила порог: стройная фигура в ослепительно-белом ханьфу, из-под которого серело поздними сумерками нижнее одеяние. Сяньцзань узнал ее сразу же: те же длинные, перехваченные черной лентой волосы, то же гордое и немного упрямое выражение лица. Однако меч мирно лежал в ее руке, опущенный, укрытый ножнами, и весь облик заклинательницы словно стал завершеннее и строже.
– Прошу простить меня за внезапный визит. – Она учтиво поклонилась. – Пусть в вашем доме всегда будет мир и уют, а запасы риса не иссякают.
– Добро пожаловать, дева Цю, – Сяньцзань вернул поклон. – Прошу, проходите, садитесь. А-Ши, это та самая
