Мы с баронессой сели за стол напротив графа. Я по его примеру взяла себе омлет. Лиза посмотрела на меня с легким ужасом, и положила себе на тарелку пару листиков салата. Жан Мишель глазами изобразил пантомиму: видала, как некоторые берегут фигуру? Я сморщила нос и махнула рукой. Ну вот еще, я себя изнурять голодом не намерена.
Тем более что омлет оказался очень вкусным. С сыром, я такой люблю.
Не успела я съесть хотя бы половину, как показались мой сын под руку с моим любимым. Они что-то горячо обсуждали, но замолчали, едва вышли на веранду. Их тоже поприветствовали. Они присоединились ко мне, составив компанию пожирателей омлета. Правда, на этом они не успокоились, и оказалось, что на столе под серебряными крышками спрятано много вкусной еды. Даже Лиза снизошла до того, что съела ломтик постной ветчины. А я не смогла удержаться, когда увидела мои любимые сыры: рокфор и камамбер.
Катька разливала всем кофе и делала тосты, Морин ей помогала. За столом царили мир и благоденствие.
Меня волновало только одно: о чем это секретничали Анри с Сергеем. Про своего сына я знаю точно: если сговорились молчать, из него слова клещами не вытянешь. А вот Пеллернен… он может и проговориться по неопытности. С другой стороны, если уговора не было, Сережка все расскажет, стоит только спросить, а Анри может заартачиться, изображая таинственность. Я приняла решение прямо спросить сына, а если он не ответить, попытать счастья в другом месте.
Но после завтрака все повернулось так, что этот план я привести в действие не смогла. Сережку ребята утащили в бассейн.
Лиза откланялась — у нее назначена встреча с парикмахером.
Мне бы тоже надо заняться своей внешностью, но сначала стоит поинтересоваться: когда начало? Чем ближе к этому сроку я создам прическу, тем дольше я буду на людях с приличной головой.
Жан Мишель рассеял мои сомнения. Гости начнут съезжаться к шести. С семи планируется основная часть, а после одиннадцати все разъедутся. Это, дорогая моя, не богема, а финансисты. Меня заинтересовали подробности. Оказывается, он только номинально выступает на этом приеме в качестве хозяина. Деньги на него дает Ассоциация чего-то такого международного и финансового, что проскочило мимо моих ушей. Вообще, в замке часто проводятся подобные сборища. Нанять его может любой. Должен же он как-то окупать свое содержание. Конечно, все это великолепие охраняется государством. Наниматель подписывает бумагу, что обязуется не причинять зданию и его убранству вреда, а в случае чего, возместить все в многократном размере.
— Знаешь, Надя, несколько раз мой замок пытались нанять русские, но я каждый раз уклонялся. Побаивался. А теперь думаю — прав ли я был?
— Знаешь, Жан Мишель, — ответила я в тон, — ты был больше, чем прав. Русские могут быть всякими, даже очень милыми и симпатичными, но богатые русские ни в чем удержу не знают, а это может сильно повредить старинному зданию.
Мы посмеялись, и де Кассаль ушел, чтобы наблюдать за приготовлениями. Тут же за меня взялся Анри:
— Ты знаешь, о чем со мной говорил твой сын?
— Понятия не имею.
— Он хотел выяснить серьезность моих намерений. Намекал, что, если они недостаточно серьезны, чтобы я оставил тебя в покое, а то у тебя и так разбито сердце. Оно у тебя разбито?
— Вроде нет. Наверное, он неправильно употребил время глагола. И что этот мальчишка лезет не в свое дело! — я рассердилась.
— Не ругай парня, он прав. Он тебя любит и защищает, как умеет. А я попытался ему объяснить, что в этом мы с ним союзники.
— И как, объяснил?
— Не знаю. Я же тебе говорю: пытался! Пойдем ко мне, я хочу сделать тебе подарок.
Я встала и покорно пошла за Пеллерненом на второй этаж. Он ввел меня в комнату за руку и велел закрыть глаза. Когда же я их открыла, передо мной на бархате сверкала и переливалась несусветная красота: серьги и колье к моему обручальному кольцу. Я о таком не могла даже мечтать, не потому, что мои представления роскоши убоги, а потому, что о таком может мечтать только создавший это чудо художник-ювелир. Гарнитур из белых и голубых бриллиантов представлял собой совершеннейшее произведение искусства. О таком даже не хочется знать, сколько это стоит. Я и не стала спрашивать. Только засомневалась: как я повезу такую ценность через границу.
— А зачем? Сегодня ты это наденешь, а в понедельник мы положим драгоценности в банковский сейф. Ты повезешь через границу ключик, а его можно везти беспошлинно. Все равно в России тебе это не понадобится. Вот обручальное кольцо ты не снимай, чтобы не забыть: ты обещала выйти за меня замуж. А сейчас надень, я хочу посмотреть.
На мне было не платье, а простой черный топ с большим вырезом, но выглядело все роскошно.
Я полюбовалась на себя в зеркало, потом захотела все снять и сложить в футляр.
— У тебя, наверное, есть сейф. Спрячь туда. А перед тем, как идти на прием, я приду к тебе и все надену. А кольцо, наоборот, сниму. Не хочу афишировать нашу помолвку перед всем этим финансовым сообществом.
Но Анри не дал:
— Подожди, я хочу полюбоваться.
Любовался до тех пор, пока на мне ничего, кроме этих самых бриллиантов не осталось. Но и потом не остановился. В результате мы валялись на его кровати, застеленной мягким сине-зеленым покрывалом, и нежились, обессиленные. Я шепнула ему в ухо:
— Ты так умрешь от истощения сил.
— Не рассчитывай, меня еще надолго хватит!
После чего мы встали. Я сняла, наконец, бриллианты, приняла душ и надела свою одежду. Пока я занималась собой, Анри пошарил в изголовье кровати, отодвинул одну из фотографий и открыл дверцу маленького сейфа.
— Посмотри! Здесь такие почти во всех комнатах, чтобы гости могли спрятать свои драгоценности в надежное место. Устроено еще в двадцатых годах. Если хочешь, оставь все здесь, а можешь отнести в свою комнату и положить в сейф там.
— А где его там искать?
— Не помню точно, под какой-нибудь картиной. Кажется, у тебя над кроватью маленький пейзаж с лодками, за ним находится сейф.
— Ну, вот еще, буду я возиться. Лучше здесь.
— Тогда выбери шифр сама. Одна буква и четыре цифры.
Анри ушел в ванную, чтобы не смотреть. Я взяла первую букву своей фамилии и четыре последние цифры моего московского телефона. Наконец сейф был закрыт. Я проверила, как все работает. Отлично. Ну вот, теперь вся эта красота надежно спрятана. После приема я верну все сюда. Мне почему-то казалось, что это великолепие не может быть моим, и если оно пропадет, я буду отвечать. Так что я почти не радовалась подарку, гораздо больше беспокоясь за его сохранность.
Пеллернен как почувствовал. Выйдя из ванны, он сказал:
