матери Климчук бросился вниз. Он не долетел до земли. Пропал в воздухе. Испарился.
Журналист перекрестился, прижал подмышкой кейс и тяжело ухнул вниз.
На пустой площадке парка наступила тишина. Ворона с карканьем приземлилась на билетную будку. Ничего не изменилось. Застывшая Припять и весенний лес посреди умирающего города…
Подошвы демисезонных ботинок больно ударились об асфальт. Я знал, что увижу. Догадывался. И всё-таки в удивлении замер, приземлившись на корточки.
Красивый, юный советский городок сиял огнями ртутных ламп и желтыми окнами девятиэтажек. Подсвеченный лампами красный лозунг «Мир! Труд! Май!» не оставлял сомнений в месте пребывания. Собачий лай и приглушенный знакомый голос, костеривший японскую мать и всех собак Украины, свидетельствовал о благополучном прибытии моего напарника. А вот – и сам Климчук, воевавший с непрерывно тявкающей болонкой. Болонка была смелая, вредная, она ловко увертывалась от полковничьих ботинок и норовила тяпнуть Климчука за штанину. Высокий, светловолосый юноша с неподдельным интересом разглядывал никогда не виданную в СССР белорусскую форму полковника. Потом перевел взгляд на меня.
– Долго пришлось ждать, Стасик? – виновато спросил я.
Мальчишка вздрогнул, подошел ближе, глянул в лицо знакомыми умными глазами.
– Голос всё такой же у тебя… у Вас. Наверное, долго… Это я кинул вам мяч.
Глава одиннадцатая
Мы готовились к поездке около месяца. На квартире полковника в Минске. Осторожно, сначала по телефону, а потом и лично, контактировали со сталкерами «Зоны отчуждения».
Сталкеры шли на контакт неохотно, не понимая конечной цели нашего визита в «Зону».
Но дело, постепенно, двигалось. Климчук сразу решил, что единственный человек в Припяти, который может отнестись всерьёз к нашему визиту – начальник припятского горотдела КГБ УССР подполковник Клочков. Володя сталкивался с ним в том далеком 86-м, вместе лечились после аварии в 6-й клинике Москвы. По словам Климчука, подполковник был мужиком решительным и дотошным, он рассказывал, что еще задолго до самой аварии, Клочков бомбардировал своё руководство докладами о неблагополучной и нестабильной работе ЧАЭС, предсказывал высокую вероятность взрыва.
Мы сошлись во мнении, что лучшей кандидатуры для наших целей просто не найти.
Установили и другой важный факт: 26 апреля – единственный день в году, когда пропуск в «Зону» получить легче обычного – в этот день украинские власти пропускали в 30-километровую зону родственников, чтобы те могли проведать могилы близких людей.
По знакомым, да по сусекам Климчук насобирал немалую сумму советских денег, образца 1961 года – могли понадобиться в Припяти. Также мы захватили и современные российские и белорусские рубли, украинские гривны. В качестве лишнего доказательства. Не забыл Володя и рюкзак со спортивной одеждой, водой и консервами. У меня же в кейсе лежали смартфон, планшетник «Lenovo» с записью эфира программы «Время», выступлением генсека Горбачёва и небольшим документальным фильмом о Чернобыльской катастрофе, а также валюта из валют – две бутылки шведской водки «Абсолют», которая, по моему мнению, произвела бы на любого советского человека неизгладимое впечатление на всю оставшуюся жизнь…
– Долго, пришлось ждать, Стасик? – виновато спросил я.
Мальчишка вздрогнул, подошел ближе, глянул в лицо знакомыми умными глазами.
– Голос всё такой же у тебя… у Вас. Наверное, долго… Это я кинул вам мяч.
– Зато мой внешний вид претерпел существенные изменения, – с грустной иронией сказал я, – располнел и лысина появилась.
– Знаете, я бы тоже хотел так измениться, – тихо произнес Стась, – мы здесь все хотели бы вырасти и прожить нормальную жизнь. В своём городе.
