— Какую радиопередачу? — я посмотрел на Петьку, Петька на меня, и мы оба взглянули на папу.
— А вот какую, — папа забарабанил пальцами по столу, — передачу, посвященную маме, для мамы, о маме… Вот ты, например, хочешь спеть для мамы песню?
— Не вопрос! — воскликнул Петька.
— Отлично! Я напишу ей стихи! — Папа, по-моему, даже испугался этой мысли, но быстро справился с собой. — А что? Было время, когда я посвящал ей кое-какие строчки. Серёжа сделает еще что-нибудь, мы запишем все это на магнитофон и Восьмого марта выйдем с нашей передачей в эфир. То есть прокрутим для мамы нашу пленку. Ну, как сюрприз?
Сюрприз был что надо, но, учитывая позднее время, папа пресек всякие выражения восторга.
— Папа, а можно мне тоже спеть? — поддался я общему порыву.
— С твоими исполнительскими данными мама уже знакома… — Папа задумался, потом положил мне руку на плечо и проникновенно сказал: — Мы найдем тебе дело потруднее.
— Может, мне прочесть «Чуден Днепр при тихой погоде»?
— Вряд ли это будет к месту, — усомнился папа. — Не прочитать ли тебе монолог собственного сочинения?
— У меня нет никакого монолога.
— А ты напиши! — подзадорил меня папа. — Попробуй рассказать о влиянии мамы на наши судьбы.
Я недоуменно посмотрел на папу.
— Фу ты, — рассмеялся он, — эк меня занесло. Попробуй рассказать о маме, о том, как мы ее любим, о том, что она для нас значит. Ты хорошенько все продумай, запиши свои мысли, и твоим выступлением мы откроем нашу передачу. Согласен?
— С-с-огласен, — от такого трудного дела, которое папа возложил на меня, я начал даже заикаться.
Мы с Петькой поднялись.
— А большинство голосов? — осведомился Петька и чуть не испортил торжественность минуты.
Папа великодушно предложил проголосовать. Против никого не было, воздержавшихся тоже.
История девятая
Сюрприз
На следующий день, когда я собирался в школу, ко мне подошел папа и сунул небольшой пакет.
— Вот тут мамины фотографии: детство, юность, взрослая пора. Может, тебя это вдохновит.
Я вдохновлялся всю ботанику и русский, не ходил на перемены, но ничего в голову не приходило.
А на алгебре чуть не случилась беда. Я в который раз рассматривал под партой мамины фотографии, как вдруг меня начал пихать Шурка. Не глядя, я ему ответил тем же.
— Ты чего? — зашипел он. — Тебя Галина к доске вызывает!
Я вскочил, фотографии соскользнули с крышки портфеля и уперлись мне в колени. Чтобы они не упали, пришлось согнуться. Я сразу на целую четверть стал меньше ростом.
— Что с тобой, Метёлкин? — удивленно посмотрела на меня Галина Андреевна.
— Я уже третий раз называю твою фамилию, а когда ты, наконец, соизволил встать, тебя согнуло в три погибели. Живот болит?
— Не болит, — промямлил я.
— Ну так иди к доске, — Сейчас, — я начал коленями запихивать в глубь парты фотографии, но ничего не вышло. Я нашарил всю стопку рукой и попытался незаметно передать их Шурке, он не понял, чего я хочу от него, и вместо этого отодвинулся от меня, освобождая дорогу Неловким движением я снова попытался запихнуть фотографии обратно, но промахнулся, и они усыпали весь пол под нашей партой. Я нагнулся, Шурка бросился мне помогать. К нам подошла Галина Андреевна. Я вытянулся перед ней с пачкой фотографий в руке. Не хватало только, чтобы она сейчас послала меня за мамой. Мама, конечно, допытается, зачем я брал в школу эти фотографии, и наша затея раскроется. Папа с Петькой никогда мне этого не простят. Но все обошлось: Галина Андреевна отобрала фотографии и кивком головы послала меня к доске.
Я вышел, решил задачу, получил пятерку. Она вернула мне фотографии обратно.
— Серёжа, — неуверенно спросила она, — это твоя мама?
Я подтвердил.
— Зачем же ты носишь ее фотографии в школу, рассматриваешь во время урока?
— Они мне лучше помогают усваивать пройденный материал, — твердо сказал я.
5 «А» посмотрел на меня, как на умалишенного. Я выдержал и это.
— Ты бы не мог попросить свою маму, после праздника, конечно, — поспешно добавила Галина Андреевна, — зайти ко мне? Воздействие на успеваемость с помощью фотографий. Это что-то новое в педагогике! Пусть поделится опытом.
