Однако, как проделать все это, не выходя в кухню? Соня опять завернула сверток и прикрыла его другими книгами, которые лежали на столике подле кровати. Уходить не хотелось. Отчего-то княжне казалось, что стоит ей лишь выйти за дверь, как найденная книга исчезнет. Ее окутывал флер таинственности и потому как бы держал на особицу от мира реальных вещей. Сердце Сони начинало учащенно биться, едва она притрагивалась к книге.
Но выходить из комнаты все же пришлось, и княжна таки нос к носу столкнулась с Агриппиной.
- Ой, княжна, а я к вам! - как всегда с восклицания начала она. - В гостиной баронесса Толстая дожидаются. Приказали доложить о себе...
- Приказали! Как баронесса может приказывать чужой горничной?
Это Соня давала выход своему раздражению: чего бы баронессе церемониться с Агриппиной? Но нет, каково! все словно сговорились отвлекать Соню от её дела.
- А вот так, - Агриппина выпятила грудь и приподнялась на носки, баронесса женщина высокая и дородная. - Доложи, говорит, Софье Николаевне, что я её жду!
Горничная выпучила глаза, видимо, изображая свирепость гостьи, и надула щеки. Потом она приняла обычный дерзкий вид и вроде задумчиво проговорила:
- А как, скажите на милость, я доложу, ежели княгиня спят и будить не велели?
- До чего же ты глупа, Агафья! А ещё хочешь, чтобы тебя Агриппиной называли. Да знаешь ли ты, что Агриппина в переводе с греческого... постой, а что же означает твое имя? - Софья помедлила, складывая вместе значения слов и, не выдержав, прыснула. - Схватить за ногу!.. Так вот, раз баронесса меня спрашивает, то надо меня звать, а не маменьке докладывать.
- Мария Владиславна наказали - докладывать обо всем, - строго сказала Агриппина, все же обиженная несправедливым переводом своего нового красивого имени. - А вы, княжна, к слову сказать, опять в пыли. И где вы только её находите! Я хоть и глупая, а думаю, вам в таком виде к баронессе не след выходить.
- Не след! - передразнила горничную Соня и пошла в ванную комнату приводить себя в порядок.
Надо будет посмотреть, не осталось ли пыльных следов под полкой, где она выходила из комнаты деда. А то любопытная горничная непременно сунет туда свой нос. Она приоткрыла дверь и крикнула Агриппине:
- Баронессе наливки подай... Или чего ещё она там попросит.
Баронесса Татьяна Михайловна Толстая сидела в кресле так грациозно, так царственно небрежно, так изящно обмахивалась веером, что её вполне можно было представить сидящей на троне.
Соня остановилась в дверях, невольно залюбовавшись зрелой красотой гостьи. "Сколько же ей лет?" - вдруг подумала она. Баронесса помнилась ей такой ещё в Сонины пять лет, когда приезжала в гости к маменьке. "На вид не более тридцати, но если я помню её в одной поре не меньше двадцати лет... Ежели бы не перчатки, которые она не снимает, и не платья с закрытым воротом, можно было бы подумать, что красота Толстой неувядаема..."
Гостья пила наливку.
- Хороша! - причмокнула она, опрокидывая очередную рюмочку: голос её не по-молодому дребезжал, а подбородок, когда она закинула голову, оказался весьма дряблым. - Мария Владиславна сама готовила или кухарка?
- Напитки у нас маменька изготавливает, - пояснила Соня, - у неё рецепты ещё от бабушки.
"Пожалуй, не тридцать, а все сорок будет. Вот ежели б не подбородок.., - подумала Соня и села в кресло напротив гостьи. - Наверное, поэтому злые языки зовут её "вечной Татьяной". Следы времени заметны не на её лице, а на всем остальном теле. Что ж, каждый старится по-своему".
Но что ни говори, а баронесса была красивой женщиной. Парик у Толстой белый, но Соне виделись у неё волосы медно-рыжие, какие ей должна была бы подарить природа. Этот цвет удивительно подошел бы к алебастрово-белой коже её лица, и к живым карим глазам, которые в полумраке гостиной казались такими же бордовыми, как шелковое платье Татьяны Михайловны.
"Опять эта Агриппина поленилась как следует открыть портьеры! раздражаясь, подумала Соня. - Не зажигать же свечи посреди дня!"
Она встала и направилась к окну, поясняя на ходу:
- У нашей горничной, вестимо, боязнь света. Из-за того, что она не отдергивает шторы, в гостиной всегда полумрак.
- Это я запретила ей открывать окна, - баронесса проворно схватила Соню за руку: кстати, её рука оказалась слишком худой, даже сухой для молодой женщины.
Молодой, не молодой, - опять садясь в кресло, княжна сердилась на себя за такие мысли: что это она будто старая завистница все подсчитывает чужие года. Какая разница, сколько лет Толстой. Главное, эта достойная женщина приехала с визитом именно к Соне и вряд ли с её стороны это просто визит вежливости.
