В письме больше ничего рассказать не могу. Если последуешь моему совету — напиши, буду счастлив вновь свидеться с тобой. Я встречу тебя на станции Кларис, а дальше повезу на машине. Предупреждаю: внутрь «Моргенхауса» тебя не пустят, поскольку даже кратковременные визиты посторонних у нас категорически запрещены. Но внутреннее устройство клиники и не представляет никакого интереса. Самое невероятное — то, что заставило меня тебе написать, — в другом.
Я и впрямь с трудом припомнил Бруно Бизиа: в гимназии он звезд с неба не хватал. А вот о «Моргенхаусе» слыхал, что это сказочная клиника, где новейшими препаратами и методами пытаются одолеть самую страшную болезнь века. Газеты и журналы время от времени писали что-то, но очень туманно. Якобы там, на холмах, зловещий недуг странным образом утрачивает свою силу и пациенты перестают от него страдать. Что это: массовый гипноз, чары, а может, какие-то иные, недозволенные способы внушения?
Так или иначе, мной овладел журналистский азарт. Несколько дней спустя я письмом известил Бруно о том, что готов приехать.
Как же он изменился! На станции Кларис меня встретил высокий, могучий человек с короткой рыжеватой бородкой, обрамлявшей добродушное лицо. Выглядел он гораздо моложе меня. Мы разговорились. Машина, проехав километров десять по автостраде на Камеден, свернула на узкое, однако хорошо асфальтированное шоссе, ведущее в довольно мрачную долину. Часы показывали пять пополудни. Воздух был чист и свеж.
По мере нашего продвижения вверх домики, огороды и другие признаки активного присутствия человека попадались все реже.
На очередном повороте взгляду предстала вся долина, а с противоположной стороны ее — густо поросшая лесом скала, высотой метров в триста. Машина поползла по крутому склону среди елей. Вокруг ни души.
С вершины скалы вид открывался чудесный: горы, долины, леса… И на небольшом возвышении, под прикрытием скалы, напоминающей коленопреклоненного монаха, — величественное строение. Право же, я не в силах описать эту ультрасовременную архитектуру, как она того заслуживает. При всей своей причудливости, динамичности она дышала покоем, благополучием, роскошью и, казалось, могла дать человеку ощущение полноты счастья. Над башнями на высоких древках гордо реяли овеянные славой знамена.
Возвышенность в радиусе ста метров была обнесена белой решеткой, надежно преграждающей путь посторонним. В центре ее перед воротами стояла небольшая изящная вилла.
— Это что-то вроде сторожки, — объяснил мне Бизиа. — И одновременно — постоялый двор. Здесь ты сможешь хорошо выспаться. А вечером встретимся, поговорим.
Мажордом провел меня в достойные миллиардера апартаменты. В тишине откуда-то издалека доносились звуки фортепьяно. Но где же тут тайна? Где та сенсация, ради которой мой приятель затащил меня сюда?
Об этом Бизиа поведал мне вечером, когда на зачарованный скит опустились сумрачные тени. Он открыл ключиком калитку в решетчатой ограде, и мы очутились в запретном царстве.
Впереди уступами тянулись вверх свежескошенные лужайки; они в конце концов привели нас к дворцу. Мне показалось, что там, перед ним, неторопливо прогуливаются какие-то люди в белых одеждах.
— Почему мы боимся смерти больше всего на свете? — начал Бизиа. — Ответ прост: умирающий уходит, а другие остаются. Если бы все вместе отправились в мир иной, со смертью было бы легко смириться. Скажем, если бы катастрофа разом уничтожила весь род людской, каждый воспринял бы свою смерть совершенно безболезненно. А теперь вообрази, что неизлечимо больной человек вдруг переносится в далекое будущее, оказывается в ином веке или даже тысячелетии. Близкие, друзья, коллеги — все, кто сейчас сочувственно взирают на его страдания с высоты своей молодости и здоровья, — обратились в пепел и прах. И дети, и внуки, и правнуки. Улавливаешь? На таких условиях умереть для человека — плевое дело. Ты возразишь, что мы играем на низменных, гнусных инстинктах. Может, ты и прав, но, увы, так уж устроен человек.
— Да, но при чем здесь это все?
— Так и не понял? Это и есть метод «Моргенхауса». Наши «гости», наши больные, умирают тут почти с охотой. Они как бы перенеслись в далекое будущее. Жены, мужья, братья, дети, внуки давным-давно скончались… А вот им удалось выжить, потому они так спокойно ждут смерти.
Я пристально поглядел на Бруно: похоже, он не шутит.
— А как вы их переносите в будущее? С помощью магии, научно-фантастических средств или психотропных препаратов? Может, вы их гипнотизируете?.. Послушай, а ты это серьезно?
