Совсем…
А потом вдруг оказался на улице темной, пустой и безмолвной Припяти, почему-то в школьной форме с комсомольским значком. Пошел к себе домой, встретил в пустом подъезде испуганных соседей – Богдана и Ромку…
Время перестало существовать. Над городом больше не поднималось солнце. Они никого не встречали в своих бесконечных прогулках по городу. И голод, и жажда их не беспокоили…
Однажды они зашли в парк аттракционов. Дурачились, катали друг друга в машинках, а потом Ромка взобрался на колесо обозрения, перелез на другую сторону через одну из кабинок и… пропал из виду. Только на мгновение. Выскочил назад возбуждённый и сияющий от счастья, потащил за собой товарищей. Они увидели ночную, светящуюся огнями, зелёную Припять, полную обычной, знакомой жизни.
– Я думаю, дальше ты понял, – сказал Стась, – каждый раз, когда мы пролазили через «чертово колесо», в городе был вечер. Один и тот же вечер. 10 часов, 25-го апреля.
Мы бежали домой, а там, дома были… мы. Те, другие мы. Нас никто не видел и не слышал. И всё повторялось заново. Взрыв. Мост. Оттуда других нас увозили врачи. Потом эвакуация. И какая-то странная сила нас не пускала в автобусы. Они уезжали. Мы оставались. Пролезем туда-сюда через колесо – и всё начиналось заново и заканчивалось вновь.
– Сказки Кира Булычёва! – я покачал головой, хоть и стало мне сильно не по себе.
– То, что видишь сейчас, тоже сказки? – рявкнул басом разозленный Стасик. – Верь глазам, а не здравому смыслу. Здесь его нет!
Стась был умён не по годам. Ничего не скажешь. Прямо, как я!
– Так вот, – продолжил Стасик, – в нашей, той, погибшей Припяти, ход времени не нарушен.
– Вчера мы услышали тебя, когда ты говорил с городом. Города не разговаривают, не сходи с ума, Жека! Это я говорил с тобой. У тебя дар – слышать и видеть тех, кто…
Стась вдруг замолчал, словно прислушивался к чему-то и пристально смотрел на меня.
«Я знаю, чего ты хочешь сейчас, – голос Стасика зазвучал прямо в голове, – ты хочешь курить. «Золотой пляж». Но у меня сигарет нет. Извини»
– Да, это впечатляет, других доказательств не нужно, – согласился я, – ну, а чего сейчас хочешь ты?
Стасик замолчал, отвел взгляд в сторону, словно обдумывая ответ.
– Давай я скажу, – вдруг выпалил из травы Богдан, – мы хотим, чтобы ты предотвратил аварию! Чтобы ничего этого не было! Чтобы всё было, как раньше!
Он опять зашмыгал носом и замолчал. Стасик серьезно посмотрел мне в глаза и медленно кивнул головой.
Оглушительное шипение донеслось со стороны станции. Я вскочил на ноги. Взрыв. Еще один. Сильно дрогнула земля. Словно в какой-то замедленной съемке крыша четвертого блока разлетелась на куски в разные стороны. Еще один взрыв. Почва под ногами задрожала непрерывно, как во время мощного землетрясения. Я не удержался на ногах и присел на корточки. Огромный черно-красный шар поднялся над разрушенным блоком, быстро набирая высоту. Разноцветные языки пламени взметнулись высоко в небо. Что-то большое и круглое поднялось над реактором, покрутилось в воздухе и рухнуло вниз. Бесформенные раскаленные куски вылетали из реактора, со взрывами падали в воду, бомбардировали площадку станции и всё вокруг. Зловещий черно-красный шар на высоте нескольких километров стал превращаться в чудовищный огненный цветок. Пламя охватило блок и площадку станции…
В далёкой Москве куранты пробили половину второго. 26 апреля 1986 года незваной рукотворной гостьей ядерная ночь пришла в Советский Союз…
Глава девятая
Горячий, сильно пахнущий озоном ионизированный воздух ударил в лицо. Запершило горло, отяжелевшие, словно ставшие металлическими веки нещадно резали глаза, радиоактивный йод скрёбся в горле, пытаясь атаковать щитовидную железу. А воздух всё густел и густел, наполняясь распадами миллионов кюри, и страшный неземной пепел сыпался из стремительно тускнеющего в небе ядерного цветка. Скоро, совсем скоро этот пепел осядет на цветущие сады украинско-белорусского Полесья, накроет Припять и Чернобыль, движимый розой ветров устремится в Европу, невидимым уран-графитовым дождём прольётся на четыре республики Советского Союза, и восходящему в ядерных небесах раскалённому Солнцу откроется весь ужас планетарной катастрофы, сотворённой неумелыми руками человека. Вот только долго, очень долго не узнают люди Земли всей страшной правды, скрытой от мира и своего народа правительством СССР. 14-го мая, насмерть перепуганный истинными масштабами трагедии Горбачёв, озвучит цифры фона на площадке станции – 15 миллирентген в час. Он «ошибётся» ровно в сто тысяч раз. И многие ему поверят…
Я оглянулся. Ребята спокойно сидели в траве и стеклянными равнодушными глазами смотрели в воду. Да, конечно, они всё это уже видели. Наверное, они видели всё это каждый день. И никакая радиация им была уже не страшна. А мне?
Я схватил велосипед:
– Наверное, пора таки сматывать удочки, Стась?
Стасик очнулся. Спокойно уставился своими умными глазами в перепуганные мои.
– Ну, что ты делаешь? – заныл в траве Богдан и присел на корточки. – Опять не успел? Как он теперь нам поможет?
Стасик с усмешкой посмотрел на Богдана и вновь уставился на меня:
– Ты этой радиации не бойся, бойся той, которая в Припяти,
– загадочно сказал он, – просто поверь и всё. Ладно, погнали понемногу.
Спешить и что есть мочи крутить педали Стась явно не собирался. Он покатил свою «Украину» в сторону степи, приглашающе кивнув головой. Мы с Богданом поступили так же.
– Через лес не пойдем, – спокойно сказал Стасик, – тут ты прав, он скоро будет рыжим, атомный пепел засыплет его по самые ветки. Чего одежду пачкать?
Я катил свой велосипед рядом с ним. Он что, за одежду переживает?! Я переживал совсем за другое. Мне было тревожно. Воздух пугал своей обжигающей густотой, и глазам лучше не становилось. Но слова Стася слегка успокаивали – я уже понял, что этот парень твёрдо знает, чего говорит.
– Я уже знаю, чего ты хочешь, – сообщил я Стасику.
– Ты хочешь, чтобы я, живой и развесёлый, перелез с вами через «чёртово колесо». Туда и обратно, правильно? Помчался бы к директору Чернобыльской АЭС и рассказал бы ему о будущей аварии? Он, разумеется, мне поверит, страшно испугается, и никакой аварии не будет. А потом Горбачёв в Кремле даст мне медаль «За спасение Чернобыля». Так?
– Чего уж медаль, сразу проси звезду «Героя Советского Союза»!
– рассмеялся Стас. – Ты дурак, Жека! Никакой Брюханов тебе не поверит. И никто не поверит. В лучшем случае прогонят, в худшем – заберут в дурдом!
Я удивился. Стась что, воспринял мой стёб за чистую монету?
– Ничего я не воспринял! – сердитым баском загудел Стась, уловив мои мысли. – Я всё тщательно