- Агриппина сказала, вы спрашивали меня. Не маменьку, она не перепутала? - решила на всякий случай уточнить Софья.
- Не перепутала, - Толстая отчего-то насмешливо смотрела на нее. Догадываешься, какая у меня к тебе нужда?
- Не-ет, - протянула Соня недоумевая. Прежде она никогда не сталкивалась с баронессой. То есть, видеть, конечно, видела, но даже не разговаривала. Да и о чем? Разве были у них общие интересы?
- Догадываешься, - не согласилась та. - Раз к дедушкиным секретам ключ подобрала, значит, догадываешься.
- А откуда вы знаете, что у моего дедушки были какие-то секреты? спросила Софья, но получилось это у неё так ненатурально, что она сама смутилась.
Но не оттого, что якобы пыталась ввести Татьяну Михайловну в заблуждение, а оттого, что не знала, как ей свою непричастность объяснить. Она была наслышана, что дед увлекался алхимией, и, возможно, сделал какие-то открытия, изготавливая свои притирания... Что он ещё мог открыть такого, что было особым секретом? Может, покусился на тайны бытия, и церковь внесла его в свои черные списки? Всяко, не философский камень! Уж такую-то тайну ему сохранить бы не удалось.
- Неужто я ошиблась? - баронесса в задумчивости смотрела на нее.
- В чем? - с неизвестно откуда взявшимся трепетом спросила Соня; у неё даже мурашки по коже пошли от предчувствия, что в дом Астаховых вместе с баронессой Толстой вошла ТАЙНА.
- Скажи, деточка, ты знаешь, что на дворе весна?
Соня покраснела.
- Знаю. Сегодня восемнадцатое апреля.
- И ты нынче гуляла?
- Нет. На улице холодно и сыро.
- Холодно. А в холод выходить, значит, не стоит?
Соня недоумевала, что такое баронесса говорит? При чем здесь погода? И что странного в том, если человек не выходит из дома в плохую погоду? В конце концов, не за этим же гостья приехала!
- Отчего-то я решила, что ты пошла в своего деда. Он ведь не только со всевозможным тщанием изучал тайны алхимии - кстати, сказать, не без успеха, но он умел и радоваться жизни. Был, не побоюсь сказать, отчаянным, лихим человеком. Не книжный червь, а этакий ученый разбойник благородных кровей. Я думала, он сумел передать свою жизненную энергию ежели не внуку, то хотя бы внучке... Нет, ты не Астахова. Ты, Сонечка, Крылова, в маменьку.
Соня обиделась. Она вовсе не хотела походить на материнскую родню. По преимуществу, людей рассудительных и флегматичных, как сказала бы сама Толстая, без изюминки. Ведь Соню интересовало генеалогическое древо рода Астаховых, а вовсе не Крыловых!
Баронесса спохватилась.
- Не подумай, дитя мое, что я тебя обидеть хочу. Ни в коем случае. Род Крыловых основательный. Все здоровые, работящие - вон как твоя маменька изворачивается, чтобы нищеты избежать... Тьфу, опять не то говорю!.. Ежели вспомнить твоего же деда Еремея Астахова, так, может, оно и к лучшему, что ты не в него. В роду Астаховых, говорят, слишком много было авантюристов и безбожников... Старыми девами оставались девицы вельми ученые, коим было не до мирских утех... Впрочем, теперь уж о том позабыли.
Она покряхтывая поднялась из кресла.
- Погодите! - выкрикнула Софья, не умея от волнения подобрать нужных слов. - Вы говорите так, будто знали моего дедушку. Или мне показалось? Ведь этого не может быть, он умер шестьдесят лет назад.
Графиня в задумчивости остановилась.
- Ежели быть точным, тому минуло шестьдесят один год.
- Но тогда вам должно быть... То есть, я хочу сказать, ведь вы знали его не маленькой девочкой?
- В ту пору, дорогая княжна, мне уже исполнилось семнадцать лет, и я год как была замужем за камер-юнкером10 Толстым, упокой Господь его душу! А я сама была фрейлиной императрицы Екатерины, супруги Петра Великого...
- Не может быть! - ахнула Соня.
- Чего не может быть? - сощурилась баронесса. - Того, что я была фрейлиной императрицы?
- Не может быть того, чтобы вы знали дедушку. Ведь тогда вам исполнилось...
- Правильно, семьдесят восемь лет. Как быстро пролетело время!
- Но вы же... но вам же... столько лет никогда не дашь!
- Ежели я донага разденусь, то дашь именно столько, ни годом меньше. Разве ты не слышала, что женщины, которые пользовались притираниями твоего дедушки, очень долго сохраняли молодой вид. Чего греха таить, сама императрица благодаря его искусству выглядела моложе своих лет. Понятное дело, когда и внутренности твои здоровы...
