Обмениваясь колкостями и смеясь, с виду как добрые друзья, мы проследовали в хорошо памятный мне эркер, куда по настоянию хозяина было принесено обожаемое мною цимлянское, коему я сразу же начал отдавать должное.
– А я премного благодарен вам за тот ящик вина, – улыбнулся я. – Я долго хранил последнюю бутылку, так что вино стало только лучше. Кое-что интересное и у меня найдётся для вашей коллекции. Однако приехал я не только с дарами, но и с извинениями. Я был неправ в ту весну, и, признаюсь, злорадствовал; нынче, однако, сожалею, что ваша работа была прервана таким грубым и разрушительным манером.
– Я не серчаю, – он сделал примирительный жест, – хотя, признаться, был задет некоторыми подозрениями. С моей стороны ребячеством было без предупреждения огорошить вас таким открытием. Мне следовало ввести вас в дела постепенно, привлечь к раскопкам, к построениям. Я же решил по-своему, в угоду тщеславию первооткрывателя – и оказался справедливо поруган.
– Ваша поспешность обернулась ко мне и положительной стороной. Поступи вы иначе, я лишился бы возможности лицезреть то, что видел, ведь это было тут же и конфисковано.
Он помедлил, но тихо выговорил:
– Не конфисковано. Всё по-прежнему тут, в моём подвале, разделено на части и надёжно спрятано.
Ледяная дрожь пробежала по моим членам с головы до пят. Я поспешил сменить предмет беседы. Впрочем, у меня пока не хватало духу завести прямой разговор о намерении жениться. Но и надолго оставлять в нашей беседе Анну я не желал.
– Вы доверили ей тетрадь, довольно опасную. Не объяснитесь?
– Недруги хотели заполучить камень с надписью, и я отдал его, через Карнаухова. Но мне доложили, подслушав их разговоры, что они жаждали прознать значение надписи, её смысл и даже звучание. Ну, и прочие мои находки на болоте интересовали их: валуны, башня… ангелы.
– Тогда вы и сочинили тетрадь с шестью таблицами.
– Точно так. Извиняет меня то, что поначалу она была подлинной.
– Посему вы не слишком горевали, узнав, что я мог читать её. И даже желали бы, чтобы она очутилась у ваших врагов.
– Да. Вы для меня надолго застряли в их рядах.
– Но Анна… простите… дочь ваша, оказалась под угрозой!
– Признаюсь, что как только отдал ей тетрадь, то позаботился о том, чтобы известить недругов о своей попытке скрыть её весьма тщательно. Один из их людей подслушал наш разговор. Когда Анна сообщила мне об исчезновении тетради, я не стал серчать на неё. Напротив. Я места бы себе не нашёл, знай, что та путешествует с моей дочерью по всей Европе.
– Теперь я понимаю, почему тетрадь с заклинаниями валунов похожа на фальшивый дневник. Для несведущего человека это – продолжение дневника, но только зашифрованное. Почему не спрашиваете вы, разгадал ли я их смысл?
Он рассмеялся, откинув голову назад, но не как свойственно ему хохотать, а вполне мирно и негромко.
– Потому что знаю, что сие невозможно. Человек может разгадать написанное другими людьми, пускай и за долгое время. Но это начертали не люди и не для людей. Это вообще – не язык. Да, это не язык.
– Что же это?
– Механизм. Сломанный или испорченный временем. Как рисунок оросительных каналов есть язык для воды.
– Для чего же он служил?
– Вызывать ангелов, – ответил он просто, но отрывистые фразы давались ему с трудом. – Их вызывали, чтобы убить. А после их эфирная субстанция не могла покинуть этого места. Болота – не кладбище. Это тюрьма. Я не настаиваю, впрочем. Считайте это… поэтическим домыслом.
Часы громко отбили положенное время, словно утвердив его речь как истину, и я не решился спорить. За окном солнце скрылось за деревьями, и сизая тень лениво легла отдыхать на цветной ковёр парка. Мне не хотелось продолжать беседу.
– Мне не давал покоя вопрос, откуда узнали вы о том, что везу я императорскую депешу?
– Да приказал лакею учинить обыск вашим вещам. – Он внимательно смотрел за тем, как меняется выражение моего лица, а возможно, и его цвет, и усмехнулся. – Послушайте, я не совсем конченый человек, раз такой ответ мой заставил вашу челюсть отвиснуть. Ваш кучер, или скорее, эсквайр, оруженосец, которому явно не хотелось подпасть под следствие о смерти седока, сообщил моему конюшему, когда пытался спасти вас от гнева моих работников.
– Какой же вывод тогда вы сделали? – я успокоился не без труда.
– Что вы – не мошенник, но, возможно, хуже. Я заподозрил в вас агента Третьего Отделения, а пакет – приказ, затрагивающий мои интересы. Посему и расстроил дуэль. Одно дело – обвинение в ереси, не слишком пагубное в наше время, совсем иное – гибель персоны, отправленной с тайной миссией. Увы, как видите, сии мотивы выдают крайний мой прагматизм.
– Когда же убедились вы, что ошиблись? Когда я показал вам предписание за подписью господина Малиновского?
– То, как немедленно извлекли вы его из кармана, только подогрело мои сомнения. Нет, несколько позднее, когда вызвал на разговоры о посторонних предметах науки, о Декарте и Юнге. Я решил, что вы обязаны быть человеком моего круга, рассуждая о сущностях познания довольно глубоко.
Я искренне удивился тому, что мои прежние разговоры об археологии не послужили достаточным резоном тому же, но он вежливо опроверг. Слишком большая осведомлённость в вопросах специальных, в моём всезнайстве, которую я так настойчиво демонстрировал, как раз и стала зачатком его подозрений, ибо такова роль всякого, желающего втереться в доверие: заучить ряд истин, запастись новостями и фамилиями, коими козырять направо и налево. Он напомнил, что неоднократно пытался вывести меня из равновесия, намекая на эту мою особенность, но определённо не преуспел.
Поведав ему историю изготовления фальшивой скрижали, я выразил радость по поводу того, что все недоразумения, наконец, прояснились. В самом деле, не хотелось мне оставлять недосказанности и пустые сомнения между нами, перед тем, как просить руки его дочери. Египетские мои подарки вызвали его неподдельный интерес.
Позвали к ужину. Я раскланялся с постаревшим Евграфом Карловичем, почему-то показавшемся мне спустя годы ископаемым животным. За столом, накрытом персон на десять, оказалось нас шестеро, и князь заговорил о другом.
– Познание может пойти по одному руслу, а может и по другому. В Южной Америке тычет река Ориноко. Её русло ближе к верховьям делится надвое. Открыватели надеялись, что две протоки несут воды к разным океанам, тогда сообщение между ними стало бы удобным по воде внутри материка. Однако обе протоки впадают в Атлантический океан, хотя устья их удалены на тысячи вёрст. Мир наш сложен, и упрощённо поведение его можно представлять различными теориями. Например, библейской. Или, как предпочитаете вы, научной, эмпирической…
