пиздец. Уши закладывает.
Осматриваюсь на предмет безопасности. На входе в детский сад сидит охранник, который даже документы мои не спросил. И хоть повсюду камеры, а на стене замечаю тревожную кнопку - этого вовсе недостаточно.
- Вот мой. С киской. - Маша в отличном настроении идет к шкафчику. - Я сейчас пелеоденусь. Ты пока ласпишись там, - кивает на письменный стол, расстегивая пуговицы пальто.
- Как скажешь.
Рассудительная какая.
Нахожу в списке Побединскую Машу, расписываюсь, а затем слежу, как она, сидя на полу, аккуратно складывает кофту и надевает белые колготки с вишенками. Мать явно на нее наговаривает, заработалась совсем, не видит дальше своего носа.
Расслабляюсь окончательно и складываю руки на груди.
- Застегни, пажалста, - Маша поворачивается ко мне спиной и убирает кудри.
Сажусь на корточки и тянусь к собачке на платье. Следом волосы поправляю.
- Спасибо, Владь. - Снова идет к шкафчику, шмыгая носом. - Сейчас ещё ласчешусь.
Я заглядываю в группу. Там штук десять таких же, как наша, головорезов. Носятся по кругу, словно им механизм в одном месте завели.
- Нравится тебе тут, Маш?... - скучающе спрашиваю.
- Да. Только меня Ломик обижает.
- Ломик? Это какой?
- У него волъосы темные, - Маша шумно дышит, пока застегивает лакированные сандалии с бантами. - И синяк на щеке. Это я поставила, - гордо вытягивается.
Разглядываю детей повнимательнее, пока не нахожу побитого.
- Очкарик?
- Оч-ка-лик, - Маша медленно повторяет, словно пополняя свой словарный запас.
Твою мать. Ну нет.
- В смысле тот, который в очках? - исправляюсь, но поздно. - Так давай поговорю...
- Не надо. - Маша закрывает шкафчик и разворачивается ко мне. Смотрит на меня глазами своей матери. - Я уже взлослая. Сама лазбелусь.
Задирает четырехлетний подбородок чуть ли не выше лба.
- Ну смотри. Давай тогда, до вечера, - прощаюсь как со взрослой.
Свобода!... - вот что чувствую.
Одинокий хнык звучит как спусковой крючок.
- Владь!!! - слышу крик сзади и… следом такой силы трехэтажный рев, будто где-то неподалеку плотину прорвало.
Обернувшись, изумленно смотрю на Машу, заливающую раздевалку слезами. Нижняя губа надулась, рот приоткрыт. Зрелище не для слабонервных.
- Ой, Машенька. Снова плачешь? - выглядывает из группы абсолютно спокойная Валвала-стальные нервы. - У нее часто бывает, - говорит уже мне, приветливо улыбаясь.
- Не хочу! - орет только что рассудительный, счастливый ребёнок.
- Все в порядке, - успокаивает воспитка. Главное - меня. - Вы уйдете, и она сразу успокоится.
Подхватив Машу на руки, тащит ее в группу, а я сощуриваюсь, пристально наблюдая.
- Не хочу в садик… Владь… Не хочу…
- Сейчас мы с тобой завтракать будем, - сюсюкает Валвала.
- Владь, хочу домой. Не хочу... Владь. Пожалста!
Не выдерживаю. Хрен знает почему.
Города брал. В Хасавюрте как-то месяц на одной воде держался. Все терпел, даже в плену, твою мать.
А тут ни хрена. Сердце дерет.
Залетаю в группу, отбираю дитя у воспитки и тащу обратно в раздевалку. Маша замолкает и только всхлипывает, пока пальто на нее натягиваю.
- Поехали.
Глава 10. Влад
- Что значит «она не захотела»? - шипит мадама в трубку.
Голоса на заднем плане стихают. Так, будто она выходит в отдельный кабинет и закрывает за собой дверь.
Обернувшись, рассматриваю всё ещё красное лицо, надутые губы и насупленные брови. Маша крепко обнимает своего тряпичного зайца и сладко дрыхнет.
Машину обойти не успел - она уже в отруб. Настрадалась, бедная.
- Ну, так что? - напоминает о себе начальница.
- Я просто не смог, - признаюсь в срыве операции. - Маша верещала так, будто я продавал ее в Бангладеш.
- Боже. Какой ещё Бангладеш?
- Это страна такая в дельте рек Ганг, Мегхна и Брахмапутра, - даю географическую справку. - Практически со всех сторон окружена Индией. Является самой густонаселенной, на один квадратный километр там больше тысячи человек. И детям там непросто…
- Владислав Алексеевич, зачем вы это мне рассказываете? - снова сквозь зубы произносит начальница.
- Так вы сами спросили… про Бангладеш.
Она часто дышит.
Очень часто…
Наводит на мысль…
- Быстро верните Машу обратно в сад, Отец, - угрожающим тоном требует.
- Как я это сделаю? Она спит.
- Что значит «спит»? Включите видеосвязь! - рявкает.
Да твою мать.
Нажимаю на кнопки и зависаю - челюсть отваливается, потому что начальница вместо кружев надела белый пиджак, а вот губы…
Губы она накрасила ровным ярко-красным.
В анабиозе провожу какое-то время.
Молча наблюдаю, как Тореодоровна, словно рыба на берегу, хватает воздух и шлепает губами, будто задыхается. Не сразу понимаю: это вовсе не глюк, это я случайно отключил звук. И пусть так было идеально, но приходится воротить голос начальницы обратно.
Жму на перечеркнутый рупор.
- Вы издеваетесь? - глядит на меня горящими глазами.
- Нет, простите.
- Где Маша?
- Вот, - показываю и снова навожу камеру на себя. - Говорю же - спит.
Смотрим друг на друга. Федерика вдруг смущается.
- Я вас предупреждала, что она бывает капризной. - Поправляет волосы.
- Капризная - это когда ребёнок ногой топает, а она орала так, будто ваша средняя дочь привела ее на сеанс экзорцизма.
- Владислав Алексеевич, вы преувеличиваете. Маше четыре года. У нее слабая психика.
- А мне чуть за сорок, а проблемы те же. Плюс бессонница.
Взгляд с экрана становится строже.
- Мне придется ввести штрафы за срыв дисциплины у детей. Это важный момент, который я всегда стараюсь соблюдать.
- Ладно уж. Разберемся.
- И пожалуйста, не опаздывайте за старшими детьми. У меня сегодня ответственное совещание, я не смогу быть на связи несколько часов.
- Не опоздаем.
С Серегой, в период службы за особую любовь к азиатской культуре получившим позывной «Азиат», мы встречаемся в бильярде. От монголоидов у бывшего сослуживца ровным счетом ни-че-го. Высокий рост, косая сажень в плечах, светлые волосы и рыжая борода. Вот такой вот Азиат. Нетипичный.
С горем пополам растолкав ребёнка, несу ее в здание. Она быстро приходит в себя и снова становится той Машей, которую я знал до страшной минуты в раздевалке детского сада.
Взрослой и рассудительной.
Про то, что случилось, не вспоминаем. Цешка, усевшись за стол, деловито смотрит на Серегу.
- Маша, - тянет руку.
- Сергей.
- Плиятно познакомиться, Селгей.
Повернувшись ко мне, спрашивает:
