Как он ни оправдывал свое вынужденное бездействие, а под ложечкой все равно продолжало погано ныть. Антон чертыхался, зримо представляя себе, как совершенно беззащитный, разбитый лихоманкой Чеботарь стынет в беспамятстве под холоднющим проливным дождем.
Чтобы хоть как-то отвлечься, заглушить угрызения совести, не дающие покоя, он парил себе мозги всякой дурью: «Так какую же сказочную хрень он мне тогда, у березы, пытался втюхать? Как там аборигены эту тварь называют? Валих? Валух? Нет, не валух. Вавух? Так и есть, точно. О нем еще как-то по приморской второй программе заикались. Худой такой длинноволосый мужик. Солкин, что ли?»
Антон долго еще сидел, скрючившись, согнувшись в три погибели, опираясь на острые колени подбородком. Он пялился в непроглядную темень, пропускал мимо слуха глухие раскаты уже далекого грома и нудный монотонный шелест постепенно стихающего дождя. Вспоминал об оставленном доме, о жене, о детях, размышлял, поминутно вздыхая, о своей непутевой беспросветной житухе. Антон все чаще и чаще клевал носом, пока окончательно не провалился в рваный, беспокойный сон, наполненный новыми кошмарами.
Утро разбудило его громким жизнерадостным птичьим щебетом. Он сладко потянулся со сна, но через несколько мгновений передернулся всем телом и съежился. Зубы снова пустились в дикий пляс. Одежда за ночь ничуть не просохла, а только неприятно прилипла, приросла к коже.
Антон засучил ногами, подскочил и задергался на месте как припадочный, пытаясь разогреться, разогнать по жилам загустевшую кровь. Слегка оклемавшись, он поднялся на цыпочки, зацепился за край дупла, подтянулся на руках и выглянул наружу.
Умытая тайга нарядно блестела под яркими и не по-осеннему теплыми солнечными лучами. Дождевые капли еще не успели испариться. Они напоминали шаловливых сказочных гномов, ослепительно сверкали на пестрой разноцветной листве, на длинных усах взлохмаченного вейника, пригнутых ливнем к самой земле, на голом колоднике, ободранном ураганным ветром и ливнем, похожем на чисто обглоданные кости.
Антон сбросил на землю топорик и сирнапу, потом спрыгнул, умыл лицо и огляделся. Вершина сопки, поросшей кедровником, на которой он оставил Чеботаря, темнела совсем рядом. До нее было рукой подать, не больше полукилометра.
Душа его опять заныла, ноги сами понесли вперед. Совсем скоро он наткнулся на пихтушки, срубленные накануне, прихватил их с собой, зажав под мышкой, и не мешкая полез на сопку.
Через полчаса Антон с грехом пополам продрался к знакомой прогалине и застонал в отчаянии. Чеботарь исчез! Пропал! Как сквозь землю провалился!
«Неужели все-таки очнулся и ушел? Ведь рюкзаки тоже испарились, да и костыли. Нет, не смог бы. Ни за что! Он же в полной отключке был. Может, я просто не там ищу?»
Он еще раз внимательно осмотрел полянку и окончательно убедился в том, что с местом точно не ошибся.
«Именно здесь он и лежал. Вот и трава прибита. На месте лапник, который я совал ему под спину. Но почему же тогда нет никаких проломов в кедровнике? Они ведь должны быть при его-то комплекции. Ни одной обломанной ветки!.. — озадачился Антон, но сразу же и возразил себе: — Да какие могут быть следы после такого сильного урагана? Все замыло начисто. Давно на нуль сровняло».
Подчиняясь неодолимому порыву, он громко призывно закричал. Антон отчаянно драл горло не меньше пяти минут, сложив рупором ладони и поворачиваясь из стороны в сторону. Но никакого отклика в ответ он так и не дождался. Бескрайняя тайга, раскинувшаяся вокруг, упорно хранила молчание.
«Скорее всего, он только на короткое время пришел в сознание, а потом опять отключился, — резонно рассудил Антон. — Чеботарь же совсем плох был. Надолго его определенно не хватит. Вот то-то и оно! А потому не рассусоливать надо, не лоб морщить, а искать его дальше и побыстрее. Но где? Куда идти? В какую сторону?!»
Он нарезал круг, потом еще один, забирая пошире. Антон угробил на это целый час драгоценного светлого времени, умаялся, уделался в дрова, но все без толку. Ни одного следочка. Ничего такого, что указывало бы на то, в каком направлении ушел Чеботарь.
До оставленной полянки он добрался еле живым, на последнем издыхании, грохнулся кулем на землю, перекатился на живот и долго отлеживался, шумно, с присвистом, дыша и пуская слюни. Сердце, казалось, вот-вот выпорхнет, выскочит из широко раскрытого рта как испуганный воробей.
