Вскоре колесницы и конница ревущей волной низверглись к подножию противоположного холма — и легионеры Двадцать восьмого затаили дыхание, ожидая развязки: свернет ли враг в долину или двинется вверх, к римским позициям?
Ромул с облегчением заметил, что оптион, как и центурионы, теперь тоже следит за вражеским войском — хотя и без особой тревоги. Неудивительно, решил Ромул, какой ненормальный полезет атаковать снизу вверх? И все же он нахмурился, подозревая, что выступление вражеской армии — не просто маневр. Не мешало бы подготовиться, предупредить Цезаря… Неужели командиры верят в него так слепо, что не замечают происходящего?
Передние пращники и лучники попрыгали в реку, подавая пример остальным. Держа луки и пращи повыше, они без труда перешли на другой берег, не теряя из виду римский лагерь. Лошади, которых понуждали идти в воду, беспокойно ржали, однако тяжелая конница преодолела поток слитным строем, не нарушив рядов, фракийцы же переправлялись беспорядочной гогочущей толпой — от нерегулярного войска Ромул другого и не ожидал. Вслед за ними с плеском и грохотом по дну прокатились колесницы: вода стояла не выше колена, колесницы шли спокойно. На плоском берегу понтийские солдаты быстро восстановили прежний порядок. Теперь все смотрели наверх; командиры, указывая цель, выкрикивали команды.
— Они что, идиоты? — выдохнул Петроний.
— Как сказать, — мрачно отозвался Ромул.
Последние отставшие всадники влились в строй, над рядами колесниц пронесся грозный клич, охвативший все войско, — и понтийская армия, как один человек, двинулась вперед. На холм.
— Клянусь Юпитером! — взревел Петроний. — Свихнулись они, что ли?
Центурион, командовавший их отрядом, наконец ожил.
— Враг наступает! — закричал он. — Трубить тревогу!
Подняв инструмент к губам, ближайший трубач выдал короткую мелодию из резких повторяющихся нот — и Двадцать восьмой легион тут же пришел в движение: командиры принялись формировать когорты в сомкнутый строй, стараясь дотянуть его краями до соседних, всадники Дейотара — которых набралось едва ли с сотню — нервно сгрудились вместе. К легионерам, сооружавшим валы и рвы, потянулись тесные шеренги тех, кто спешно поднимался со склона: предваряемые командирами, солдаты устремлялись в лагерь и бросались вооружаться щитами и пилумами.
Медленно, пронеслось в мозгу Ромула, слишком медленно…
Основная часть Дейотаровой конницы — призванной дать легионерам защиту, которой теперь так не хватало, — до сих пор не появилась. Тем легионам, что уже добрались до лагеря, нужно найти доспехи, вооружиться и выйти к месту боя — на все потребуется не меньше получаса. За это время Двадцать восьмой перебьют. Окинув взглядом своих, Ромул заметил на лицах то же замешательство. И все же легиону надо выстоять: если они не прикроют остальных, захваченное врасплох римское войско тоже обречено на гибель.
Беззаботный настрой, царивший все утро, разом испарился: необременительное несение караула оборачивалось смертельной опасностью. Притихнув, легионеры наблюдали за понтийским войском, которое медленно, чтобы не измотать коней, взбиралось по склону холма. По прежним войнам с Римом воины Фарнака уже знали, что римские дротики бьют не дальше чем шагов на тридцать или, как сейчас с холма, на сорок и если баллисты по-прежнему остаются в стенах лагеря, то можно спокойно двигаться вперед. И у понтийской конницы перед атакой будет вдоволь времени, чтобы выстроиться в боевой порядок. У Ромула при этой мысли мгновенно пересохло в горле.
В рядах Двадцать восьмого повисло напряженное молчание, лишь доносились грозные крики из лагеря, где в спешке готовилось к бою остальное войско. Шесть центурий по восемьдесят человек сольются в когорту, десять когорт составят легион: процедура отработана, нужно лишь время. Что толку вести в бой неготовую армию — разумный полководец на это не пойдет. Значит, Ромулу с товарищами надо продержаться.
Вскоре до врага оставалось не больше двухсот шагов, Ромул уже мог разглядеть пращников и лучников: одетые в простые шерстяные туники, те походили на наемников, с которыми он бился в Египте. У каждого пращника кожаная сумка со снарядами и две пращи — для ближних целей и для дальних, одна из пращей пока обмотана вокруг шеи. У многих ножи. Лучники в белых туниках вооружены основательнее: изогнутый лук и меч на красном кожаном поясе, кое на ком шлемы и кожаные или холщовые панцири. Такие отряды сильны и в ближнем бою, и на расстоянии полета стрелы, когда они осыпают врага стрелами и камнями.
Ромул, впрочем, не сомневался, что плотному строю римских щитов такой натиск нипочем — главной опасности надо ждать от колесниц, поддерживаемых с обоих флангов тяжелой конницей. Конечно, он помнил, что при Гавгамелах колесницы с серпами, выдвинутые против армии Александра, не спасли персидское войско от сокрушительного поражения, и все равно на душе было тревожно: легионеров, в отличие от солдат Александра, не учили воевать против колесниц. Каждую из них влекла погоняемая возничим четверка коней, защищенных броней, а у концов постромок и по обе стороны колеса торчали изогнутые клинки длиной в руку, не оставляющие на пути ничего живого.
К тому же рядом с теми давними персидскими колесницами не шла тяжелая конница, как у понтийцев: здешним всадникам ничего не стоило обойти римлян с флангов и отрезать путь к отступлению. Ромула охватил ужас от одного воспоминания о парфянских катафрактариях: идущие сейчас в атаку всадники в конических железных шлемах и чешуйчатых панцирях до колен, с длинными копьями в руках, как братья походили на закрытых доспехами воинов, с такой жестокостью разметавших некогда легионы Красса. В кольчужные нагрудники и набедренники, закрывающие коней, било солнце, отбрасывая слепящие блики на лица римлян.
Угрозу, исходящую от армии Фарнака, чувствовал не один Ромул: стоящие рядом с ним легионеры все больше мрачнели — однако держали строй. Счастье, что им не выпало быть при Каррах, как Ромулу, иначе при виде такого врага многие неминуемо кинулись бы спасаться бегством. Ближайший оптион взглянул на центуриона, тот неловко крякнул.
— Гляди веселей, ребята, — объявил он. — Продержимся, дело недолгое. Цезарь мешкать не будет.
— Пусть только попробует, — заметил Петроний.
По рядам пронесся нервный смешок.
На дальнейшее времени не оставалось: понтийские пращники и лучники разразились первым залпом. Как и при начале любой битвы, сотни камней и стрел, затмевая небо, полетели во врага, чтобы уничтожить побольше солдат еще до начала главной атаки. Ромул, хоть и прикрытый прочным щитом из нескольких слоев твердого дерева, обтянутых сверху кожей, невольно сжал челюсти чуть не до хруста.
