В жестком цейтноте. — В цепких лапах урагана. — Ночевка в дупле. — Исчезновение Чеботаря. — Возвращение в пещеру. — Талисман в руках. — Встреча с новым незнакомцем. — На прицеле у чухонца
Надрываясь, надсаживаясь, они продирались с сопки на сопку по коварным каменистым осыпям, заросшим густым, пружинящим под ногами кедровым стлаником. С каждым пройденным километром Чеботарь все больше сдавал. Поначалу он еще что-то жалко мычал в ответ на вопросы Антона о самочувствии, а потом и вовсе потерял дар речи. Его дыхание перешло в какой-то неровный, прерывистый, свистящий сип. Плечи потеряли упругость и обмякли, ноги подкосились, подбородок безвольно уткнулся в грудь. Он выпустил из рук костыли и повис на Антоне всей своей тяжеленной стокилограммовой тушей.
Какое-то короткое время Антон еще пытался ценой неимоверных усилий продвигаться вперед с непосильной ношей, но вскоре так называемая дорога в очередной раз потянула в гору. Тут он не выдержал чудовищного напряжения и сдался.
Антон отплевался, отлежался, размазал пот по лицу. Все еще стараясь не поддаваться подступающей безнадеге, он рывком поднялся на ноги и огляделся. На душе сразу кошки заскребли. Солнце опять растаяло. Растворилось. Как будто его и не было! Куда ни кинь взор — одна только однотонная слепящая небесная стынь.
Кругом, насколько хватало глаз, сплошным ковром темнела бескрайняя тайга. Он попробовал было привязаться к местности, но, к ужасу своему, обнаружил, что не в состоянии это сделать. Знакомая лысая вершина Синей сопки куда-то запропастилась, как будто ее корова языком слизала. Несколько минут Антон отчаянно таращился вкруговую, но ни одного знакомого ориентира на глаза так и не попалось. Совершенно никакого! Ни единого!
Во рту пересохло. Его бросило в мандраж, когда он вдруг осознал, что скоро, буквально через час-два, начнет смеркаться. А там, не успеешь оглянуться, накроет тайгу непроглядная кромешная темнота. Если даже по каким-то лесным приметам ему удастся в ближайшее время определить стороны света, то он все равно уже не успеет найти потерянную дорогу в поселок. Да и дорог-то тут никаких нет!
Антон перевел взгляд на бесчувственного Чеботаря и замычал от безысходности.
«А ведь он еще одну таежную ночевку просто не выдержит. Не переживет, а? — И тут вдруг подлая, низкая, недостойная мыслишка, как тать, скользнула в черепок: — Может, бросить его здесь к чертям собачьим? Все равно доходяга не выживет. Так зачем, в таком случае, жилы рвать? Да и кто он мне, в конце концов, мокрушник этот крученый, сват или брат? Неужто я ему чем-то обязан? Тем более что он меня пришить хотел? — Антон подумал так, но тут же укорил себя в подлости, в постыдном малодушии: — А сам-то ты лучше, что ли? Да ты же его и искалечил!.. — В груди защемило. — Нет. Не брошу! Ни за что! Да я ж потом себе всю душу наизнанку выверну! Никогда себе этого не прощу!»
Он собрал остатки воли в кулак, опустился на колени, примерился, крепко обхватил Чеботаря и сцепил у него за спиной руки в замок. Антон потянулся, пытаясь вместе с тяжелым грузом подняться на ноги. Он напрягался, мучился. Уже и хребет от натуги трещал, и перетруженные мышцы судорогой сводило. Но оторвать раненого Чеботаря от земли так и не удалось. Теперь, в бессознательном состоянии, тот стал совершенно неподъемным.
Антон грязно выругался, посидел с минуту, усиленно соображая: «Ну и что теперь дальше? Попробовать тащить его волоком? Для этого мне надо спуститься. Здесь, на верхотуре, ничего сподручного не найдешь — одни чахлые кустики. Но другого выхода все равно нет».
Он надрал лапника, напихал Чеботарю под спину, подхватил сирнапу и ломанулся вниз, но очень скоро намертво застрял в непролазных зарослях кедровника. Так муха замирает в липкой паутине. Антон с трудом освободился из цепких объятий, взгромоздился на стланик и лег на живот. Извиваясь, как ящерица, он быстро заскользил по этому жесткому пружинящему «матрасу» под уклон, безрассудно подвергая себя опасности провалиться между кустами головой вниз и получить при этом серьезную травму.
Антон извозился по уши, пока добрался до подножия сопки. Руки, лицо и вся одежда спереди покрылись слоем липкой смолы, противно отдающей скипидаром. Но о таких мелочах уже и не думалось. Надо было спешить. Времени до наступления темноты оставалось совсем немного.
