Человек по имени Карло Росси (в Италии это примерно то же самое, что Джон Смит), казалось, был предназначен самой судьбой для поставленной перед ним задачи – перестроить Петербург в новый Рим. Он старательно поддерживал свое реноме романтичного и пылкого, как оперные герои, итальянца. Однако он не был таким уж итальянцем. Росси родился в Петербурге[1]; его мать – осевшая в России итальянская балерина, а отец неизвестен, но ходили слухи, будто это был отец Александра император Павел I. Ученик любимого архитектора Павла Винченцо Бренна, на стажировку в Рим Росси отправился, когда ему было уже 26 лет. Вернувшись в разгар Наполеоновских войн, он начал свою карьеру в Москве, а обратно в Петербург перебрался как раз вовремя, чтобы преобразить родной город в фантастическую вариацию на тему столицы своего предполагаемого отечества. Не будучи до конца ни итальянцем, ни русским, Росси был настоящим петербуржцем – типичным порождением города, который создавался усилиями талантливых европейцев, среди которых была и его мать.
Одновременно с представлением о Петербурге как о новом Риме существовало и другое, правда, не имевшее никаких шансов на успех, – видение столицы как глобального города, в архитектуре которого могут отображаться не только лучшие европейские, но и лучшие мировые образцы. Именно так представлял себе Петербург французский архитектор Огюст Рикар де Монферран. Ветеран Великой наполеоновской армии Монферран счел службу русским победителям более перспективной, нежели разбитым соотечественникам, и после войны переселился в Петербург. В честь победы русского императора Монферран поставил у Зимнего дворца Александровскую колонну, которая совсем не случайно оказалась чуть выше Вандомской колонны в Париже. Но главным его проектом стало строительство Исаакиевского собора в западной части задуманного Александром гигантского парадного ансамбля. Чтобы заполучить этот заказ, Монферран создал целую серию потрясающих акварелей, демонстрирующих царю различные архитектурные стили, которые можно было бы использовать: греческий, римский, ренессансный, византийский, индийский и даже китайский. Такое разнообразие впечатлило императора, однако относительно окончательного выбора у него не было никаких сомнений. Александру нужен был неоклассический собор с большим позолоченным куполом. Во всех европейских столицах такой уже был – собор св. Павла в Лондоне, церковь св. Женевьевы в Париже (ставшая в годы Революции Пантеоном), а главное – собор св. Петра в Риме. Петербург должен был быть, как другие столицы Европы, только лучше. Вопрос решенный: городу нужна новая доминанта – купол.
Недопонимание, возникшее между императором и его архитектором, достойно более пристального взгляда. Когда Монферран приехал из Франции, российская столица произвела на него впечатление глобального города с огромным количеством иностранцев, разноязыким населением и франко-говорящей элитой. Русскость Петербурга – как одна из многих его культурных черт – сообщала ему оттенок восточной экзотики. Почему бы не разнообразить вид такого города лучшими образцами мировой архитектуры? Что мешает построить здесь величественное здание в китайском стиле или индийский храм? Но русские требовали, чтобы Петербург выглядел, как Европа, и Монферран старался соответствовать. В посвященной Исаакиевскому собору книге, которую архитектор опубликовал в 1845 году, – это было внушительных размеров, богато иллюстрированное издание, достойное императорского журнального столика, – Монферран давал краткий обзор западной культовой архитектуры: начав с древнегреческих и древнееврейских храмов, через шедевры церковного зодчества континента он подспудно преподносил петербургский собор как вершину всей европейской архитектурной традиции. В своем посвящении царю Монферран упомянул все гигантские купола Европы, но даже словом не обмолвился, что когда-то размышлял о строительстве в Петербурге храма в неевропейском стиле41.
Наплыв иностранных специалистов из поверженной Франции принес Романовым немалую выгоду, однако оккупация русскими Парижа имела и другие, неожиданные последствия для их режима. Хоть русская армия и завоевала Францию, жизненные ценности парижан вскоре завоевали Петербург.