— Попытайся понять, — сказал Бизиа, задумчиво ступая по траве. — Во времени бывают провалы, трещины. Это сложная проблема, даже физик, я думаю, не сумел бы тебе как следует ее объяснить. Вот я работаю здесь, а так до конца в этом и не разобрался. Короче говоря, одна из таких трещин обнаружена здесь, в отдаленном уголке Альп. Над нами как бы зияет дыра, которая связывает нас с будущим.
— С каким будущим?
— С тем, что наступит через сотни и сотни лет. С точностью установить эпоху нам не дано. В этой долине временная последовательность нарушилась, произошел, если хочешь, разрыв, и мы теперь вступили в контакт с третьим, а может, и четвертым тысячелетием.
Сомнений нет: передо мной безумец. И все же я терпеливо пытался ему возражать.
— Но ведь ваши больные, верно, получают письма из дома, читают газеты, смотрят телевизор? Как же они могут так обманываться?
— Ни в коем случае! Они находятся в полной изоляции. И это их не удивляет. Да и почему они должны удивляться, если убеждены, что живут во втором или третьем тысячелетии?
— Но как же вам удалось их убедить? Этот временной разрыв, в чем он проявляется?
— О господи! Да никто их не убеждал, сами убедились — они же не слепые. Для них лучшее доказательство — то, что они здесь увидели и видят почти каждый день.
— Что, тарелки летают?
Последние лучи солнца скрылись за вершинами гор, долину быстро окутала вечерняя мгла; метрах в пятистах от нас окна-витражи замка зажглись таинственным голубоватым светом. Голос Бизиа зазвучал торжественно:
— Ночью, а порой и днем, но чаще всего ночью, мы видим их…
— Кого?
— Наших далеких потомков, кого же еще?! Это тебе не какие-то там летающие тарелки! Ты тоже их увидишь.
Стоило ли продолжать спор? Я наконец со всей очевидностью понял, что доводы разума тут бесполезны — передо мной типичный случай тихого помешательства. Итак, «Моргенхаус» не что иное, как дорогостоящая клиника для душевнобольных, и бедняга Бизиа — один из них. А поскольку он и мухи не обидит, ему иногда позволяют выезжать отсюда.
— Послушай, — в замешательстве произнес я, — мне холодно. Пора возвращаться. А если тебе надо в клинику — не стесняйся, иди, я сам найду дорогу.
— Нет-нет, что ты, я тебя провожу. Поужинаем вместе, я уже распорядился. Сегодня вечером я не дежурю.
Вечер с бывшим однокашником оказался тяжким испытанием. Пришлось выслушать массу бредовых рассуждений о времени и временных разрывах. Мне ничего не оставалось, как поддакивать: «Это потрясающе, невероятно, я напишу сенсационную статью!» Наконец к половине одиннадцатого я под тем предлогом, что смертельно хочу спать, от него отделался и, облегченно вздохнув, заперся у себя в номере. Теперь надо где-то раздобыть такси и вернуться домой.
На столике стояла бутылка виски и ведерко со льдом. Я выпил, налил себе еще… Потом спустился вниз — вызвать машину на завтра.
Лестницы и холлы были ярко освещены, но, как ни странно, я не встретил ни души. Окликнул — никто не отозвался. Я приоткрыл дверь — может, горничная или швейцар во дворе? — и вдруг воздух наполнился гулом. Звук был странный, похожий на громовые раскаты, сопровождающиеся глухим пещерным эхом. Откуда он?
Я вышел. Снаружи фонари не горели, да и витражи «Моргенхауса» теперь утопали во тьме. Между тем небо над горой было подернуто легкой завесой дыма.
Я взглянул вверх, и сердце бешено забилось. Из туманной дымки, повисшей над цепью гор и очень тонкой — она даже не закрывала звезд, — вырвались и промчались надо мной три аэроплана. Похоже, они были громадными, раз я смог их увидеть на такой высоте. Серые, без опознавательных огней, они все же излучали неяркий свет. Я быстро совладал с собой: чего пугаться — обыкновенные самолеты. Подумаешь, чересчур длинный корпус и непропорционально маленькие крылья!.. Теперь что ни день, то новая модель.
Звено в форме треугольника промчалось по небу и исчезло за далекими горами.
Боже мой, а это что ж такое?! По небу проплывала эскадрилья невиданных воздушных кораблей — прямоугольных, со скошенными, как у самосвалов, краями, тоже серых и светящихся. Они, как и их предшественники, летели на огромной высоте, а значит, были настоящими гигантами. Казалось, эти чудовища заполонили весь небосвод. Мрачные, таинственные, они двигались с какой-то нарочитой медлительностью.
