Имар взвыл, словно побитая собака, и ненавидящим взглядом уставился на лопочущую извинения секретаршу. Затем громко закричал на нее, вложив в этот крик все страдания бессонной ночи, протест против разочарования от потери денег и артефакта, а также против жестких и угрожающих слов масана:
– Вон отсюда! Ты уволена!!!
Аллочка подъехала к своему дому, поставила машину и нажала на кнопку на брелке. Сигнализация весело пискнула, и машина закрылась. После крика патрона она спокойно вернулась на свое место, привела его в порядок, собрала свои вещи и, оставив на столе заявление на увольнение, навсегда покинула офис братьев Турчи.
По дороге домой она забежала в мастерскую, где вежливый мастер поменял батарейку в брелке. Затем заехала в кондитерскую и купила пирожные, решив как-то отпраздновать увольнение.
Аллочка вошла в квартиру в тот момент, когда раздался телефонный звонок. Она подбежала к аппарату и подняла трубку.
– Алло?
– Аллочка, душенька! Ну, наконец-то! А я тебе с утра звоню на мобильный, никак не могу дозвониться.
– Ах, это ты, милый. Я его вчера где-то потеряла. Так обидно.
– Душенька, ну не расстраивайся. Я к тебе приеду. Управляющий вернулся из отпуска, поэтому сегодня вечером я свободен. У меня есть для тебя подарочек: кое-какие вещички, фирменные. Надеюсь, что угадал с размером.
– О, это просто чудесно. Буду с нетерпением тебя ждать. Ты просто прелесть, Торций!
Алексей Ясенев
Адажио фуриозо
Темнота.
Аккорд. Тягучий, низкий, вопрошающий.
В ответ темнота расступилась.
Аккорд.
Она стояла на сцене в остром луче света, и длинная тень стекала с поднятой руки.
Аккорд. Задумчивый, звенящий, зовущий.
Танцовщица повела плечами, легко переступила, повинуясь ритму…
– Стоп!!
Музыка оборвалась. Зажегся свет.
– Стоп! – Птиций возмущенно размахивал руками. – Диточка, любимая, это что такое?! Это кошмар! Ужас! Где страсть? Где экспрессия? Это плоско! Банально!
Дита поняла, что сейчас сорвется. Номер много значил для нее, и моряна честно выкладывалась, но Птиций всякий раз оказывался недоволен, и после шестой неудачной репетиции девушка едва контролировала себя. Сдерживала одна мысль: если не успокоится, с мечтой выступить на сцене самого популярного в Тайном Городе клуба придется распрощаться.
– Объясни, наконец, что не так!
– Все не так!
– Особенно музыка.
Моряна и кóнец оглянулись на голос.
– Епископ Треми!
Масан был одет в наглухо застегнутый комбинезон и держал в руках шлем.
– Я заказывал столик на троих, Птиций.
По утрам «Ящеррица» была закрыта, но для лидеров семей управляющий клубом охотно делал исключения.
– А чем плоха музыка? Это альт, автор…
– Автор Назар Треми, он же исполнитель, – перебил конца масан. – Музыка прекрасна, но это запись, и от живой игры она отличается так же, как рисунок луны от самой луны. Это вам скажет любой, кто слышал игру Назара. А если вы репетируете «Танец миражей», то лучше не тратьте время зря, ничего не получится. Где мой столик?
– Конечно, епископ, вас сейчас проводят.
– Почему ничего не получится? – от волнения вопрос моряны прозвучал резко, с вызовом.
– Именно потому, что вы репетируете. Да к тому же под запись, – неохотно ответил Захар и вслед за официантом прошел в глубь зала.
Конец горестно взглянул на Диту.
– Перерыв.
Моряна прикусила губу. Глубоко вздохнула, набираясь решимости, а потом направилась за масаном.
– Епископ Треми!
Захар, уже устроившийся за столиком, недовольно посмотрел на девушку. Его мысли были заняты предстоящей встречей, внутренними делами клана, ранним звонком встревоженной и расстроенной Клаудии, и моряна с ее проблемами была не вовремя. Потом он заметил судорожно сжатые от волнения кулачки девушки и вздохнул:
– Я жду кое-кого…
– Я не отниму у вас много времени, епископ. Мы готовим выступление, вы видели. Если вы знаете, скажите, что я делаю неправильно?
Треми помолчал, подбирая слова, но она приняла его молчание за нежелание отвечать и торопливо заговорила сама:
– Только сегодня мы прогнали номер шесть раз, и каждый раз Птиций говорит – не годится. Этот танец очень важен для меня, очень. Сначала предполагалось, что будет премьера, но теперь я не уверена, что мне вообще позволят танцевать. Я черная моряна… – она запнулась на секунду, но твердо продолжила: – У меня не будет второго шанса. Но дело не только в этом. Я сама выбрала, а потом уговорила Птиция поставить «Танец миражей». Его танцевала Камита, а она была лучшей танцовщицей нашей семьи.
