– Вы понимаете, о чем я говорю, господин следователь? – спросил арестованный.
Да, Дмитрий хорошо помнил громкое прошлогоднее дело о высадке на Черном море, в Бессарабской губернии близ деревни Бурназ, немецко-турецкого десанта. В конце ноября в штормовую погоду к берегу тайно причалило судно. Несколько человек обезоружили пограничную стражу, вслед за ними подошло еще одно судно, и на берег высадился отряд из 25 человек. Узнали об этом не сразу – в Аккермане не работал телеграф...
А Вальтер вновь представил, почувствовал, как бьет в лицо, в грудь штормовой ветер с моря, ревут волны. Он отворачивается, чтобы сделать вдох, сжимает полы распахивающейся шинели. Сердце ноет, и он не может понять сам себя – тревога это или восторг, потому что на волнах уже качается маленькая фелука, ее несет к берегу, вот-вот разобьет. Но нет, несколько человек выпрыгивают в воду и выходят к нему и Дитриху. Сумерки еще совсем светлые, и они ждут темноты, чтобы повести этих пятерых к пограничному посту. Они идут бесшумной походкой янычаров...
Дня за три до этого у Дитриха был разговор с Женни. В день высадки десанта на городской телеграф нужно было провести своего человека. Телеграф, поскольку время шло военное, охранялся, но часовой был всего один и стоял у входа.
– Я познакомлю тебя с Эбергардом, впустишь его через черный ход, – говорил Лаберниц. – Он блокирует работу аппаратов. А там у вас еще несколько немецких женщин работают, они ему помогут.
Женни отказалась. И тогда, впервые жестко взяв ее за руку и не дав уйти, Дитрих не сказал, а приказал:
– Сделаешь! Иначе, получив сообщение, нас настигнут в первые же часы. И твой брат как один из главных организаторов заговора будет расстрелян там же, на месте – по военным законам. – И, отпустив руку и уже участливо помогая ей сесть на стул, добавил, успокаивая: – Часовой об этом так и не узнает, будет себе стоять у входа. А нам бы только на сутки задержать сообщение...
Девушка открыла черный ход, но вовнутрь вошел не один Эбергард, а четверо вооруженных мужчин. Часового убили, а у входа в его одежде встал один из своих. Погибли, пытаясь сопротивляться, еще двое – мастер и электрик. Женни эти сутки почти неподвижно просидела в углу у молчавшего аппарата. Она видела деловитую расторопность боевиков, перепуганные, а чуть позже – тревожные, а потом и утомленные лица телеграфистов. Видела, но не воспринимала ничего, омертвев. Лишь однажды заколотилось сердце: краем глаза уловила, как Эльза Лемке тихо вложила провод в гнездо и, прикусив губу, повернула тумблер. Но тот предательски щелкнул, и Эбергард, подскочив, оттолкнул женщину, грязно выругавшись. Эльза резко ответила ему по-немецки, и тот еще пуще взбеленился. «Мерзавка! – завизжал. – Так ты еще и немка?..» Женни вновь впала в оцепенение, замерев в своем углу. Ее никто не трогал.
Нет, не Вальтер поведал об этом Мите. Лишь через несколько месяцев, читая протоколы допросов мнимого поручика, он наткнулся на этот эпизод в пересказе Лаберница. Откровенничая, тот передал даже мысли девушки. Она рассказывала ему: когда Лиза Лемке чуть было не наладила связь, ей, Жене, так захотелось, чтоб сообщение было передано и все окончено. В тот момент своя судьба была ей безразлична – лишь бы скорее прекратился этот ужас...
Десант на хуторе Штолей задержался: перекусить, отдохнуть, вооружиться. Вальтер заранее предупредил работников, что на этот день ожидает гостей, наказал подготовить встречу. Еды и питья было вдоволь, но сами люди, завидев немцев и турок, испуганно разбежались. Няню Вальтер сам увел во флигелек, попытался успокоить: «Не бойся, здесь никого не тронут!» Но старушка плакала и приговаривала: «Валечка, детка, они нас всех зарежут! И ты пропадешь! Что же ты такое удумал...»
