— Леди и джентльмены, я искренне благодарю вас за то, что вы приехали к нам сегодня. С самого дня своего основания школа Спенс обладала репутацией образовательного учреждения, где девушки становятся исключительными юными леди. Но в то же время многие годы наша школа хранит мучительные воспоминания об ужасной трагедии. Я говорю о восточном крыле здания и о пожаре, который разрушил его, унеся при том жизнь двух наших учениц и горячо любимой основательницы, Евгении Спенс. И именно в ее честь мы должны восстановить восточное крыло, и благодаря вашим щедрым пожертвованиям стало возможно его возрождение. Я от всей души благодарю вас. А теперь, без лишних слов, я рада представить вам ожерелье сверкающих драгоценностей. Но драгоценности, о которых я говорю, — не бриллианты или рубины, а наши добрые и благородные девушки, ученицы школы Спенс.
Миссис Найтуинг быстро промокает повлажневшие глаза и возвращается на место. Несколько младших девочек — все в нарядах принцесс и фей, — начинают танец, приводя в восторг гостей своей чистой невинностью.
Какой-то мужчина осторожно подбирается ко мне. Маска скрывает лицо, но голос я узнаю когда и где угодно.
— Недурной вечерок для бала?
— Что вы здесь делаете? — резко спрашиваю я.
— Меня пригласили, девица.
Он ухмыляется, как настоящий демон.
Я тихо рычу ему на ухо:
— Если вы попытаетесь что-то сделать моим родным или друзьям, если вы вообще предпримете хоть какую-то попытку, я напущу на вас такую магию, что вы уже никогда и никому не сможете угрожать.
Фоулсон нагло ухмыляется.
— Вот это характер!
Он наклоняется к самой моей шее.
— Но лучше бы вам не суетиться, мисс Дойл. Я сегодня не к вам явился. А ваш приятель Картик здесь? Если нет, нечего и тревожиться… но я найду его, где бы он ни был, можете быть уверены.
Картик.
Я разворачиваюсь и убегаю из комнаты, а малышки, закончив танец, вежливо приседают в реверансе, как восхитительные куколки, и гости от души аплодируют им.
Задыхаясь, я влетаю в лодочный сарай. Картик, конечно же, там.
— Фоулсон явился. Я уверена, он ищет тебя, — выпаливаю я. — Он хочет что-то тебе сделать.
Картик не выглядит встревоженным, он даже не шевелится.
— Ты слышишь, что я говорю?
— Да, — кивает он, закрывая книгу. — «Одиссея». Я ее дочитал.
Я хватаю его за руку.
— Мы должны тебя спрятать. Я могу превратить тебя в кого-нибудь другого, или…
— Я не собираюсь снова прятаться, — возражает Картик. — И меня совершенно не интересует мистер Фоулсон.
— Не интересует?..
Картик кладет книгу на высоко расположенный подоконник.
— Я передумал. Мне нужно узнать, что Амар… Мне нужно знать. Ты понимаешь?
— Ты готов увидеть сферы, — говорю я.
— Я не знаю, готов ли я, — отвечает Картик с коротким сдавленным смешком. — Но я должен туда пойти. Я должен их увидеть.
Я протягиваю ему руку.
— Доверься мне.
Картик вкладывает пальцы в мою ладонь.
— Веди.
— Мы должны быть осторожны, — говорю я.
Конечно, все смотрят выступления учениц, и на лужайке пусто и тихо. Но мне бы не хотелось привлечь к себе хоть малейшее внимание. Мы крадемся по траве, пока не добираемся до башни восточного крыла. Я протягиваю руку. Воздух потрескивает. Возникает светящаяся дверь. На лице Картика отражается искреннее благоговение.
— Как это необыкновенно… — шепчет он.
— Это ерунда, — говорю я.
Взяв Картика за руку, я веду его по коридору, и когда мы выходим с другой стороны, Картик уже совсем другой человек.
— Добро пожаловать в сферы, — говорю я.
Глава 52
Прежде всего я показываю Картику сад, потому что именно сюда я попала сначала, отсюда начала познавать новый мир, и еще потому, что сад невообразимо прекрасен, и мне хочется поделиться с Картиком его красотой. Картик оглядывается во все стороны, смотрит вверх, запрокинув голову. Белые лепестки осыпаются, покрывая его волосы и ресницы, как снег. Он подставляет ладони под этот снегопад.
— Вот это — тот самый сад, — говорю я почти с гордостью. — А это та самая река. Вон там — грот, где прежде стояли руны Оракула. Именно отсюда Орден управлял сферами, и братство Ракшана правило вместе с ним.
— Мне кажется, что я сплю.
Картик быстро подходит к реке и проводит рукой по ее поющим водам. И там, где он касается реки, возникают крошечные серебряные, золотые и розовые водовороты.