– Хотите ее превзойти, Дита?
– Нет. И – да. Я не могу станцевать лучше, чем она, вы ведь видели репетицию. Но хотя бы – так же. Не для меня, а чтобы ее не забывали. Скажите, что не так!
Ее глаза умоляли, а Захар Треми слишком хорошо знал, что значит – иметь мечту. И как горько, когда мечта недостижима.
Кроме того, он помнил, как танцевала под музыку альта черная моряна Камита, погибшая чуть менее тридцати лет назад.
– Моих друзей пока нет. – Возникший рядом официант придвинул Дите стул, налил епископу токайского и беззвучно испарился. – Я расскажу, сколько успею до их прихода. – Он покачал бокал, любуясь на золотистые переливы вина. – «Танец миражей»… вы ведь знаете, как был создан этот номер?
– Его придумали альтист Назар Треми и черная моряна Камита. Десятиминутный танец под живую музыку. Никакой магии или артефактов, только световые эффекты. Номер пользовался популярностью долгое время, потом Камита погибла, а Назар отказался продолжать выступления с другой танцовщицей, – моряна запнулась. – Он ведь тоже Треми… вы были знакомы?
– Почему «были»? Мы до сих пор знакомы. – Захар смотрел сквозь бокал, словно видел события тридцатилетней давности. – Назар мой друг.
Последние звуки альта таяли в темноте. От пламени высоких факелов, только что бившегося по краям сцены, остались гаснущие искры, освещавшие фигурку танцовщицы. Она, будто раненая, медленно оседала на пол, узкая тень руки, тень, наискосок перечеркнувшая сцену, трепетала в унисон затихающим аккордам. Альт умирал вслед за ней, казалось, когда затихнет последний звук, тишина станет вечной, и каждый в зале тянулся в безотчетном мысленном порыве помочь, поддержать ту, что минуту назад в неистовом танце готова была противостоять всему миру – и не смогла…
Тишина упала, как приговор.
А вспыхнувший в глубине сцены луч света стал клинком, исполнившим его.
Альтист, стоящий в этом луче, альтист, мгновение назад оторвавший смычок от еще вибрирующих струн, – в «Танце миражей» он мог быть всем. Иногда – злобой, иногда – радостью, отчаянием и безмятежностью. Он мог быть палачом и последней надеждой, а сегодня он был судьбой, и музыка, которую рождал его альт, сказала черноволосой яростной танцовщице: подчинись или умри.
Она предпочла умереть.
От грома аплодисментов дрожали стены.
Вспыхнул свет. Назар и Камита раскланивались: «Танец миражей» собирал в «Ящеррице» полный зал.
– Назар, Камита, браво!
– Как, вы уходите?
– Выпейте с нами!
– Это было потрясающе! Как вам…
Масан кивал в ответ на приветствия, улыбался и неуклонно пробирался к выходу, увлекая за собой моряну.
Вдохнув прохладный осенний воздух Измайловского парка, Камита, опиравшаяся на руку спутника, вздохнула и расслабилась.
– Чуть не сорвалась, – ее губы тронула тень улыбки. – Ты с ума сошел, Назар, так играть… хороша бы я была, накинув боевую шкуру посреди выступления!
Они отошли в тень от освещенной стоянки.
– Прости. Я никогда не думаю, о чем буду играть, когда беру смычок. Только потом…
– Ты меня вытащил, чтобы я остыла? – Моряна уже пришла в себя и улыбнулась явственно; на щеках от улыбки образовались ямочки.
– Мне самому надо было остыть, – Назар смотрел на свои руки: пальцы мелко дрожали. – Еще один раз, и Жажда мне гарантирована. Скажи, хоть было красиво?
– Не знаю. Я не слышу музыку, когда танцую, я ее чувствую, вот как… Помнишь, ты мне рассказывал про Зов? Но им, – моряна кивнула на клуб, – им понравилось.
– Это не показатель… Давай немного пройдемся?
Камита кивнула, и они медленно направились в глубь парка. Давно стемнело, алые клены казались черными. Лишенные листьев верхушки тополей казались нарисованными тушью по глади студеного неба. От земли тянуло зябкой сыростью.
– Однажды я сыграю только для тебя, и ты мне скажешь, хорошо это или как.
– Однажды я станцую только для тебя, – тон моряны был серьезен, но в глазах плясали смешинки, – и ты мне скажешь, как я замечательно танцую.
– И сколько мы уже обещаем это друг другу? – засмеялся Треми.
– Долго, – шутливо протянула она, темный взгляд блеснул из-под ресниц, и моряна вдруг посерьезнела. Некоторое время они шли в молчании. Огни «Ящеррицы» давно скрылись за деревьями. Прошелестел и стих ветер.
