– Мы стали с ней встречаться каждый вечер после того, как заканчивались эксперименты. И она называла меня необычным ухажером – с тонкой душой и очень искренним… – здесь в его голосе почувствовалось некоторая теплота и гордость. – А я никогда не представлял себя необычным и даже не ощущал, и это было приятно. Я очень хотел ей понравиться. Как правило, в обольщении важно умело подать себя… Хотя нет, тогда я подпал под другое правило, – тут он смолк и закашлялся.
– Ну-ну, рассказывайте. Мы ждем ваш откровенный монолог на тему странностей любви и отношений. Чем не повод обрести бессмертие в женских форумах? У вас хороший шанс.
Банкир в ответ заговорил ровным голосом:
– Я не стал корчить из себя мачо, все-таки я старше ее на 17 лет… Я старался быть максимально приветливым, предупредительным и проявлял о ней постоянную заботу. Это сработало, и моя лав стори в тот момент приобрела законченные очертания. Я хорошо помню первые три важных события – наш первый поцелуй, первое взаимное признание в любви и самый первый раз – сумасшедшие от сексуального соблазна глаза напротив. Это были, несомненно, самые вкусные сливки наших отношений.
Я шутливо перебиваю его:
– Осторожнее, у дам на вооружении весьма известная масонская практика: вначале дают попробовать шоколадку, а когда прилипнет язычок, тут вас и возьмут, что называется, размякшим и тепленьким… Может, вас все-таки поймали на ту девушку как спонсора, а никакой любви там не было? Ведь в итоге они все исчезли, причем, возможно, не пустые, а с вашими деньгами…
– Что вы… В наших отношениях было другое. После первой близости я полагал, что теперь все знаю о её чувствах ко мне. Хотя понимаю сейчас, что, возможно, это было лишь мое воображение… Был уверен, что эта девушка – тот самый заветный и главный вымпел победителя в извечном состязании двух полов… Именно победителем я себя тогда и мнил. И я уже мечтал, что она будет сидеть тихими семейными вечерами рядом и смотреть на меня, как набалованная ручная тигрица. И я потихоньку стал подкидывать в наши беседы идею нашей совместной жизни, а она, как я понял, не имела ничего против.
Он шумно вздохнул и продолжил:
– В тот момент я уверовал, что нашел свой универсальный ключ-отмычку от счастья… Время у меня буквально свистело в ушах – настолько все делалось удачно и быстро. И работа, и отношения… У меня были такие мысли: «Я сумел увлечь собой эту красавицу. Её и моя путеводная звезда – это наша любовь». Хотя внутренний голос иногда шептал: «Наивный! Ты и вправду в это веришь?». Иногда я просто не верил своему счастью.
Впрочем, Лия для меня, несмотря на нашу близость, все равно оставалась загадкой.
– Её имя – Лия? Ну наконец-то слушатели узнали имя вашей исчезнувшей подруги.
– Да, я проболтался, хотя и не хотел называть в эфире её имени. В моменты наших любовных откровений она буквально вся светилась. Отбросив условности изображения душевных и телесных форм общепринятыми средствами, я бы классифицировал ее как необычайно теплый свет, который проникает повсюду – во все закоулки души и тела; который при сближении обжигает сознание и может выжечь его дотла, если что-то пойдет не так, и вы потеряете над ним контроль. Это я к тому, что контролировать свою любовь она абсолютно не умела. Вообще божественные предъявления миру яркой женской любви не менее трудны для описания, чем для фотопленки темные события и пространства. Впрочем, вокруг нее хватало и того, и другого. Я имею в виду избыточной мистики и неких мутных личностей. Возможно, именно поэтому она меня и бросила… Я вряд ли смогу объяснить до конца, кто есть Лия для меня…
– Вот пришла очередная эсэмэска. Слушательница Ирина: «Вы очень красиво и откровенно рассказываете о своих чувствах». Поддерживаю ее мнение, но прошу вас, продолжайте.
