– О, я понимаю, в чем дело! – вскричала королева. – Фоссэз, так кичившаяся своей добродетелью, Фоссэз, лживо изображавшая себя девственницей, Фоссэз беременна и скоро должна родить.
– Я этого не сказал, друг мой, – заметил Генрих, – я этого не сказал, это утверждаете вы.
– Это так, сударь, это так! – вскричала Маргарита. – Ваш вкрадчивый тон, ваше ложное смирение – все доказывает, что я права. Но есть жертвы, которых от своей жены не может требовать даже король. Покрывайте сами грехи Фоссэз, сир. Вы ее соучастник, это ваше дело: страдать должен виновный, а не невинный.
– Правильно, виновный. Вот вы опять напомнили мне выражение из этого ужасного письма.
– Каким образом?
– Да, виновный – по-латыни будет, кажется, nocens?
– Да, сударь, nocens.
– Так вот, в письме стоит: «Margota cum Turennio, ambo nocentes, conveniunt in castello nomine Loignac». Боже, как жаль, что при такой хорошей памяти я так мало образован!
– Ambo nocentes, – тихо повторила Маргарита, становясь белее своего крахмального кружевного воротника, – он понял, он понял.
– «Margota cum Turennio ambo nocentes». Что же, черт побери, хотел мой братец сказать этим ambo? – безжалостно продолжал Генрих Наваррский. – Помилуй бог, дорогая моя, удивительно, как это вы, так хорошо знающая латынь, еще не дали мне объяснения этой смущающей меня фразы.
– Сир, я уже имела честь говорить вам…
– Э, черт возьми, – прервал ее король, – да вот и сам Turennius бродит под вашими окнами и глядит ввысь, словно дожидается вас, бедняга. Я дам ему знак подняться сюда. Он человек весьма ученый и скажет мне то, что я хочу знать.
– Сир, сир! – вскричала Маргарита, приподнимаясь с кресла и складывая с мольбою руки. – Сир, будьте великодушнее, чем все сплетники и клеветники Франции.
– Э, друг мой, сдается мне, что у нас в Наварре народ не более снисходительный, чем во Франции, и только что сами вы… проявляли большую строгость к бедняжке Фоссэз.
– Строгость, я? – вскричала Маргарита.
– А как же, припомните. А ведь нам здесь подобает быть снисходительными, сударыня. Мы ведем такую мирную жизнь: вы даете балы, которые так любите, я езжу на охоту, которая меня так развлекает…
– Да, да, сир, – сказала Маргарита, – вы правы, будем снисходительны.
– О, я был уверен в том, что сердце у вас доброе.
– Вы ведь знаете меня, сир.
– Да. Так вы пойдете проведать Фоссэз, не правда ли?
– Да, сир.
– Отделите ее от других фрейлин?
– Да, сир.
– Поручите ее своему личному врачу?
– Да, сир.
– И никакой охраны. Врачи молчаливы, им уж так положено. А солдаты привыкли болтать.
– Это верно, сир.
– И если, на беду, то, о чем говорят, правда и бедняжка, проявив слабость, поддалась искушению…
Генрих возвел очи горе.
– Это возможно, – продолжал он. – Женщина – сосуд скудельный. Res fragilis mulier est, как говорится в Евангелии.
– Но я женщина, сир, и знаю, что должна быть снисходительной к женщинам.
– Ах, вы ведь все знаете, друг мой. Вы поистине образец совершенства и…
– И что же?
– И я целую вам ручки.
– Но поверьте, сир, – продолжала Маргарита, – жертву эту я приношу лишь из добрых чувств к вам.
– О, – сказал Генрих, – я же вас отлично знаю, сударыня, и брат мой, король Франции, тоже: он говорит о вас в этом письме столько хорошего, добавляя: «Fiat sanum exemplum statim, atque res certior eveniet».[55] Хороший пример, о котором здесь идет речь, без сомнения, тот, который подаете вы.
И Генрих поцеловал холодную, как лед, руку Маргариты.
– Передайте от меня тысячу нежных приветов Фоссэз, сударыня. Займитесь ею, как вы мне обещали. Я еду на охоту. Может быть, я увижу вас лишь по возвращении, может быть, не увижу никогда… волки эти – звери опасные. Дайте-ка я поцелую вас, друг мой.
И он почти с нежностью поцеловал Маргариту и вышел, оставив ее ошеломленной всем, что она услышала.
Глава 17
Испанский посол
Король вернулся в свой кабинет, где уже находился Шико.
Шико все еще тревожило объяснение между супругами.
– Ну как, Шико? – сказал Генрих.
– Как, сир? – переспросил Шико.
– Знаешь ты, что говорит королева?
– Нет.
– Она говорит, что твоя проклятая латынь разрушает наше семейное счастье.
– Эх, сир, – вскричал Шико, – ради бога, забудем эту латынь и на том покончим. Когда латинский текст читаешь наизусть, это совсем не то, что написать его на бумаге: первый развеется по ветру, а со вторым и огонь не справится.
– Я-то, – сказал Генрих, – о нем, черт меня побери, даже и не думаю.
– Ну и тем лучше.
– Есть у меня другие дела, поважнее.
– Ваше величество предпочитаете развлекаться, правда?
– Да, сынок, – сказал Генрих, не очень-то довольный тоном, которым Шико произнес эти несколько слов. – Да, мое величество предпочитает развлекаться.
– Простите, но, может быть, я помешал вашему величеству?
– О, сынок, – продолжал Генрих, пожимая плечами, – я уже говорил тебе, что здесь у нас не то, что в Лувре. Мы и любовью, и войной, и политикой занимаемся на глазах у всех.
Взор короля был так кроток, улыбка так ласкова, что Шико осмелел.
– Войной и политикой меньше, чем любовью, не так ли, сир?
– Должен признать, что ты прав, любезный друг: местность здесь такая красивая, лангедокские вина такие вкусные, женщины Наварры такие красавицы!
– Но, сир, – продолжал Шико, – вы, сдается мне, забываете королеву. Неужели наваррки прекраснее и любезнее, чем она? В таком случае наваррок есть с чем поздравить.
– Помилуй бог, ты прав, Шико, а я ведь просто забыл, что ты посол, представляющий короля Генриха Третьего, что Генрих Третий – брат королевы Маргариты и что в разговоре с тобой я хотя бы из приличия обязан превознести госпожу Маргариту над всеми женщинами! Но ты уж извини меня за оплошность, Шико: я ведь, сынок, к послам не привык.
В этот момент дверь открылась, и д'Обиак громким голосом доложил:
– Господин испанский посол.
Шико так и подпрыгнул в кресле, что вызвало у короля улыбку.
– Ну вот, – сказал Генрих, – внезапное опровержение моих слов, которого я совсем не ожидал. Испанский посол! Чего ему, черт возьми, от нас нужно?
– Да, – повторил Шико, – чего ему, черт возьми, нужно?
– Сейчас узнаем, – сказал Генрих, – возможно, наш испанский сосед хочет обсудить со мной какое-нибудь пограничное недоразумение.
– Я удаляюсь, – смиренно сказал Шико. – Его величество Филипп Второй,[56] наверно, направил к вам настоящего посла, а я ведь…