Всё-таки болонка доигралась. Встретившись с ботинком Климчука, белая курчавая бестия взвизгнула и бросилась наутёк.
– Какая-то ажиотажная собака, – сердито сказал Володя, – только скандала нам здесь не хватало!
Он глянул на часы, покачал головой и быстрыми шагами подошел к нам.
– А теперь, юноша, – пророкотал Климчук, – ведите нас к ближайшей телефонной будке.
Стасик обомлел, да и я очень сильно удивился – полковник явно видел и слышал парня!
Климчук потряс за плечо окаменевшего Стася и рассмеялся:
– Да если бы я 30 лет назад, патрулируя ночную Припять, не встречал эту малолетнюю банду, разве б я полез в это чёртово колесо! Видать, не ты один – экстрасенс.
Стась пришел в чувство, разулыбался, кажется, к нему вернулась надежда.
– Возле кафе «Олимпия» есть автомат, пойдемте туда…
Полковник втиснулся в телефонную будку и зажёг свет.
– Двушку дать? – нетерпеливо спросил Стасик.
– Всё предусмотрено, парень!
Володя хитро подмигнул и извлёк из кителя советскую двухкопеечную монету. Уверенно и быстро стал набирать номер.
– Добрый вечер! – сказал он невидимому собеседнику, – полковник Климчук беспокоит. Я из Минска прибыл. Мне срочно нужен Виктор Николаевич. Ещё на работе? Прекрасно! Нет, не соединяйте, я сейчас подойду.
Глаза Климчука горели. Он как-то весь подобрался, сосредоточился.
– Вот что, друже, – сказал он мне, – возьми-ка ты мой рюкзачок. И отдай мне свой кейс. С товарищем я предпочту переговорить с глазу на глаз.
Подхватив, как пушинку, тяжелый кейс, Климчук стремительным шагом нырнул куда-то в кусты сирени и скрылся. Припять Володя знал хорошо.
– Куда это почапал ваш странный полковник? – заинтересованно спросил Стась.
– В Комитет государственной безопасности, – ответил я.
– Пойдём, Стаська, прогуляемся. Мороженого покушаем.
– Какое мороженое в одиннадцатом часу ночи? – удивился Стась. – Закрыто всё давно.
Ах, да! Конечно! Я и позабыл почти те времена, когда мороженое нереально было найти в 10 часов вечера. А порою и в 10 утра тоже.
– Значит, просто прогуляемся, – резюмировал я.
Стасик явно не возражал…
Начальник припятского горотдела КГБ УССР Виктор Николаевич Клочков наконец оторвал сверлящий взгляд от Климчука и его загадочной формы. Подполковник Клочков теперь внимательно смотрел на свой стол, точнее на невероятные для 80-х годов прошлого столетия артефакты – планшетный компьютер, смартфон и денежные купюры – тысячу белорусских «зайчиков», сто российских рублей и одну украинскую гривну.
Виктор Николаевич даже изумленно отодвинулся в кресле подальше от стола, когда на планшетнике появилось изображение Азы Лихитченко, ведущей программы «Время». Она четким, классическим голосом советского диктора рассказывала об аварии на Чернобыльской АЭС. А вот пошло и выступление Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачёва. Михаил Сергеевич был мрачен, голос севший, взволнованный: «Все вы знаете, недавно нас постигла беда – авария на Чернобыльской атомной электростанции. Она больно затронула советских людей, взволновала международную общественность…»
Виктор Николаевич стал бледен, как мел. Лицо осунулось, нервно задрожали руки.
– Позвольте, товарищ подполковник, – сказал Климчук и сделал несколько движений пальцем по экрану.
Горбачёва сменили кадры разрушенного реактора. Люди в защитных костюмах очень быстро бегали по площадке станции, собирали лопатами какие-то камни, грязь, куски графита и ещё непонятно чего. Пошли кадры эвакуации, вереницы автобусов, опустевшей Припяти…
Подполковник