Антон насилу пришел в себя и заворочал перекаленными мозгами: «А вдруг он решил в пещеру вернуться? Мог ведь! Почему нет? Чтобы под дождем не мокнуть? Да, конечно! Как же я сразу не сообразил?! Это же логичнее всего!.. Она же где-то здесь, не слишком далеко должна быть. Мы же с ним просто не способны были далеко уйти. — Он вскочил на ноги и огляделся. — Да вон же она! Точно! Лысая макушка с базальтовой скалой! Она, однозначно. Да тут же всего с километр, никак не больше!»
Но на деле оказалось не совсем так, как прикидывал Антон. В сопках, похожих друг на друга как близнецы-братья и густо поросших лесом, определить расстояние на глазок можно только весьма приблизительно. Далекая перспектива его всегда основательно подъест.
Так на поверку и вышло. Не километр, а все два с гаком.
Антон протиснулся в узкий лаз и остановился у самого входа. В полумраке, подступившем со всех сторон, окутавшем с головы до ног после яркого дневного света, зрение категорически отказывалось перестраиваться. Он минут пять стоял столбом, не шелохнувшись, весь превратившись в какую-то сверхчувствительную мембрану. Как он ни прислушивался, не уловил ни единого звука. В пещере стояла гробовая тишина. Даже капли конденсата уже не падали со свода, как будто за прошедшие сутки он капитально прогрелся и просох.
Антон дождался, пока взгляд должным образом сфокусируется, и продвинулся в глубь пещеры еще на несколько метров. Он пробежался глазами по пустым углам, по черному пятну кострища, кучкам примятого лапника и уже начал разворачиваться.
«А чего тут попусту шарахаться? И так же видно, что его здесь нет».
Тут Антон краем глаза уловил какой-то едва заметный отсвет на полу, в той стороне, где находилась загадочная и, со слов Чеботаря, явно посещаемая кем-то кумирня. Он облизал враз пересохшие губы, подошел поближе, опустился на корточки и поднял с земли очередную находку. На его ладони лежал миниатюрный изящный брелок-нэцке [28] в виде человеческого черепа, на ощупь гладкий и теплый. Из его глазниц струился слабый рассеянный люминесцентный свет.
Антон моментально вспомнил свое странное видение и закрутил по сторонам головой. Он словно ожидал теперь воочию увидеть где-то поблизости худощавого дряхлого манзу с узкой, словно сплющенной птичьей головкой. Но коридор галереи, заканчивающейся тупиком, был, естественно, совершенно пуст.
Антон криво усмехнулся, покачал головой и подумал: «Ну, дед! Ну, мудрило! С тобой не соскучишься. Ну и намястрячил же ты мне здесь декораций по самое не хочу, режиссер доморощенный. Только зачем тебе все это было нужно? — И тут еще одна запоздалая догадка приползла на ум: — Получается, что именно сюда ты меня упорно и тащил по какой-то причине. К кумирне этой просо в чашке и свечки заранее пристроил. Но зачем? С какой целью? Что же, в конце концов, тебе от меня нужно-то было?»
Вопросов снова море, а ответов — ни одного. Да и не хотелось ему больше парить себе мозги всей этой похабной херомантией, подстроенной мутным мужиком.
Антон сдавил свою находку в кулаке, сплюнул сквозь зубы и с чувством процедил, обращаясь к самому себе:
— Все. Проехали. На этом и закончим. Теперь у тебя одна забота — забрать панцуй и рвать побыстрее к дому.
День выдался звонким и погожим. В прозрачном первозданно чистом воздухе была разлита какая-то беспечная, безмятежная благодать, напоенная мягкими лесными запахами. Только груды обломанных веток и поваленные сухие лесины напоминали о том, что еще несколько часов назад тайга стенала, рыдала от боли, терзаемая мрачным всесокрушающим ненастьем.
Антон двигался на северо-запад, где, по его разумению, должна была находиться знакомая речка. Он спустился в глубокую узкую лощину и ступил на попутную зверовую тропу. Солнце подбиралось к зениту, и деревья, пронизанные, простреленные его лучами, почти не отбрасывали тени.
Антон шел не торопясь, аккуратно раздвигая рукой ветки, низко склонившиеся над тропкой. Чувство вины перед пропавшим Чеботарем все еще ворочалось где-то глубоко внутри, но уже не причиняло невыносимых моральных страданий.
«Я же действительно сделал все, что мог, чтобы его найти. Значит, такая уж ему, горемыке, гнилая фишка выпала. С судьбой же не поспоришь. Ну, ничего. Есть еще какой-то слабый шанс ему помочь. Вот выберусь и тут же звякну в МЧС. Может, они его с собаками найдут?»
Очень скоро все пережитое накануне стало потихоньку затушевываться, терять остроту. Психика, утомленная возбуждением, длящимся слишком долго, подключила спасительный механизм торможения, и в глазах его снова зажегся неуемный азарт заядлого корневщика. Они опять опустились вниз и жадно зашарили по лесной подстилке в поисках ярко-малиновой семенной головки женьшеня.
