добить меня.
— Моя благосклонность очень редкая вещь, но я ее тебе дарю, — произносит парень, ввалившись в мою комнату, осторожно прикрыв дверь.
— Какая щедрость, — внутри меня просто кричит ярость, я готова впиться ему в горло!
— Ты же не хочешь, чтобы мой отец узнал о твоих наклонностях к подготовке к тому свету?
Я просто молчу и не отвечаю.
— Один раз я тебя уже прикрыл и жду благодарности, — улыбается парень.
— Чего ты от меня хочешь?
— Я хочу свою комнату. В обмен на это я забываю о кровавых извращениях и не говорю никому, а ты живешь спокойно.
— Хорошо, комната твоя, но у меня есть еще одно условие.
— Ты считаешь, что можешь ставить мне условия? — изумляется парень.
— Ты больше не будешь оскорблять Барбару, никогда! И тогда я даже сама перетаскаю все твои вещи и разложу по полочкам.
— Заманчиво… хорошо, но это не значит, что прицел с твоей мишени исчезнет, — умиляется Крис.
— Не думай, что я сдамся и буду терпеть твои оскорбления, это просто соглашение, даже не перемирие.
— Какое может быть перемирие, когда война началась только в эту секунду, — парень направляется прочь из комнаты. — Спокойной последней ночи в этой комнате, — парень выходит, хлопает дверью.
Почему это происходит со мной? Чем я заслужила все эти испытания? За что небеса так ополчились на меня? Или это испытания? Если это они, я пройду их с достоинством! Я никому не позволю насмехаться надо мной! И если Кристофер Браун официально признал начало войны, значит, назад дороги нет.
5 глава "Пустота"
Внутри каждого из нас есть свой маленький мир, наполненный тайнами и яркими чувствами, которые мы храним на протяжении всей жизни. Мы часто заглядываем в эту вселенную, и гуляем по млечным путям памяти, утопая в наслаждении воспоминаний. А что, если внутри ничего нет? Что если там пусто и от космоса осталась только черная, бездонная дыра, которая так резво поглощает и без того раненое сердце. Я не могу думать о прошлом, какие бы воспоминания не просыпались, они приносят лишь боль: хорошее — никогда не повторится, плохое — уже убило меня. В такие моменты смысл жизни теряется, именно поэтому я принимаю дозы боли от тонкой, острой пластины, которая дарит мне иллюзию, что я еще дышу.
Сон снова проиграл моему сознанию, глаза не смыкаются, мысли в свободном полете кружат по опустошенному мозгу. Я себя не контролирую и мое внутреннее «я» выдает порцию одну за другой уже забытого и, как мне раньше казалось, ненужного. В одну секунду перед глазами вспышка, в последующую — другая… Вижу, как мама готовит обед… как празднуем Рождество… как папа ругается за то, что я разбила дорогую вазу… прячу рисунок от мамы, который приготовила в подарок… О боже! Как, как мне жить дальше? Слезы капают на подушку, вытираю глаза рукавом пижамы, но это бесполезно, слезинки образуют свой хоровод и превращаются в водопад страданий, который нет смысла тормозить куском ткани.
Мой взгляд падает на дверь ванной комнаты, в глупой голове уже зарождается план по очередному порезу: уже вижу, как вхожу в ванную, касаюсь выключателя, свет загорается, аккуратно достаю лезвие и резким рывком провожу по запястью. Но я не сдвигаюсь с места, меня будто приковали к кровати. Я хочу, чтобы так и оставалось.
Утро подходило маленькими шажками, точно престарелая дама, гуляющая по магазинам, бесполезно гадать, когда же она на что-то решится. Так и гнилые небеса, затянутые мрачной грозовой паутиной, не решались растаять под пылкими лучами солнца. Словно сама природа способствует моему депрессивному настроению и еще больше загоняет во мрак.
Совершив все свои утренние ритуалы, я приступила к обработке вчерашней вскрывшейся раны, аккуратно перемотала бинтом, закрепила пластырем и натянула напульсник. Достала очередную кофту с длинным рукавом, излюбленные джинсы и затасканные белые кроссовки, которые скорее уже больше похожи на серые.
Спустившись вниз по лестнице, я не обнаружила очередного завтрака, там никого не было. Неужели мои часы неправильно ходят и вместо того, чтобы встать, как нормальный человек, я соскочила раньше всех? Всматриваюсь в часы на стене, но нет, мои предположения ложны — уже почти восемь. Наконец раздается звук шагов. Мистер Браун легкой походкой, поправляя манжеты, подходит ко мне.
— Школа отменяется, Кимми, — заявляет мужчина, — Нас ждут другие дела.
— Какие еще дела? — я в недоумении смотрю на своего опекуна.
— С тобой хочет поговорить психолог, она хочет знать, как проходит твоя адаптация. Она ждет нас в Портленде.
— Это обязательно? Просто, когда я последний раз говорила с мисс Ли, она сравнила мою жизнь с баклажаном и дала пару советов, которые даже пациент психушки посчитал бы ненормальными.
— Это не мое требование, а насчет баклажана, это не самое плохое сравнение, — усмехается Джон. — Суду нужно удостовериться, что они сделали правильный выбор, для этого они и прислали ее. Задаст пару вопросов и исчезнет.
Это то, что называется — «день не задался». Насчет мисс Ли, то она и вправду не в себе, ее маленькие азиатские глазки заставляют меня покрываться мурашками, сама не знаю почему. Но при каждом ее новом взгляде меня в дрожь бросает. Может, это от того, что я опасаюсь, что она прознает о моем «секретике» на руке и в мгновение ока отправит лечить весь «мой внутренний мир» в ближайшем психдиспансере.
Джон и я уселись в машину, тронулись с места. Мы едем в полной тишине, пока мой желудок не начал «петь дифирамбы».
— Какой же я дурак, совсем забыл про завтрак, когда Барбара на работе, я сам не свой, — старший Браун всполошился.
— Ничего страшного, не волнуйтесь, — успокаиваю опекуна, одновременно пытаясь заткнуть свой живот, приложив к нему ладонь.
— У нас еще есть немного времени, заедем в кафе, — Джон смотрит на часы у себя на запястье.
— Это не обязательно, вы не должны так беспокоиться.
— Ты, — прерывает мужчина.
— Что, простите?
— «Ты не должен беспокоиться». Тебе не нужно обращаться ко мне на «вы»… и, кстати говоря, я должен о тебе беспокоиться, заботиться, и даже если понадобится, сопли подтирать.
Я начинаю смеяться.
— Ну, что ж, предупреждаю ТЕБЯ, я ем много и большими порциями, — говорю более веселым голосом.
— Думаю, Кимми, тебе придется постараться, чтобы обойти меня, я тоже люблю поесть.
Я смеюсь, но это не по-настоящему. Знаете, тот поддельный смех, который выскакивает на автомате, когда хочешь кому-то понравиться. Он не лживый и не лицемерный, он просто искусственный, пустой и безликий. Но это единственная форма спокойствия, которую
