При особых обстоятельствах он, разумеется, мог внушать ужас, но, как правило, Бука выполнял свою миссию очень тактично. Подлетая к постели какого-нибудь маленького озорника, он старался не будить его, а лишь проникал в сны, оставляя в них — что правда, то правда — поистине неизгладимый след. Все знают: сны — штука странная, даже у грудных младенцев они необъятны, поэтому такие мастодонты, как Бука, могут вполне свободно там перемещаться и делать все, что требуется в этих случаях.
Естественно, с инженером Пауди этот фольклорный персонаж церемониться не стал: он принял многократно увеличенный облик профессора Галлурио, которого всего два месяца назад назначили куратором фирмы «Компракс», попавшей в трудное положение. Профессор этот был человек суровый, по слухам, даже непреклонный, и Пауди боялся его панически, ибо режим строгого финансового контроля ставил под угрозу главным образом его высокое служебное положение.
Пауди, проснувшись в холодном поту, успел заметить незваного гостя, проходившего в тот момент сквозь стену (в окно такой гигант, конечно бы, не пролез) и показывавшего инженеру свой монументальный тыл.
Утром Пауди и не подумал извиниться перед бедняжкой Эстер. Самолично удостоверившись в существовании Буки, он воспылал еще большим гневом, но теперь к этому чувству добавилась решимость во что бы то ни стало расправиться с таким монстром.
Начал он с того, что прощупал почву, заводя шутливые разговоры про Буку с женой, друзьями и коллегами. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что все воспринимают Буку как явление природы, подобно дождю, землетрясению или радуге. Лишь доктор Джемонио из юридического отдела будто с луны свалился: да, в детстве он смутно слышал о каком-то Буке, но потом понял, что все это дребедень, сказки.
А Бука, словно угадав враждебные намерения инженера Пауди, стал навещать его по ночам с завидным постоянством и неизменно в облике профессора Галлурио. Он строил инженеру рожи, дергал за ноги, тряс кровать, а однажды даже уселся ему на грудь и едва не придушил.
Не в силах выносить подобное преследование, Пауди на очередном заседании муниципального совета открыто выразил свой протест: мыслимое ли дело, чтобы в современном, цивилизованном городе творилось нечто напоминающее разгул средневекового мракобесия? По его мнению, такие вещи следует пресекать самым суровым образом.
Коллеги растерялись, по коридорам пополз неофициальный шепоток, но, к счастью, репутация инженера Пауди возобладала над сомнениями. Два месяца спустя вопрос был поставлен на обсуждение муниципального совета. Во избежание насмешек Бука в повестке дня не фигурировал, а пункт пятый прошел в следующей формулировке: «Об устранении неприятного фактора, нарушающего покой города в ночное время».
Вопреки ожиданиям Пауди вопрос не только подвергся всестороннему обсуждению, но и его, казалось бы, неотразимые доводы встретили упорное сопротивление. Многие горячо высказались в поддержку древней сказочной традиции, которая никому не приносит вреда. К тому же ночное чудище не производит шума и даже имеет определенное воспитательное значение. Кто-то даже прямо заявил о недопустимости «покушений на культурное наследие прошлого», причем эти слова были встречены бурными аплодисментами.
Однако в конце концов исход дискуссии решили те веские аргументы, к которым чересчур часто прибегает так называемый прогресс, чтобы разрушить последние бастионы таинственности. Буку обвинили в том, что он вредно влияет на здоровье ребенка, порождая сновидения, несовместимые с принципами разумной педагогики. Противники Буки не преминули сослаться на соображения гигиены: гигантский призрак хотя и не оставляет за собой нечистот, но кто поручится, что он не разносчик вирусных заболеваний? Кроме того, неясна и его политическая платформа: ведь не исключено, что за внешне тривиальными, рассчитанными на людское невежество деяниями кроются подрывные замыслы?
Слушание при закрытых дверях (представители прессы не были допущены из-за деликатности рассматриваемого вопроса) затянулось до двух часов ночи. Предложение инженера Пауди было одобрено незначительным большинством, в пять голосов. Для проведения в жизнь принятого решения была назначена специальная комиссия во главе с тем же Пауди.
