– Да и сват надежный имеется, – Раничев со смехом похлопал себя по груди. – Эх, и погуляем на свадьбе!
Так, за разговорами, и не заметили, как за холмом засеребрилась Ока, а там и показался город – с высокими башнями, с мощными деревянными стенами на крутом валу, с пристанью, у которой покачивались десятки торговых судов. Приехали… Почти – ну, верст пять осталось, уже слышно было, как заблаговестили колокола в храмах, а Хвостин покачал головой:
– Нет, все равно не успеем к вечерне.
Иван со своими людьми у него и остановился – у думного дворянина Дмитрия Федоровича Хвостина, воинов и слугу Проньку отправили спать в людскую, а сами – Иван, Лукъян да хозяин – уселись в горнице за столом – ужинать.
– Князь Федор Олегович, как ты знаешь, поразмыслив, больше склоняется к своему родственнику по жене – государю московскому, нежели, скажем, к Витовту или Твери, – прихлебывая мальвазею из серебряного кубка, деловито пояснял Хвостин. – К Витовту вообще в последнее время и покойный князь Олег Иваныч не благоволил, особенно после Виленско-Родомской унии.
– Унии с Польшей? – Раничев понимающе качнул головой, все же он был историк.
Хвостин рассмеялся:
– Приятно беседовать со знающим человеком.
– Scientia potentia est, – усмехнулся Иван. – Знаешь, Дмитрий Федорович, есть у меня одно дело к князю, о котором я тебе говорил еще у нас, помнишь?
– Помню, помню, – закивал Хвостин. – Спорные владения, когда-то принадлежавшие воеводе Панфилу Чоге, а ныне…
– А ныне они должны по праву принадлежать той, чьим опекуном он столь долгое время являлся – боярышне Евдокии!
– Тебе значит, – Хвостин снова кивнул. – Так скажу – в этом вопросе трудненько будет разобраться – Феоктист-тиун уж постарался, замутил воду – не ясно даже, кто теперь этими землями владеет? Не удивлюсь, если – вообще никто.
– То есть тогда они будут считаться принадлежащими князю?
– Правильно полагаешь. Но не переживай – помогу, если в моих силах.
– Сочтемся, Дмитрий Федорович, уж ты меня знаешь, – Раничев подставил опустевший бокал быстро подбежавшему слуге с большим кувшином вина. – Ну, за успех!
Выпили, еще немного поговорили ни о чем – о погоде, о видах на урожай, о книгах – да и решили отправляться спать, времечко-то было уже позднее. Иван остановился на галерее – ему было постелено наверху, в светлице – прислушался. Сзади подошел Хвостин.
– Забыл тебя предупредить, – тихо сказал он. – При княжьем дворе сейчас находится брянский боярин Никита Суевлев – доверенный человек Витовта. Будь с ним поосторожней, может навредить – и очень сильно.
– Как я его узнаю?
– Узнаешь. Хитер, аки змей.
– А зачем он здесь?
– Стравить нас с Москвой. Знаешь же – duobus certantibus tertius gaudet!
– Двое дерутся – третий радуется, – шепотом перевел Иван. – Но ведь, кажется, ежели Федор Олегович направлен на Москву, так гнал бы этого Суевлева в шею!
Хвостин приглушенно расхохотался и покровительственно похлопал Раничева по плечу:
– Не все так просто, друг мой, не все так просто.
Иван так и не заснул, хоть в светлице, на широкой лавке было постлано пахучее свежее сено. Все думал – о гильзе, о разбойниках, о дыре во времени, о словах старой ведьмы… И о том, как же все-таки разыскать магрибского колдуна – пожалуй, единственного теперь, кто знал тайну и возможности перстня.
Раничев покрутил на пальце подарок Тамерлана – красивое, черт побери, колечко! Только вот теперь бесполезное – разве что на черный день. А может, подействует еще? Раничев медленно прочел заклинание, готовый, ежели что, остановиться на полуслове… Нет, ничего! Как сиял, так и сиял – еле различимо, зелено, тускло… Точно так же, как в музейной витрине, тогда, в Угрюмове.
Утром поднялись рано – отстояли заутреню, поснидали – и в княжьи хоромы. По всем улицам на княжеский двор уже стекались вооруженные люди. Хозяева – бояре да дети боярские – верхом, воинские слуги – пеши. У всех за спиной – не больше десятка, не особо-то много было в княжестве богатых вотчинников. Однако вооружены справно – кольчуги, колонтари-панцири, сабли, луки-стрелы, у кого и мечи. Не экономили на оружии в рязанских землях – и Орда рядом, и Литва, да и Москва нет-нет, да и посмотрит алчно. Воины – в большинстве своем здоровенные молодые парни, что называется – кровь с молоком, шагали браво, то и дело посматривая на высыпавших на улицы девок – в нарядных сарафанах, саянах, юбках – красных, ярко-зеленых, лазоревых. Даже Раничев недовольно покосился – уж оделись бы как-нибудь поскромнее, а то ведь вырядились – явный «голливуд», эдакая развесистая русская клюква. Камеры, интересно, нигде не стоят? Нет? Слава богу.
