- Кстати, - оживился тот, - мой дядя рассказывал, что лет двадцать тому назад княгиня Дашкова позволяла себе выходки, которые вовсе нельзя было назвать серьезными. Вы не слышали, что она устроила, когда, путешествуя по Европе, проезжала через Данциг?
- Не слышали, - заинтересовалась Мария Владиславна: она не была сплетницей, но узнать что-то о поступках княгини, в последнее время так пекущейся о своей репутации, было забавно.
- Екатерина Романовна остановилась в гостинице "Россия", где обычно останавливались русские, а также многие знатные путешественники. В холле она увидела две картины, живописавшие сражения, якобы проигранные русскими солдатами. Наши воины стояли на коленях и выпрашивали пощаду у победителей-пруссаков. Не имея возможности эти картины выкупить, она приобрела в магазине синюю, зеленую, красную и белую краски и за ночь с помощью работников русской миссии перекрасила на картинах мундиры с русских на прусские. Представьте, как наутро изумился хозяин гостиницы, увидев, что за ночь пруссаки проиграли обе битвы!
Женщины засмеялись, а Николай поощрительно улыбнулся.
- Княгиня - патриотка. Это всем известно. И женщина действительно достойная.
- А Соня давеча чуть было в том не усомнилась, - заметила Мария Владиславна. - Воронцов к нам некоего Кулагина приводил - механика, вроде, его сама императрица привечает. Говорил, якобы, княгиня его со свету сживает.
- Нашего главного механикуса? - уточнил граф. - Представьте, я тоже нечто такое слышал. Что поделаешь, люди не ангелы, им свойственны человеческие недостатки. Errare humanum est15. И, что поделаешь, Екатерине Романовне не чужда высокомерность. Она не терпит покушения на свой авторитет.
Некоторая рассеянность Сони в эту минуту - она лишь согласно кивала, слушая разговор за столом - говорила вовсе не о том, что как раз сейчас она размышляет о спрятанной книге или найденной комнате.
Ее удивляла некая странность. На первый взгляд, Леонид Кириллович Разумовский должен был бы заинтересовать княгиню Астахову как завидный жених. Она бы не подумала, что он непременно должен жениться на Софье, но попробовала бы его на это настроить. Мол, чем черт не шутит. Но ничего этого не было.
Брат тоже никаких попыток в этом вопросе не предпринимал. Ее домочадцы решили наконец махнуть на Соню рукой, или Разумовский уже женат, а потому не может рассматриваться в матримониальных планах маменьки.
А вообще, почему сама Соня вдруг стала о том думать? Женат граф Разумовский или не женат, ей-то какая разница! Разве бесприданнице Астаховой размышлять о каких-то там блестящих партиях?
Княжна еле дождалась, когда пришло время выходить из-за стола. Брат повел гостя к себе угощать сигарами, которые дарил ему дядя по матери, Иннокентий Крылов - русский дипломат в Италии. Чем ещё он мог угостить друга-подполковника? Не сладкой же домашней наливкой.
У Сони разболелась голова, и она, уходя к себе, пожаловалась матери на боль. Та сочувственно кивнула.
- Я пришлю тебе Агриппину с "бестужевскими" каплями.
"Бестужеву-Рюмину, царедворцу, дипломату, можно было заниматься чем угодно, - ожесточенно подумала Соня, - даже фармакопеей. Он придумал лекарство от головной боли и, может быть, обессмертил себя этим более, чем дипломатической деятельностью. А попробуй, займись этим женщина. Тут же обвинят не в колдовстве, так в шарлатанстве!"
Она выпила капли. И молоко с медом, которое самолично принесла ей княгиня. Даже в лучшие времена, когда болели дети, Мария Владиславна не доверяла их лечение нянькам и гувернанткам. Материнское участие совершенно излечило Соню, но она не спешила в том признаваться. А слушала, как маменька скороговоркой рассказывает ей о госте, и гладит дочь по волосам, и кладет ей на лоб прохладную ладонь, совсем как в детстве.
- Леонид Кириллович остался ночевать у нас. Николай упросил. Им обоим завтра чуть свет идти на аудиенцию к князю Потемкину.
- К самому Григорию Александровичу? - дрогнувшим от волнения голосом спросила Соня.
Князь Потемкин был для Софьи таким же кумиром, как и княгиня Дашкова. Человек высокообразованный, отличный воин, и, наконец, красивый мужчина. Последнее качество царедворца, впрочем, не слишком волновало Соню, но она раньше многих поняла его роль в истории России, в то время, как остальные считали его лишь очередным фаворитом Екатерины Великой.