— Я ей передам, — весело сказал я и, не обращая внимания на насмешливые взгляды, зашагал на место.
— Чего это ты дурака валял сегодня целый день с этими фотографиями? — спросил меня Шурка, как только я сел.
— Эх, Шурка, — вздохнул я и рассказал ему про свои мучения.
— Зайдем ко мне, — предложил он. — Ум хорошо, а два лучше.
Мы зашли к нему, но и два ума моему делу не помогли.
И только на следующий день, когда я на перемене освежал в памяти биографию Короленко, меня осенило: когда рассказывают о великих и любимых, всегда начинают с рождения, потом идет описание жизненного пути. Не теряя времени, я схватил ручку и начал писать. Вечером вручил написанное папе. Он внимательно прочел и сказал: «Недурственно, смею заметить, недурственно».
Записывать передачу приходилось урывками. Особенно Петькино пение. Но седьмого передача была готова.
Восьмого утром, лихорадочно поправляя галстук в горошек, к нам вошел папа. Он придирчиво оглядел нас, показал большой палец, и мы пошли в гостиную. В руках у каждого было по цветку Они были влажными и грациозно покачивали своими белыми головками на длинных зеленых ножках.
— Вот здорово, — Петька слизнул капельку с цветка, — как лебеди.
— Как лебеди, — согласился папа и постучал в спальню.
— Иду… — раздался мамин голос.
Дверь распахнулась, и мама появилась на пороге в зеленоватом переливающемся платье с пенным кружевом вокруг шеи и на широких рукавах. Такой красивой я ее не видел никогда. Мы протянули цветы, папа усадил ее в кресло и нажал на клавишу магнитофона. Зеленый огонек дружески подмигнул нам, и полились позывные передачи; «Пусть всегда будет мама»…
— Здравствуй, женушка!
Мама посмотрела на папу, услышав его измененный магнитофоном голос.
— Мама, родная, здравствуй!
Она перевела взгляд на меня.
— Мамочка, здравствуй! — зазвенел Петька, и наши голоса слились в единый хор:
— Поздравляем тебя с самым светлым и нежным праздником на земле! Эту передачу мы посвящаем тебе!
Я украдкой посмотрел на маму. Она сидела не шелохнувшись. Только пальцы, которыми она сжимала подлокотники кресла, были белыми-белыми. Сейчас должно было быть мое выступление.
— Мама, — мой голос прозвучал так торжественно, что она выпрямилась в кресле, — ты, как все твои сверстники, вынесла на своих плечах все тяготы войны. Несмотря на это, ты окончила школу с серебряной медалью. Потом ты вышла замуж за папу, стала нашей мамой, и мы говорим тебе за это большое спасибо. У тебя хватило сил окончить институт. Это всегда будет служить для нас с Петькой большим примером. Ты всегда учила нас быть сильными, а главное — честными. Отныне мы всегда будем твоей радостью и постараемся быть достойными тебя.
У меня аж спина взмокла, пока себя слушал. А мама сморщила нос и сказала скороговоркой:
— Посмотрим, посмотрим.
И тут еле слышно заиграла скрипка и зазвучал папин голос:
— Давно я не писал тебе стихи,Но ты не думай, что огонь угас.Хоть перешел на прозу и духи,Но бьет еще копытом мой Пегас…
Стихотворение было очень длинным и непонятным, да еще папа смешно читал его, чуть подвывая, но мама, закрыв от удовольствия глаза, слушала, слегка покачивая головой. А потом запел Петька. Вот уж чей голос не изменит ни один магнитофон в мире…
Папа нажал на клавишу, и огонек погас. Мы уставились на маму А вдруг ей не понравилось?
— Если я буду молчать, — заговорила мама, — то я сейчас заплачу. Поэтому я буду говорить, говорить, а вы не обращайте на это внимания. Спасибо вам, родные мои мужчины. — Она перецеловала нас. — Я буду стараться быть похожей на ту, о которой говорил Серёжа. Если вы не против, я отнесу эту пленку к нам в отдел?
Все будут хвалиться подарками: полочками, вышивками, духами, а я дам им послушать это.
Мы не возражали…
— И еще: вчера я была в школе и рада, что Серёжа сдержал свое слово. За последние три недели у него две твердые тройки и одна пятерка. А это обнадеживает. Папа с Петькой захлопали мне, мама присоединилась к ним.
— Мы с папой освобождаем тебя от клятвы, жизнь затворника окончена. Ты свободный человек. А посему я хочу открыть всем маленькую тайну. Несколько дней назад мне на работу позвонил… кто бы вы думали?