По поводу появления в городе столь обильного количества конных и оружных людей среди непосвященных обывателей ходили самые противоречивые слухи. Кто-то говорил, что ожидается новая война с ордынцами, им возражали, что не с ордынцами, а с Литвою, и не война, а совместный поход, третьи, наоборот, утверждали, что ждут приезда ордынского царевича Шадибека, приглашенного самим князем, четвертые… В общем, слухам не было числа. Хотя, по словам того же Хвостина, рязанский князь Федор вовсе и не скрывал, что ждет московское посольство – только вот как раз в это не очень-то верили, уж больно обыденно, ну подумаешь, посольство! Душе обывателя хотелось чего яркого, необычного, запоминающего – к примеру, войны, или, на худой конец, казни. Вот это событие, о котором не грех будет потом, когда-нибудь в старости, поучительно рассказать внукам – типа, вот, мол, в наше время бывали дела, совсем не то, что теперь.
Весь княжий двор, запруженный народом, кипел, гомонил, волновался – перекрикивались, махая друг другу руками, знакомые, смеялись, о чем-то болтая, вои – весело, интересно! Еще бы – уж куда веселее, чем сидеть по вотчинам да в носах ковырять. Отбороновали ведь уже, отсеялись, пока для силы молодецкой одни покосы остались – взять косу в руки, и эх, раззудись плечо!
– Князь! Княже! – вдруг пролетело по людям. Все поснимали шапки, многие закланялись.
Иван тоже снял с головы шлем – открытый, красивый и легкий, как раз для строевых смотров, для серьезной надобности имелся у него и шлем закрытый, с личиной, ордынский, вернее – тюркский, в Самарканде-городе кованый. Не байдана на Иване, не колонтарь, не бахтерец – миланский панцирь-кираса, прочный и легкий, всего-то килограммов семь в нем и весу, а в любом другом доспехе – почти в два раза больше.
– Князь, князюшко! Отец родной. Слава великому князю!
Федор Олегович улыбнулся народу – в изукрашенном разноцветными каменьями шлеме с флажком-еловцем, в доспехе из сияющих на солнце крупных плоских колец – байдане – ненадежен такой доспешец, да зато красив, широки колечки – можно на них много чего нарисовать, написать, скажем, молитвы, от вражьего оружья спасающие, да мало ли что. Раничев в подобную чушь не верил, поэтому предпочитал крепкий миланский панцирь.
Князь поднял руку – народишко стих, и благолепная тишина воцарилась на обширном дворе, лишь где-то в голубом небе пели непослушные птицы.
– Люди, – обратился к собравшимся Федор. – Бояре мои, дети боярские, служилые люди. Не затем вас созвал я, чтобы идти воевать-ратиться, слава Господу, не идет на нас пока никакой ворог, а затем, чтобы встретить почетом и радостию гостя – посланца родича моего, великого московского князя Василия Дмитриевича.
Князь снова махнул рукой, и стоявшие внизу слуги подвели к крыльцу красивого вороного коня с золоченой уздечкой. Федор Олегович, еще раз улыбнувшись, уселся в седло – так ему казалось почетнее. И в самом-то деле: встретишь посла в хоромах – Василий может расценить как унижение, а выйдешь во двор – много чести. Вот так, в седле – по-походному – никто не придерется, ни свои, ни чужие.
Видно, князю уже доложили о приближении посольского каравана, иначе бы не вышел так рано. И вот, наконец, у ворот заиграли трубы, под рев которых во двор въехали московиты – все в сверкающих одеждах, вальяжные, верхом на сытых конях. Едущий впереди воин в блестящих на солнце кованых латах спешился, подавая пример своим, поправил на плечах шелковый голубой плащ, сняв шлем, небрежно отдал его слуге и, подойдя к Федору, поклонился, тряхнув густыми кудрями.
Увидев посланца, Раничев едва не упал с седла, но сдержался и обрадованно покрутил головой, как обычно, прокомментировав все фразой из любимого фильма:
– Видал чудеса, но такое! Это ж Тайгай, мать его за ногу! Ну точно Тайгай, чтоб мне лопнуть!
И в самом деле, посланцем московского князя неожиданно для Раничева оказался его старинный приятель и собутыльник Тайгай – беспутный ордынский княжич, когда-то – доверенный человек Тохтамыша, но волею судьбы долгое время служивший Железному Хромцу – Тимуру. Тот даже пожаловал Тайгаю союргал – землицу в управление, правда, ордынец – на которого то и дело наезжали муллы – давно собирался послать все к шайтану и по примеру многих своих собратьев поискать счастья и денег в Московии. Вот, видно, собрался. А поскольку воином Тайгай был не из последних, да и вообще – человек широко известный, князь Василий и выбрал его в качестве посла, тем более что княжич когда-то неплохо знал рязанские земли.