Представители военной элиты, обучавшиеся в Петербурге, самом многоликом городе Европы, привыкли думать, что у них есть все, что может предложить Запад. Тем сильнее поразил их опыт заграничного похода. При всем военном могуществе русских побежденные европейские общества, казалось, на несколько веков опережали Россию в развитии общественных отношений, образования, экономики и политики. Эти несколько месяцев проведенных в Европе в составе оккупационных войск, стали для русских офицеров неким подобием заграничной стажировки по программе университетского обмена. Они много читали, ходили на лекции. Даже для простых солдат это был незабываемый опыт. «Во время заграничных походов по Германии и Франции наша молодежь ознакомилась с европейской цивилизацией, которая произвела на нее сильнейшее впечатление, – писал русский офицер. – Теперь они могли сравнить все, что видели в Европе, с тем, что на каждом шагу встречается на родине: рабство, в котором прозябает большинство русских людей, жестокое обращение начальников с подчиненными, всяческие злоупотребления властью и вездесущая тирания»42. В других воспоминаниях читаем: «Во всей русской армии, от генералов до рядовых, была лишь одна тема для разговоров – как хороша жизнь за границей»43. Образцово-показательная современная столица их родины казалась теперь гигантских размеров потемкинской деревней.
В 1816 году шесть молодых офицеров императорской гвардии создали тайное общество с целью установить в России конституционное правление. Они считали, что власть в Петербурге должна быть такой же современной, как архитектура и жители. Более того, Петербург заслуживает того, чтобы им управляли петербуржцы: заговорщики планировали удалить иностранных экспертов из российского правительства. Когда Петр Великий приглашал иностранцев, он обещал своему народу, что в будущем русские научатся сами управлять своей страной. Однако прошло больше века, а в царском правительстве по-прежнему было полно иностранцев; некоторые даже толком не говорили по-русски. Офицеры готовы были позаимствовать у европейцев массу приглянувшихся им за границей идей социального и политического устройства, однако восстановление достоинства русских – это дело самих русских, считали они.
Был составлен следующий план: по смерти царя представители тайного общества объявят, что присягать новому царю станут только в том случае, если он упразднит самодержавие и создаст выборный законодательный орган. Полагаться на смену монарха – не самая решительная стратегия преобразований. Когда тайное общество создавалось, Александру I было всего 39 лет и он был совершенно здоров. Однако в 1825 году, во время путешествия по югу России, Александр внезапно заболел. От прописанных докторами слабительного и пиявок ему становилось только хуже. 19 ноября царь скончался. Современные специалисты предполагают, что к смерти привела какая-то тропическая болезнь – скорее всего, тиф или малярия.
Поскольку сыновей у Александра не было, его внезапная кончина привела к кризису. Армия присягнула брату Александра Константину – мало кто знал, что из-за морганатического брака он еще в 1823 году тайно и добровольно отказался от своих притязаний на престол. Младший брат Николай был совсем не прочь взять бразды правления в свои руки, но прежде просил Константина приехать в столицу, чтобы прояснить все сомнения и публично отречься от трона.
Когда 24 ноября известие о кончине государя достигло столицы, тайное общество оказалось вынуждено действовать. Они ждали этого момента почти десять лет, но четкого плана у них не было. Петербургские конспираторы решили прибегнуть к уловке, полагая, что растолковывать неграмотным солдатам политическую философию Просвещения – гиблое дело. (Только один из них, выросший во Франции Сергей Муравьев-Апостол, попытался вразумить своих подчиненных, призывая их к восстанию за «божественную свободу и священную справедливость»44.) Вместо того чтобы открыто объявить о своих целях и призвать к созданию республики или конституционной монархии, заговорщики решили выставить Николая узурпатором и поддержать Константина. Зная, что Константин не стремится к власти, они посчитали, что его легче будет вывести из игры и передать власть временному правительству.
13 декабря заговорщики, позднее названные декабристами, узнали, что на следующий день петербургский гарнизон будет присягать Николаю. Рано утром офицеры собрали вверенные им войска и в полном боевом обмундировании выстроили их на плацу перед Исаакиевским собором, вокруг конной статуи Петра Великого, установленной Екатериной II. Но ничего не произошло. Матросы Гвардейского экипажа, которые должны были взять Зимний дворец, просто толпились на улице. По легенде, солдаты, не до конца понимая цель своего выступления, выкрикивали: «Да здравствует Константин и его жена Конституция!»45 Другой сбитый с толку вояка все повторял: «Я всей душой за республику, но кто же будет нашим царем?»46