Ее же маменька, княгиня Астахова была как раз из тех, кто Сониных восторгов не разделял. Мария Владиславна считала идеалом мужчин самостоятельных, ни от кого не зависящих. Хоть бы и от самой императрицы.
- К самому, конечно, к самому, - пробурчала она. - Наши молодые военные подали императрице рапорт о переустройстве армии, вот князь их назавтра и вызвал... Ты, Сонюшка, лучше не ломай голову над мужскими делами. Твое дело - утром здоровой проснуться. А то, что ты Разумовского избегаешь...
- Я не избегаю, - поспешила заявить Соня.
- ... так и правильно делаешь, - спокойно докончила княгиня. У него невеста есть. Он собирается после аудиенции к родителям заехать. И к невесте наведается, не иначе. Благо, Шарогородские в центре Петербурга живут.
Поедет и поедет, Соня-то здесь при чем? Она улыбнулась беспечно.
- Наверное, Даше повезло.
- А откуда ты знаешь ее? - удивилась Мария Владиславна.
- Разве вы забыли, маменька, что в прошлом году её впервые вывезли в свет и на балу у Ростовцевых мы сидели рядом. Даже поболтали немного. Думаю, графу Разумовскому достанется хорошая жена.
- Я тоже рада за Леонида, - сухо проговорила княгиня.
Она хотела загасить свечу, но Соня воспротивилась.
- Мне пока не хочется спать, маменька. Я ещё полежу, подумаю.
- Подумай, - согласилась Астахова-старшая. - Уже выходят замуж девушки, которые лишь год назад выехали в свет, только тебя это не задевает. Был бы жив твой батюшка Николай Еремеевич, он не стал бы рассуждать, люб тебе кто или не люб, а выдал бы замуж за того, кого считал подходящей партией...
Соня не стала говорить о том, что покойный батюшка вряд ли стал её неволить, потому что и по натуре не был деспотом, нежно любил свою дочь, с детства ни к чему её особенно не принуждая.
Уходя из спальни Софьи и закрывая за собой дверь, княгиня продолжала вслух размышлять о своей горестной доле матери, дочь которой не хочет выходить замуж.
Только Соня её не слушала. У неё было дело куда более важное, чем мечтать о каких-то там выгодных партиях.
Глава четвертая
"...Умный человек потихоньку закрыл бы дверь, да и бежал прочь со всех ног, забыв увиденное точно страшный сон. А я стоял баран бараном и смотрел, как этот смазливый немчик, камергер Виллим Монс, охаживает императрицу16 ровно породистый бык.
Бедный Петр Алексеевич! Мало ли он претерпел от этой фамилии, так теперь его ждет ещё больший удар. В том, что он непременно узнает об измене жены, я ничуть не сомневался. Не от меня, я не доносчик, но наверняка доброхот найдется.
Сердце мое заледенело, ибо любил я нашего царя-батюшку, называл его так про себя по старинке, как мало кто другой, хоть он обычно почти не замечал меня. Кто я был для него такой? Не корабел, не механик, не оружейник. Но я гораздо более многих понимал, как велики его заслуги перед нашей многострадальной родиной..."
На этом записи обрывались. Соня разочарованно осмотрела листок со всех сторон, будто под её взглядом на бумаге могли проступить ещё какие-то буквы. Если это страничка из дневника, то где сам дневник? Неужели, прежде, чем погибнуть, Еремей Астахов его уничтожил?
Странная вещь история. То, что казалось важным чуть более полвека назад, теперь известно всем желающим, и за разглашение это "тайны" никто не поплатится жизнью.
Петр Великий действительно узнал об измене жены, уничтожил завещание, в котором оставлял ей престол, и казнил коварного Монса. Только сам недолго прожил после этого, а изменщице-Катерине престол все равно достался. Три года после смерти обманутого мужа повеселилась в роли российской самодержицы бывшая прачка-портомоя, и умерла.
Теперь Россией правит совсем другая Екатерина, да и сама Россия стала другой...
В доме стояла тишина. Головная боль Сони исчезла без следа, и ей совершенно расхотелось спать. Зато пришла мысль, которой она не захотела противиться: взять свечи и наведаться в тайную лабораторию деда - вдруг там отыщется ещё что-нибудь? В конце концов, днем Соня лишь успела окинуть её взглядом, как в дверь стала биться заполошная Агриппина.
Пока горничная бодрствует и повсюду сует свой нос, княжна вряд ли сможет спокойно все осмотреть. Значит, самое удобное время для поисков ночь. Только теперь, когда все спят, у Сони будут развязаны руки.
Она поднялась с постели, набросила теплый стеганый халат - в потайной комнате наверняка холодно - и прокралась на кухню, где в шкафчике взяла три свечи. На всякий случай. Ей было немного страшновато.