Он срубил две подходящие молоденькие пихты и озабоченно посмотрел на небо. Неимоверно быстро, прямо на глазах, приближалась непонятно откуда взявшаяся зловещая темно-лиловая туча, отороченная светло-золотистой окаемкой. Она беспрестанно меняла форму, клубилась, извивалась как спутанные щупальца огромного спрута, увеличивалась в размерах, все ближе и ближе подтаскивала зловещий непроглядный мрак, следующий за ней. В лицо ударило промозглым холодом. Зашелестело, загудело в древесных кронах. С треском посыпались обломанные сухие сучья. Взметнулась в воздух и очумело закружилась жухлая листва, оборванная острым стылым ветром.
Антон подхватил пихтушки, сорвался с места, но не пробежал и десятка метров, резко затормозил, отшатнулся и крепко зажмурился. Совсем близко, в каких-нибудь нескольких сотнях метров от него, нестерпимо ярко блеснула молния. Широченный раскаленный малиновый зигзаг раскроил небо. Почти сразу, без паузы, сумасшедший громовой раскат шибанул в барабанные перепонки.
Мощный порыв ураганного ветра отбросил Антона, отшвырнул назад. Его, ослепленного и оглушенного, кубарем потащило по земле. Через мгновение хлынул жуткий ливень, леденящий тело и душу. Словно ненасытный, все пожирающий Молох в неукротимой злобе набросился на тайгу.
Насквозь промокший, продрогший так, что зуб на зуб не попадал, Антон брел в наступившей беспросветной мгле наобум, буквально на ощупь, стараясь во время очередной вспышки молнии продвинуться хотя бы на несколько шагов вперед. Громоздкая сирнапа постоянно застревала в дебрях, плотно перевитых лианами. Ему приходилось вырывать ее с матюгами.
Давно надо было отвязать нож от палки. Раньше до этого как-то руки не доходили. Но сейчас под проливным дождем и в жуткой темнотище он просто боялся потерять в густой траве тонкое лезвие и остаться вообще без всякого оружия.
Антон уже потерял всякую надежду отыскать хоть какое-то мало-мальски приемлемое укрытие и вдруг неожиданно в буквальном смысле лбом уперся в толстый необъятный ствол какого-то таежного гиганта. Дерево оказалось столетним ильмом. Он прижался спиной к его жесткой, грубой как наждак коре, но очень скоро понял, что таким нехитрым способом от ливня все равно не уберечься. Холодные водяные струи легко пробивали осеннюю листву, потерявшую упругость, и раз за разом окатывали его с головы до ног.
Антон отошел от дерева, поднял глаза и не удержал радостного вскрика. В четырех-пяти метрах от земли в теле таежного гиганта зияло широкое и длинное жерло дупла.
После недолгих раздумий Антон смахнул топориком подходящую ветвистую осинку. Он укоротил сучья, прислонил ее верхушкой к нижнему срезу дупла и с первой же попытки взобрался наверх по своей импровизированной лестнице. Антон прислушался, осторожно просунул в дыру сирнапу, потыкал ею из стороны в сторону и вздохнул с облегчением. Дупло оказалось пустым.
«Хорошо, что только начало осени, — подумал он. — В октябре эту удобную квартирку обязательно присмотрит себе белогрудка [26]. С этим исключительно злобным и совершенно непредсказуемым парнишей шутки плохи. Вмиг оскальпирует, башку отгрызет, даже вякнуть не успеешь».
Антон забрался в укрытие и поблагодарил провидение. Убежище оказалось сухим и достаточно вместительным. По крайней мере, тут можно было довольно удобно устроиться, свернувшись калачиком на слежавшейся мягкой прошлогодней листве, которая почти перепрела. Он попытался втащить в дупло самодельную лестницу, но она оказалась слишком длинной.
«Ничего, — здраво рассудил Антон. — Вниз — не наверх. Как-нибудь спрыгну».
Он стянул с себя мокрую одежду, выкрутил ее, с остервенением растерся до колких мурашей, опять с отвращением напялил на себя и все-таки вздохнул с облегчением. Его все еще колотило по-прежнему, зуб на зуб не попадал точно так же. Антон промерз до костей, но оказался в сухом закутке, закрытом от ветра, пусть и отдающем стойким запахом гари. Похоже, какой-то бортник [27] недавно выкуривал отсюда пчелиный рой. Ему предстояло провести здесь долгую ненастную ночь, но эта перспектива уже не так изрядно напрягала его.
Антон немного отогрелся и только тогда, к своему стыду, вспомнил о Чеботаре, брошенном без присмотра: «Как он там, бедолага? Пришел в себя? Может, и вообще уже богу душу отдал?! Нет. Не должен. Мужик-то крепкий. Старой закалки. Должен, курилка, до утра продержаться. Эх, блин! Ему бы сюда, в сухоту! Но ведь никак не найдешь его сейчас в такой сволочной темноте. Да еще и без фонарика. Нет. Не найду. Нечего и пытаться. И его не спасу, и сам заплутаю окончательно».
