— Хорошо, хорошо, голубушка, и чемодан ваш сейчас принесу, и Ивана Ивановича позову. Успокойтесь, не волнуйтесь. — А затем, передохнув, еще ласковее сказал: — Разденьтесь, пожалуйста.
— Это что же такое? — вскочила я. — Какое такое право имеете вы эдакие бесстыжие слова произносить? Впрочем, я вижу: все тут одна шайка мошенников и не о чем мне с вами разговаривать.
С этими словами я вышла из его комнаты и в прихожей, чуть не сбив с ног горничную, кинулась в левую дверь, в свою комнату к чемодану. Что за притча: а комната-то и не моя. Круглый стол с пустыми бутылками и какой-то полуголый мужчина в кровати.
Я так и остолбенела, а он усмехнулся пьяной улыбкой и проговорил:
— Экую красавицу мне шлет судьба.
Я бегом из комнаты, скатилась по лестнице да прямо к швейцару:
— Кто у вас, мол, проживает в шестом номере?
— Как кто, — отвечает, — да доктор по нервным болезням, Иван Иванович Белов.
— Не может этого быть, — говорю, — это квартира Зазнобушкина.
— Какого, — говорит, — Зазнобушкина, у нас такого и в доме не имеется!
— Да, может быть, вы, милый человек, запамятовали?
— Чего там запамятовать, слава те господи, двенадцатый год при доме живу и не то что по фамилиям, а и по именам каждую квартиру знаю. Я поглядела в записку и говорю:
— Да это Никитская?
— Никитская, — отвечает.
— Дом номер пятый?
— Пятый.
— Так вот, нате, читайте сами.
— Действительно, — говорит, — адрес наш. А только в шестом номере живет доктор Белов. Тут у вас какая-нибудь промашка вышла.
Вышла я на улицу, так и плачу.
И на себя-то мне досадно, и добра своего жалко. Конечно, на мне триста рублей припрятано на шее да в кошечке больше двадцати осталось. Перееду в гостиницу, да там и заявлю в полицию. Хоть тошно мне было, а начала помаленьку успокаиваться. Как вдруг вспомнила: а паспорт у меня будто для прописки мошенники отобрали.
В гостиницу ж без документа не пустят. Тут я взвыла белугой. Села на бульваре на скамейку и ревмя реву. Подошел какой-то старичок, подсел и спрашивает:
— О чем вы, голубушка, надрываетесь?
— Как же, — говорю, — не надрываться, когда я в эдакий, можно сказать, переплет попала?
— А что такое?
Я коротко рассказала ему. Старичок покачал головой да и молвил:
— Да это, можно сказать, не поездка, а светопреставление.
— Что же, господин, вы посоветуете мне?
— Да что тут советовать, — поезжайте вы на угол Большого и Малого Гнездниковского переулка в сыскную полицию, обратитесь к начальнику, расскажите ему во всех подробностях дело, может, и будет толк.
Поблагодарила я его и пошла, а он еще крикнул мне вдогонку: «Гнездниковский переулок. Помните слово «Гнездо».
Села я на извозчика и поехала. Еду, а сама думаю: «Может, и этот набрехал. Вон ведь в Москве народ-то какой».
Еду в полицию, а того и гляди привезут к архиерею или в родильный приют. Вот, господин начальник, все рассказала по совести. Помогите моему горю, не оставьте без внимания, — и, встав, она поклонилась мне в пояс.
— Вот что, — сказал я ей, — зайдите в мою канцелярию, оставьте точную опись украденного имущества и ваш вышневолоцкий адрес. Если хотите оставаться в Москве, то я могу выдать вам временное свидетельство на жительство. Конечно, вас кругом обмошенничали, но радуйтесь тому, что часы оказались медными.
— Какая же мне от этого радость, господин начальник?
— А та, что будь они золотыми, и вы могли бы угодить в тюрьму за скупку заведомо краденого.
— Господи ты боже мой, мать честная. С часами надули, лишили имущества, паспорт украли и меня же в тюрьму. Нет, ваше превосходительство, не нужно мне вашего свидетельства, уже я лучше по добру по здорову махну на вокзал, да айда в Волочек.
Ну уж и Москва, ну уж и столица. Сто лет буду жить — не забуду. Если будет вашей милости угодно, то прикажите вашим людям меня известить в Волочек, если разыщется мое добро.
Я обещал, и она, раскланявшись, вышла.
Так как трюк с часами не являлся случайным эпизодом и за последнее время до чинов полиции не раз доходили частные слухи об аналогичных проделках, то я решил усилить наблюдение перед всеми вокзалами, обычным местом такой своеобразной коммерции.
Особое внимание я приказал обратить на Николаевский вокзал. На следующее же утро с последнего было доставлено три оборванца, застигнутые на месте преступления. Им поочередно предъявлены были часы вышневолоцкой невесты. Первые двое их не признали, третий же, взглянув, довольно неожиданно заявил:
— Что тут запираться. Осень на дворе, куда мне деваться, на зиму глядя, пора на казенные харчи садиться. Да, господин начальник, действительно я продал эти часы вчерашний день какой-то дамочке.
— Ну, молодец, — поощрил я его, — раз виноват, так и нечего запираться. Начал рассказывать, так и рассказывай до конца. Поможешь мне, так я прикажу накормить и напоить тебя, переодену в казенное чистое платье и табачку велю отсыпать. Говори, кто был тот мужчина, что помог тебе вчера сплавить часы приезжей женщине.
Оборванец помялся немного, подумал и, решительно тряхнув головой, произнес:
— Да и вправду, чего же жмота щадить. Этот выжига проклятый никогда в беде не поможет. Вот и вчерась утром: дамочку на покупку подвел, а вечером с меня половину потребовал, заграбастал двенадцать с полтиной, а того не подсчитал, что товар мне самому в пять целковых обошелся. Одно слово — собака.
— Как же его зовут и где он живет?
— Зовут его Василий Ефимович Чернов, а проживает он на Мясницкой, дом номер пять, квартира шесть.
По этому адресу мною были немедленно отправлены чиновники с агентами, и вскоре же мошенники с чемоданом и паспортом были доставлены в сыскную полицию.
Суд присяжных, перед которым они вскоре предстали, однако, оправдал жену с братом. Что же касается мнимого Ивана Ивановича, то он был приговорен к году тюрьмы по совокупности преступлений.
Я исполнил свое обещание и приказал даже выслать чемодан