Об этом арестант не рассказывал молодому следователю. Кому нужно знать о причитаниях старой женщины и о том, что именно тогда, видя ее слезы, он впервые ощутил на горле петлю смертной тоски. Вальтер рассказал о другом: как ссорились Дитрих и командир отряда, выбирая путь к конечной цели. Им нужно было добраться к станции Лейпциг – крупному железнодорожному узлу и расположенному поблизости большому мосту. Мост взорвать, станцию и пути разрушить. Дитрих предлагал идти через русские деревни Базаровку, Балабановку, Новониколаевку, Макарьевку и другие. Этот путь был самым коротким. «Безоружные перепуганные крестьяне нам не страшны», – доказывал он. Но сухопарый офицер надменно обрывал его фразой: «Здесь за все отвечаю я!» – и диктовал свой маршрут – немецкие колонии Нейфельд, Софиенталь, Постель, Бенкендорф... «Больше времени, но крепче тыл», – сказал он, прекращая спор. Поначалу казалось, что он прав. В первых колониях десант встречали радостно, торопились помочь во всем. Но потом хозяина одного хутора со всей семьей пришлось запереть в сарае. А другой колонист встретил их у границы своего хозяйства с ружьем и сказал: «Проходите мимо...» Он был один против отряда, но сурово сжатые губы худого старика и пронзительные глаза заставили командира скомандовать: «В обход!» А ночью, после двух суток пути, Дитрих разбудил Вальтера. Они спали в одном из окраинных домов немецкого местечка Розенфельд. Перешагнув через двоих спящих, юноша вышел вслед за другом в соседнюю пустую комнату.
– Я ухожу, – прошептал ему Дитрих. – Советую тебе сделать то же прямо сейчас.
Вальтер, ничего не понимая, смотрел ошарашенно. И тот объяснил:
– Утром мы отсюда не уйдем, нас уже берут в кольцо.
Они оба непроизвольно глянули в окно. По небу быстро и низко бежали клочковатые тучи, скрывалась и вновь появлялась луна. Ветер взрывался порывами, но больше ничего тишину не нарушало. Дитрих шептал с ненавистью, и Вальтер понял, что он говорит о командире:
– Индюк! Такую операцию погубил! Но я пропадать не намерен. Один проскользну. – И вдруг быстро закончил: – Прощай, я тебя предупредил!
Бесшумно открыл окно, бесшумно перепрыгнул... А Вальтер до утра просидел в этой комнате на стуле и не мог ни на что решиться. С одной стороны, он верил Дитриху, но с другой... Вокруг все было спокойно, а у дома и по краям деревни стояли часовые...
Немцев и турок настигли через двое суток после высадки – Дмитрий вспомнил сообщение в прошлогодних газетах.
– Я все-таки сумел уйти, спастись, – рассказывал ему арестант, приподнявшись на кровати и опираясь спиной о подушку. – Наверное, благодаря тому, что был заранее предупрежден и не захвачен врасплох, как остальные. К себе на хутор или в город возвращаться побоялся, имя изменил. Назваться русским не рискнул – акцент выдает. Остался немцем, любимого героя взял имя...
Он улыбнулся мгновенной беспомощной улыбкой. Митя молчал, переживая услышанное. И, словно угадывая его мысли, больной спросил:
– Вы говорили, что были соседи с Женею? Она нравилась вам?
С таким волнением и просьбой смотрели на него глаза юноши, что у Дмитрия перехватило дыхание. Он кивнул. Взгляд его собеседника сразу успокоился, смягчился.
– Она была очень хорошей, – сказал он. – Это я погубил и себя, и ее. Единственный брат, единственный родной человек! На все была для меня готова. А тот, – он скрипнул зубами, – шантажировал ее, мною шантажировал. Знаете, я думаю, он тогда вернулся в Аккерман и виделся с Женей. Наверное, даже помог ей скрыться. Иначе как бы узнал и город, куда она уехала, и ее новое имя...
– А вы-то, – спросил Дмитрий, – почему сразу узнали сестру, как только я назвал?
– Радзилевская Ванда была лучшей подружкой сестры, одноклассницей. Женя у нее научилась говорить по-польски, слегка, конечно. Семнадцати лет Ванда утонула в Днестре, и больше таких близких друзей у Жени не было. Я как услышал эту фамилию, сразу понял – она! Женя ведь тоже, я уверен, сразу узнала меня, как только прочитала «Вильгельм Мейстер».
Митя подошел к распахнутому окну, глянул на тюремный двор, пыльный, с чахлыми деревьями. Стена, будка часового. Он оглянулся. Бледный юноша, почти мальчик, полулежал, прикрыв глаза. Да, то описание в газете было точным. Он представил, как наткнулась на него случайно девушка, узнала брата, ужаснулась, что-то поняла... Что?
– Что? – повторил он свой вопрос Вальтеру. Тот устало открыл глаза, вяло усмехнулся.
– Ясно, что. Дитрих, видимо, говорил ей, что знает, где я, скрывает меня, помогает. И этим держал ее около себя, заставляя какие-то сведения доставать. А тут вдруг она читает газету, узнает меня, понимает, что все – обман...
Вальтер замолк, приложив к губам платок. А Митя вновь увидел: Женя оглядывается, смотрит прямо на него, ее губы что-то шепчут. В одной руке у нее пистолет, в другой – белый газетный листок...
Пора было уходить. Стараясь говорить мягче, Дмитрий сказал арестанту:
– Мне придется сообщить в жандармское управление, что вы – Вальтер Штоль, объявленный в розыск по делу об аккерманском десанте. Но я буду просить о снисхождении к вам – вы серьезно больны.
