Марго фыркает. Блондинка смотрит на часы. По холеной роже Миллера стелется ухмылка:
— Да легко.
Перемещаемся к бильярдному столу. Желающих заценить партию достаточно.
Отойдя к фуршетному столу, без разбора набрасываю в тарелку канапешек, игнорируя удары шаров и развеселый треп за спиной.
Тупо жую, потому что голодный, как собака.
Пялясь в тарелку, работаю челюстями, стараясь не обделаться и стряхивая с пальцев икру.
— Да, блин! — слышу голос Чернышова. — Да ты издеваешься?! Виртуоз, твою мать!
Вскинув голову, смотрю туда, где разворачивается эта оживленная партия.
Первым делом глаза находят лиловое платье.
Потягивая шампанское, его хозяйка следит за игрой, как и десять человек помимо нее.
Резко отвернувшись, доедаю последний кусок и утираю тыльной стороной ладони губы. Залпом выпиваю стакан апельсинового сока и отряхиваю руки, грохнув тарелку на стол.
Ладно, блять.
Посмотрим, что там за партия такая.
Чернышова разносят два раза в течение десяти минут. И это только при мне.
Оценив ситуацию, сую ладони подмышки, дожидаясь, пока наш мэр найдет себе занятие поинтереснее, чем подставлять по очереди щеки, хотя по его виду понятно — он знал, на что шел.
Удар у его друга поставленный. Даже почти профессионально. Ясно — понятно. Быть центром всеобщего внимания ему явно по кайфу. Обратное было бы странным, при его-то должности.
Шило в моей заднице застряло слишком глубоко, чтобы адекватно оценивать свои поступки, поэтому, когда Чернышов сдается, прошу у него кий со словами:
— Кхм, можно?
Глава 6. Марго
— Давно не виделись, девушка… — слышу тихий шелест над своим ухом.
— Что? — отдираю глаза от бильярдного стола и поворачиваю голову.
Лицо городского “цементобетонного короля” Левина так близко к моему, что хочется шарахнуться.
— Как дела, юная леди? — повторяет липко.
Боже ты мой.
Как же он достал.
Растянув в улыбке губы, стараюсь вдыхать поменьше его резкого парфюма, которым он любит обливаться с головы до ног.
Ему почти восемьдесят, но через кабинет этой похотливой скотины прошло столько известных мне карьеристок, что удивляюсь, как его не долбанул сердечный приступ. Одна из них даже вышла за него замуж и ребенка родила. Большую часть года она проводит за границей, так что я ее миллион лет не видела. Старый козел пытался схватить меня за коленку еще в ту пору, когда я после университета делала свои первые шаги в журналистике. Я разлила ему на колени чай и года три не показывалась на его предприятии. Я уже давно поняла, что он этого не помнит, потому что у него явно старческий склероз.
Звук врезающихся друг в друга бильярдных шаров мешает сконцентрироваться и аккуратно послать Левина в зад. Еще один удар, и я, твою мать, готова выскочить из своих туфель.
Метнув бешеный взгляд на широкую спину в голубой льняной рубашке, сжимаю ножку своего фужера.
Я не могу разбрасываться связями, даже такими, поэтому отвечаю старому козлу с дружеской теплотой:
— Эмм… спасибо, Марк Савелич… у меня все хорошо. А как у вас? Как семья, дети?
У него их гребаное море. Гребаное море детей и бывших жен. И у всех собственные капиталы.
— Дети растут, — поблекшие бесстыжие глаза скатываются на мою грудь. — Разъехались, а я вот один скучаю…
Понятно.
Да чтоб тебя!
Сердце дергается от того, как здоровенный шар “русского бильярда” с треском влетает в лузу, а через секунду еще один.
Треск такой, что вокруг стола собралась почти вся сегодняшняя публика. Это стадный инстинкт, именно так случается, когда где-то происходит драка. Здесь пока драки нет, но у меня ощущение, что до этого недалеко.
И всем, абсолютно всем, понятно, кто здесь главный задира.
Здесь так не принято.
— Ммм… — ищу глазами Чернышова, чтобы понять, какого черта он ничего не делает.
Его нигде не видно.
— Такой самодостаточный человек, как вы, никогда не скучает, Марк Семеныч… — бормочу я.
