— Ты расскажешь мне, кто забрал женщину, — приказал он, и в его глубоком голосе появились уверенные нотки Дающего Имя, или короля.
Затем он открыл слезницу и, шепотом произнеся молитву, очень осторожно вылил по капле на гниющие глаза трупа. Жидкость в слезнице издала звук, знакомым эхом коснувшийся кожи Акмеда, и через несколько мгновений король болгов узнал Слезы Океана, живую морскую воду. У него тоже была одна капля, спрятанная в Лориториуме, где спала Дитя Земли.
Тело на столе, казалось, немного набухло, в него вернулась часть жидкости, а с ней к сморщенной плоти и коже возвратилась жизнь, пусть и совсем чуть-чуть.
Патриарх распахнул рясу и вынул из футляра на поясе два предмета — один походил на ролик для полировки, а другой был изогнутым церемониальным кинжалом с платиновым лезвием.
Эши, Акмед и Грунтор не сводили с него глаз. Твердой рукой Патриарх вонзил острейшее лезвие в грудь трупа, даже не поморщившись, когда из него вытекла какая-то черная жидкость, испачкавшая ему руки. Затем он вспорол грудь по всей длине, не обращая внимания на кости и внутренние органы, а потом долго держал окровавленный клинок и руки над краем канопы, старательно собрав все до единой капли крови.
После этого он положил кинжал на ноги трупа, взял ролик и, прижав его к груди мертвеца, принялся выдавливать из неподвижной плоти некогда красную, а теперь ставшую черной жидкость.
Прошел час, два. Патриарх продолжал собирать кровь в канопу. Когда ее набралось достаточно для того, чтобы покрыть дно сосуда, он поднес его к уху и закрыл глаза.
В комнате воцарилась гробовая тишина, все трое затаили дыхание, чтобы нечаянным звуком или неловким движением не помешать Патриарху.
Наконец Константин поднял глаза на своих гостей.
От его души почти ничего не осталось, — сказал он тихо, с благоговением, а в его голубых глазах загорелся огонь удивительной чистоты и силы. — В жизни он был тесно связан только с одним человеком. Только с одним сердцем, которое билось в унисон с его собственным. Он один из близнецов, но не просто близнецов, а один из двоих, кто по-настоящему связан узами крови. Они так похожи, что у них даже пульс одинаковый, у них все одинаковое. Только эта связь, тонкая, точно паутинка, удерживает крохи его души в нашем мире. Иначе он оказался бы за пределами досягаемости, в Загробной жизни, скорее всего, в Подземном царстве.
Акмед и Грунтор кивнули, в то время как Эши, побледнев, точно полотно, и изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, просто слушал и никак не реагировал.
— Мне удалось услышать всего одно слово в крови этого человека.
— Какое? — взволнованно воскликнул Эши.
— «Сенешаль», — ответил Патриарх.
— Сенешаль? — повторил король намерьенов. — Главный управляющий королевским дворцом?
— Иногда судья, — пожав плечами, проговорил Патриарх. — Человек, назначенный сувереном творить правосудие. Вам известен такой человек среди членов Союза?
— Нет, — покачал головой Эши. — Очень недолгое время Тристан Стюард занимал пост сенешаля Дома Памяти, но сейчас Дома Памяти нет, он сгорел, и начались восстановительные работы.
Патриарх поднял руку.
— Тише, — неожиданно сказал он. — Я уловил кое-что еще. Возможно, это слышал не он сам, а его брат.
Все затаили дыхание.
Из груди разлагающегося трупа вырвалась тонкая струйка дыма. Прозвучали едва различимые слова, произнесенные женским голосом, который невозможно было не узнать:
«Не подходи ко мне, Майкл. Я могу умереть, но и ты погибнешь».
— Майкл? — переспросил Эши. — Я не знаю никакого Майкла.
Он повернулся к болгам и увидел, что они смотрят друг на друга и на их лицах застыло изумление.
Патриарх поднял руку, призывая всех к тишине. Затем он снова взял свой диковинный инструмент и выдавил еще несколько капель крови из тела лучника. Словно вздох, прозвучали слова, хрупкие, едва слышные:
«Возможно, не в лицо, Майкл Ветер Смерти»
— Хрекин, — тихонько выругался Грунтор.
— Ветер Смерти? — повторил Эши, начиная паниковать. — Тот самый мерзавец, от которого она пыталась убежать в старом мире, когда вы двое…
— Да, — коротко кивнул Акмед.
— И он ее захватил?
— Очевидно, — ледяным голосом ответил король болгов. Затем он повернулся к Патриарху, чье белое одеяние было перепачкано кровью. — Где? Спросите у него где?
Повисло тревожное молчание — они ждали, когда Патриарх задаст свой вопрос. Он поднес каноггу к уху, но ничего не смог разобрать. Наконец священник встретился с ними глазами и, увидев с трудом скрываемый ужас на лицах всех троих, поднес чашу к губам и выпил содержимое. Кольцо Мудрости у него на пальце вспыхнуло ярким светом.
Он побледнел и, вцепившись в край стола, попытался сохранить равновесие, сражаясь с тошнотой и болью, которые, точно голодные звери, вцепились в него мертвой хваткой. Константин прижал пальцы к ушам, чтобы ветер не унес едва различимый звук.
— На побережье, — заикаясь, пробормотал он, продолжая цепляться за стол. — К северу от порта Фаллон.
Эши и Акмед одновременно повернулись и бросились к двери, но их остановил дрожащий голос Патриарха:
— Подождите. — Тяжело дыша, он снова ухватился за край стола. — Не уходите, пока вы меня не выслушаете и пока не ответите на мой вопрос. Вы теперь мои должники.
Два короля и сержант молча ждали, когда Патриарх окончательно придет в себя. Он сделал несколько глубоких вдохов, и его щеки начали медленно розоветь. За годы, проведенные на арене, он, должно быть, вдохнул или даже испил достаточно крови, возможно, даже больше, чем следовало, подумал Акмед, наблюдая за тем, как Константин расправил могучие плечи, а затем подошел к колокольчику и дернул за веревку.
Тут же появились два ученика.
— Сожгите тело в соответствии с ритуалом, — приказал им Патриарх. — Пепел высыпьте в чашу, стол помойте освященной водой. — Он снова повернулся к Эши и болгам. — Идемте со мной в базилику. Если в этом человеке остался хотя бы намек на дыхание жизни, я не хочу говорить в его присутствии. Раз он даже после смерти смог услышать то, что слышал его брат, вполне вероятно, этот механизм может сработать и в обратную сторону.
37
БАЗИЛИКА СЕПУЛЬВАРТЫ, с великолепными, гладко отполированными стенами из мрамора и огромным куполом, самым высоким в мире, стояла в самом центре города. Мириады оттенков цветов и мозаичных рисунков, украшавших полы и потолок, изысканные золоченые орнаменты на расписанных фресками стенах, окна из разноцветного стекла — все это вызывало безграничное восхищение у всякого, кто на нее смотрел. Но больше всего поражали размеры храма, самого величественного из всех оставшихся от намерьенского века шедевров архитектуры, посвященных пяти стихиям. Они продолжали стоять и радовать своей красотой людей, в то время как сама империя давно погибла, оставив после себя лишь пепел сожаления.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