— Сюда посмотри, — говорю я.
Я дую на траву — и травинки превращаются в трепещущие крылья бабочек. Я никогда прежде не видела Картика таким счастливым, таким беззаботным. Одна бабочка, прежде чем улететь прочь, садится на протянутую руку Картика. Потом он обнаруживает гамак, который я сплела много недель назад, и падает в него, прислушиваясь к нежному мурлыканью его нитей. Он закатывает рукава рубашки выше локтей, и хотя это нескромно, я не могу удержаться, чтобы не поглядывать тайком на его обнаженные руки.
— Не хочешь сесть?
Картик показывает на узкую плетеную полосу рядом с собой.
— Нет, спасибо, — с трудом выговариваю я. — Нам еще очень многое нужно увидеть.
Я веду его через маковые поля, раскинувшиеся под Храмом, показываю высокие утесы, что громоздятся над нами. На камнях вырезаны чувственные изображения полуодетых женщин; когда я увидела их впервые, я залилась краской. И теперь я краем глаза наблюдаю за Картиком, не зная, сочтет ли он эти изображения скандальными.
— Они напоминают мне Индию, — говорит Картик.
— Да, так оно и есть, — говорю я, надеясь, что голос не слишком меня выдает.
Взгляд Картика скользит по моей шее, но тут же застенчиво опускается.
— Я должна показать тебе еще и Пещеры Вздохов, — говорю я чуть хрипловато.
Я веду его по узкому подземному ходу, потом по склону горы, между чашами, извергающими разноцветный дым, на самую вершину. Хаджины кланяются нам, и Картик отвечает им жестом уважительного приветствия.
— А вот и Пещеры Вздохов, — говорю я.
Мы минуем изображение двух сжатых рук в круге. Но Картик вдруг останавливается перед ним.
— Это мне знакомо. Знак Ракшана.
— Но это и Ордену принадлежит, — говорю я.
— А тебе известно, что это означает? — спрашивает Картик, подходя поближе к изображению.
Я киваю, смущенно порозовев.
— Это символ любви.
Картик улыбается.
— Да, верно. Руки внутри круга. Видишь? Руки защищены этим кругом, символом вечности.
— Вечности?
— Да. Потому что невозможно сказать, где он начинается, а где заканчивается.
Он касается рисунка пальцами.
Я негромко откашливаюсь.
— Говорят, если положить ладони в этот круг, можно увидеть сны друг друга.
— В самом деле?
Он опирается ладонью на камень за кругом.
— Да, — киваю я.
Сквозь пещеры проносится ветер, и они вздыхают. Камни говорят. «Это место снов для тех, кто желает видеть. Положите руки в круг и засните».
Я кладу ладонь на камень в круге и жду. Картик не смотрит на меня и не шевелится. Он этого не сделает. Я его знаю. Сердце падает при этой мысли.
Он передвигает руку в круг, к моей ладони. Наши пальцы тянутся друг к другу, но не соприкасаются, наши руки — как две страны, разделенные узкой полоской океана. А потом пальцы Картика чуть дотрагиваются до моих. И камни исчезают. От яркого белого света я вынуждена закрыть глаза. Я лечу куда-то и оказываюсь то ли во сне, то ли в видении.
На моих запястьях блестят золотые браслеты. На руках и ногах нарисованы орнаменты, как у индийской невесты. На мне сари цвета темно-пурпурной орхидеи. Когда я двигаюсь, складки ткани меняют цвет от оранжевого к красному, от индиго к серебру.
Вокруг бушует какой-то праздник. Девушки в ярко-желтых сари, босоногие, танцуют на толстом ковре из лепестков лотоса. Нежно улыбаясь, они погружают руки в большие глиняные чаши, подхватывают из них лепестки роз и подбрасывают высоко в воздух. Медленно падает разноцветный дождь, лепестки опускаются на мои волосы, на обнаженные руки. Аромат напоминает о матушке, но мне не грустно. Это слишком радостный день.
Девушки расступаются передо мной, освобождая дорогу. Они бегут вперед, рассыпая лепестки, пока путь не превращается в трепещущий красно-белый ручеек. Я иду за девушками к голубому небу. И вот я стою у входа в величественный каменный храм, древний, как сама земля. Надо мной сидит в позе медитации Шива, бог разрушения и возрождения, и его третий глаз видит все. Вниз уходит лестница — наверное, не меньше сотни ступеней. Я делаю первый шаг, и все исчезает: храм, девушки, цветы, вообще все. Я одна в пустынной местности, и все вокруг на многие мили окрашено в один цвет. Куда ни посмотри — видно только небо. Часы летят, как секунды, секунды превращаются в часы, потому что время спит.