— Савелич…
— Что? — глотаю шампанского.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Потертые голубые джинсы натягиваются на заднице Стрельцова, когда наклоняется над столом. На бедре прорисовываются мышцы, рубашка натягивается на плечах…
На лице Миллера раздраженный, дико раздраженный, прищур. На лице его соперника — бесстрастное выражение серийного убийцы.
— Да неважно. Можно просто Марк. Хоть и не мальчик, но весь к вашим услугам…
Еще один удар, и я перевожу глаза на старика рядом с собой.
— Эм. Да, Марк…
Фальшиво улыбнувшись, чувствую дикий внутренний мандраж.
Что он тут устроил?!
Не Левин, а Стрельцов…
Это не дружеская игра, это какое-то побоище.
Какой петух его клюнул?
Я знаю, что Миллер отступит, только когда совсем потеряет шансы, и он к этому близок.
Мужское самолюбие — это не вымысел, а Миллер — очень влиятельный человек, очень.
Кто, твою мать, так заводит друзей?
Даже понимая все это, я вибрирую, как струна.
Присутствие рядом этого похотливого старика — бешеный контраст с другим мужчиной. Молодым, сильным и агрессивным.
Эта агрессия заводит меня, как малолетку.
Мужчины, с которыми у меня “что-то” случалось, были из одной и той же породы — успешные, обаятельные, располагающие, иногда старше, но в разумных пределах, но сейчас я ни одного не хочу вспоминать.
Откуда ОН, черт его дери, взялся?!
Когда резким, но выверенным ударом дурной капитан заканчивает четвертую игру, не выдерживаю и вручаю свой бокал Левину.
— Извините… — бормочу, рванув к бильярдному столу.
Выставив вперед плечо, проталкиваюсь через знакомых, чувствуя, как горят щеки. Стараюсь двигаться плавно, бросая взгляд на парня из персонала, который начинает собирать шары в новую пирамиду.
Стрельцов вскидывает глаза, когда отделяюсь от толпы, но даже моих талантов не хватает на то, чтобы сейчас строить из себя беспечную идиотку.
— Хорошая игра, — объявляю нараспев, игнорируя Миллера.
Где его жена, понятия не имею. Уверена, что где-то здесь, поблизости.
Стрельцов вдумчиво натирает кий мелом, дернув губы в сухой приветственной “улыбке”.
На его брови розовый след от “боевых” травм прошлой недели и вечерняя щетина. Шея слегка блестит от пота, рукава рубашки закатаны, обнажая сильные, покрытые волосками предплечья.
Останавливаюсь рядом, и он поворачивает голову, глядя на меня нечитаемо.
Схватившись за кий чуть ниже его кулака, дергаю на себя и чеканю:
— Отдай. Хочу сыграть.
Вокруг нас тихие голоса.
Его скулы напрягаются. В глазах вспыхивают упрямые огоньки.
— Мы перешли на ты? — бросает, обведя глазами “свою” публику за моей спиной.
“Да, перешли”, — отвечаю ему предупреждающим взглядом.
Не знаю, дошло ли до него, что пора сворачиваться, поэтому повторяю вслух:
— Отдай.
В этой прилюдной близости я чувствую запах его чистого пота, смешанный с запахом гостиничного мыла.
В животе томительной тяжестью оседает возбуждение. По груди бегут мурашки и напрягаются соски.
Выставлять себя напоказ — моя работа, но сейчас мои щеки просто пылают.
На секунду скрестив свои глаза с моими, отступает на шаг и разжимает кулак, выпуская кий.
От облегчения мне хочется выдохнуть.
Положив вспотевшую ладонь на стол, наблюдаю за тем, как Стрельцов обходит его пружинистой походкой и, кивнув Миллеру “спасибо”, скрывается в толпе.
Облизнув губы, смотрю на своего босса.
Его шея тоже вспотела, идеально уложенные волосы чуть растрепались, язык почесывает зубы.
Последнее чего бы мне хотелось — играть с ним в гребаный бильярд на глазах у тридцати пяти человек и его жены.
— Помнишь правила? — кивает на стол, сверля меня глазами.
Помимо секса, это было наше любимое развлечение — зависать в бильярде. Он учил, а я висла на нем, короче говоря, мы просто дурака валяли.