Эксперты понимали, что задача им выпала нелегкая: одно дело объявить Буку вне закона, другое — физически его истребить. Взывать к чувству гражданской ответственности Буки было бессмысленно: вряд ли он вообще понимает человеческую речь. А уж о поимке и водворении в городской зоопарк никто и не мечтал. Да и какая клетка его удержит, если Бука способен проходить сквозь стены?! Яд, бесспорно, исключался: никто ни разу не видел, чтобы Бука ел или пил. Тогда, может быть, огнемет? Небольшая напалмовая бомба? Но слишком велика опасность для населения города.
Словом, решение проблемы представлялось весьма и весьма проблематичным, если вообще возможным. Пауди, чувствуя, что желанная добыча, а с ней и победа ускользают из рук, решил действовать на свой страх и риск. Конечно, химическое и физическое строение Буки не изучены, но, верно, не так страшен черт, как его малюют? Людям свойственно ошибаться. А вдруг достаточно обычной пули, меткого выстрела — и правосудие свершится.
Органы безопасности на основании постановления муниципального совета за подписью мэра хоть и неохотно, но согласились оказать содействие комиссии.
Из состава оперативного отдела было выделено моторизованное подразделение, снабженное новейшей радиоаппаратурой. Однозначно поставленная задача осложнялась, как ни странно, тем, что рядовые и нижние чины вовсе не рвались участвовать в облаве. Что это, смутный страх перед неведомым или нежелание разрушать милые сердцу воспоминания детства?..
Встреча произошла студеной лунной ночью. Патруль, засевший под портиком на темной средневековой площади, заметил бродягу, который спокойно пролетал на тридцатиметровой высоте, напоминая игрушечный дирижабль. Агенты с автоматами наизготове подкрались к нему поближе. Вокруг — ни души. Короткая очередь гулким эхом прокатилась до самых окраин города.
Зрелище было странным. Бука медленно описал в небе дугу и без единого стона, нелепо задрав лапы, опустился на снег. Там, в сугробе, он распростерся неподвижно и замер… навсегда. Луна озаряла огромное, вздутое, словно целлулоидное брюхо. «Не дай бог мне снова увидеть такое!» — сказал потом младший сержант Онофрио Коттафави. Под телом все шире расползалось пятно крови, казавшееся совсем черным в лунном свете. По телефону срочно вызвали машину из местной бойни, но она опоздала. Всего за несколько минут гигантское чудище сморщилось, точно лопнувший воздушный шар, и превратилось в жалкого крохотного червячка, отчетливо различаемого на белом снегу; а потом и тот исчез, растворился в пустоте. Осталось лишь страшное пятно крови, но до рассвета дворники смыли его мощными водяными струями из шлангов.
Говорят, что в самый момент гибели загадочного создания на небе было две луны, а не одна. А еще, будто бы во всем городе кричали ночные птицы и жалобно выли собаки. Пронесся слух, что женщины, старухи и девочки, разбуженные таинственным зовом, вышли из дома, встали на колени возле несчастного Буки и долго читали молитвы. Но доподлинных исторических подтверждений этим слухам не имеется.
Луна продолжала предначертанный ей астрономами путь в небе, часы летели, а дети всей планеты спокойно спали, не подозревая, что их смешной друг-недруг ушел навсегда в небытие.
Он был гораздо нежнее и ранимее, чем многие привыкли считать. И существовал на самом деле, хотя и состоял из бесплотного вещества, которое темные люди называют бреднями, иллюзиями.
Скачи, спасайся, старая, чудом уцелевшая фантазия! Цивилизованный мир мчится за тобой по пятам, жаждет уничтожить и уже никогда не оставит тебя в покое.
УТЕС
Перевод Л. Вершинина
Мой друг-сицилиец однажды рассказал мне историю о том, как много лет назад на острове Липари один старик превратился в утес.
Честно говоря, меня это не очень удивило: я знал, какие там морские утесы.
Вкратце история, дошедшая до меня уже из третьих или четвертых рук, такова.
Жил в прошлом веке в Мессине один человек, владевший небольшой флотилией рыбачьих баркасов. Сын его, совсем еще юноша, жить не мог без моря и часто уходил с рыбаками; отец одновременно и гордился, и тревожился за него. Однажды ночью, неподалеку от западного берега Липари, всего в нескольких десятках метров, волной юношу смыло в море, и тело его так и не нашли.
Обезумевший от горя отец переселился на остров и каждое утро, если погода позволяла, подплывал на лодке к тому месту, где погиб его сын. Часами он сидел там в одиночестве, громко звал сына, о чем-то непрерывно с ним говорил.
