Вдвоем с Петронием они тогда вытащили бесчувственного гаруспика с отмели и уложили на берегу, а сами, подгоняемые надрывными окриками центурионов и оптионов, влились в ряды защитников острова. Битва была короткой, решительной и яростной — на ограниченном клочке земли, каким был Гептастадион, римских легионеров не сумела бы одолеть никакая армия в мире. Враг, потеряв немалую часть войска, отступил обратно на побережье, и Ромул — окровавленный и основательно потрепанный — вернулся к отмели, где положили Тарквиния.
На берегу гаруспика не обнаружилось: на месте, где он лежал, виднелся лишь кровавый отпечаток тела. Спешные поиски тоже ничего не дали — свет маяка и сполохи пожара освещали берег неровно, оставляя в тени закоулки между валунами, где можно укрыться.
Разыскивать Тарквиния было некогда: Ромулу (почти не удивленному его исчезновением) для этого пришлось бы сбежать из войска, но оптион, разозленный потерей новобранца, приказал день и ночь не спускать с Ромула глаз, а следующим вечером всю александрийскую армию Цезаря уже грузили на триремы, отправлявшиеся вдоль берега на восток. Ромул, в совершенном отчаянии, пытался ободрить себя хотя бы надеждой на то, что Фабиола расслышала его слова и вскоре даст о себе знать, — однако и это утешало лишь отчасти.
Проглотив урок, преподанный ему египтянами, Цезарь отплыл из столицы, чтобы объединиться с союзниками, которых возглавлял его испытанный сторонник Митридат Пергамский — тезка царя, в свое время испытывавшего Рим на прочность. Войско Митридата, состоящее из иудейских и сирийских солдат, успело наткнуться на главные силы египтян под командованием юного царя Птолемея и его помощников, и после первого отступления Митридат послал за помощью к Цезарю. Тот был только рад вырваться из тесных улочек Александрии, к восторгу своих легионеров — за понятным исключением Ромула, угрюмости которого не рассеяла даже головокружительная победа над египтянами, смерть тысяч вражеских солдат и гибель захлебнувшегося в волнах египетского царя.
Обретя власть над Египтом, Цезарь вернулся в Александрию — и в объятия Клеопатры: ее, царскую сестру и давнюю свою любовницу, он теперь собственной властью возвел на египетский трон. Ромула это, правда, мало заботило — по-прежнему безутешный, он возобновил поиски Тарквиния. Однако со дня битвы в гавани минула не одна неделя, и любые следы, даже если они были, успели затеряться: не так-то легко отыскать человека в миллионном городе. Ромул, вопреки разуму, в надежде на невероятное вновь и вновь шел в храмы и на торжища, тратя занятые у товарищей деньги.
Тщетно.
Через два месяца, когда войско покидало Александрию, Ромул задолжал легионерам чуть ли не годовое жалованье — и мог утешаться лишь тем, что перепробовал все средства и сделал все возможное.
К реальности его вернул рев букцин, возвещающих о приближении врага. Войско тут же замерло на месте, фашины с шумом попадали наземь. Ромул взглянул на крайнюю шеренгу, где стоял Петроний; бегство от египтян, когда Ромул спас Петронию жизнь, сделало их друзьями — Петроний даже помогал в поисках Тарквиния, за что Ромул был ему до сих пор благодарен.
— Что-нибудь видишь? — спросил Ромул.
Легионеры жадно вглядывались в даль, пытаясь угадать причину остановки — после многомесячного бездействия солдаты жаждали битвы.
Стремясь утвердить свое господство над подвластными Риму территориями, Цезарь успел наведаться в Иудею и Сирию. Местные владыки, устрашенные одним лишь присутствием легионов, из кожи вон лезли, чтобы заверить Рим в своей преданности, и не скупились на обильные подношения. Дальше войско мирным маршем двинулось к побережью Малой Азии, в Киликию.
Оттуда Цезарь повернул к Вифинии и Понту, где правил неуемный царь Фарнак, унаследовавший воинственность от отца — великого Митридата, «понтийского льва», двадцать лет назад угрожавшего Риму. Пока Цезарь с армией выбирался из александрийской блокады, Фарнак собрал войско и бешеным натиском двинулся на Кальвина, командующего римскими силами в Азии, — изрядно потрепав его легионы, неугомонные воины Фарнака принялись кастрировать всех римских граждан, попавших им в руки.
Потому-то Ромул с соратниками и оказались сейчас на севере Понта, в окруженной крутыми склонами долине под палящим утренним солнцем. Цезарь обид не прощал, а уж легионеры, месяцами не видавшие даже мелкой стычки и не находившие себе места от скуки, были только рады, что Фарнак, все униженнее предлагавший Цезарю мир, так и не добился ответа. И теперь, выслеживая его армию, легионеры жаждали битвы — и пусть Цезаревы враги в Африке и Испании, ратующие за Республику, пока подождут. Да и политические круги в самом Риме — тоже.
Узнав, что вражеский лагерь раскинут у Зелы, Цезарь спешно перебросил легионы на север от побережья, преодолев двести миль меньше чем за две недели. Марш напомнил Ромулу о последних днях его судьбоносного похода с армией Красса — с той очевидной разницей, что Цезарь, в отличие от своего прежнего союзника, был гениальным полководцем, виртуозно умевшим избегать поражения и гибели. Катастрофы вроде разгрома при Каррах ему явно не грозили, да и служить под его началом было легко.
По пути к Понту войско миновало Галатию, которой правил воинственный Дейотар, давний союзник Рима. В битве при Фарсале он выступил на стороне Помпея, за что позже испросил у Цезаря помилования, и теперь его знаменитая конница и десять когорт пехоты, вышколенные по римскому образцу, присоединились к трем Цезаревым легионам. Галат-ские воины, славящиеся преданностью и отвагой, пришлись римлянам как нельзя более кстати — потрепанное битвами войско отчаянно нуждалось в пополнении.
К Зеле объединенная армия подошла лишь вчера и сразу разбила лагерь к западу от города. Галатские всадники Дейотара тут же отправились на разведку и вскоре доложили, что войско Фарнака стоит несколькими милями севернее, отрезав дорогу к понтийской столице, Амасии. Выбор был явно неслучаен — именно в этом месте армия Митридата некогда разгромила многочисленное римское войско. В глазах легионеров это был дурной знак, однако паниковать никто не думал: со временем и сам Митридат был вынужден покориться мощи Римской республики.
— Вижу! — крикнул Петроний, торжествующе указывая на холм чуть в стороне. — Вон там!
Затягивая ремень под подбородком, Ромул взглянул на плоский холм по другую сторону от почти высохшей реки и различил на вершине очертания палаток. Ветер донес дальнее конское ржание и оклики часовых, у палаток замельтешили фигуры, и вскоре все перекрыли звуки военной тревоги. Легионеры оживились: нагрянув неожиданно, они явно застали армию Фарнака врасплох.