– Я так и не понял, как это случилось – рядом была моя и её взаимная любовь, и вдруг ее не стало. Когда Лия внезапно исчезла, по ночам я мысленно выстраивал другой ход случившихся событий. Возможно, это была самозащита моего сознания после любовного фиаско. Чтобы не сойти с ума от отчаянного одиночества… Заселенный мной небоскрёб полуночной фантазии был весь в неоновых огнях, в тихой музыке, в тонком перезвоне хрустальных фужеров, в аромате женских духов и в запахе горящего воска свечей… И в моих грезах обязательно присутствовало её лицо напротив. И вот однажды, посередине моей бесстыжей и нагой, как библейская блудница, мысли-прогулки, где так любят отдыхать беспечность души и бесконечность времени, я вдруг явственно признался себе, что мой небоскреб заселен лишь призраками. Что, возможно, я никогда уже её не увижу и что надо учиться жить реалиями… Это было непросто – отказаться от общения с ней и в моих мечтах… А потом мне стало казаться, что все те призраки, которые мы фотографировали – они все переселились в меня. И они стали терзать меня, и вот теперь я боюсь темноты и ночи. А однажды, когда я лежал в своей кровати, из темноты ко мне шагнула тень и долго стояла напротив. Мне показалось, что она вышла из большого настенного зеркала. И тогда я воскликнул: «О, Боже! Не знаю кто ты, но мне удивительно и страшно».
– Это не был Бог?
– Нет. Это был не он.
– Удивительные у вас видения и страхи… А это не какая-нибудь из регулярно диагностированных психиатрами маний типа паранойи?
– Вы тоже засомневались… Нет, здесь другое. Я знаю, что некоторые структуры сознания функционируют только в условиях психологической перегрузки. Его самые потаенные аспекты… Они активизируются, когда вы проявите к ним большой интерес, то есть станете говорить с ними на одном языке. А потом, разговорившись, вы не сможете заткнуть им рот. Темнота в душе – это беспробудная ночь в сердце. Сознание может освободиться от нее, но брошенное влюбленное сердце никогда, – он на секунду перевел дух и заговорил снова. – Затворником я стал не для того, чтобы отгородиться от мира. Хотя, повторю, все последнее время – для меня недобрые дни. Мне нужна защита от неконтролируемых моим сознанием враждебных внешних сил.
– А может быть, от вас самого?
Я вглядываюсь в бывшего банкира: правильные черты лица, темные брови, ясный выразительный взгляд, но этот взгляд уже с элементами мирской отрешенности – почти портрет некого подвижника-схимника.
Тем временем гроза взяла еще более высокие ноты, и атмосферное электричество на фоне низвергающегося с небес водопада просто взбесилось. Молнии полностью исказили небосвод и лицо банкира. В такие моменты оно мне стало казаться тоже каким-то нереальным, как и его опыты с тенями.
На мой последний вопрос он не ответил и продолжил:
– Мне кажется, что она до сих пор меня любит. Она пришла в студенчество и в наши приключения с фотографированием из богатой жизни её родителей и рассказывала мне про свою жизнь в среде «золотой молодежи». В части доступности общественных благ мы с ней представляли, как говорят археологи, один и тот же культурный слой. Мальчики её круга, у которых в голове только светские визиты, показуха сверхпотребления и ежевечерняя тусовка, не трогали её сердца. Во всяком случае, не так сильно, как ей хотелось бы. Возможно, потому, что её влечет некий зов неумолимой природы, а может, и преисподней… Теперь она может иметь к ней предрасположенность… Ведь мы вместе шагнули в потустороннее. Это не забывается и из души бесследно не исчезает… Я хочу в это верить.
Расчувствовавшись, он все больше выглядел всего лишь как пользованная промокашка, а не как анонсированный еще в прологе своей драмы покинутый пассией в чрезвычайных обстоятельствах, но все же пребывающий в тонусе герой-любовник. Чтобы уж окончательно не ломать его харизму перед мужчинами-слушателями, я попытался настроить своего собеседника на более позитивный лад и потому перебил его с видимым юмором:
– Да уж… Современные технологии медосмотра не в состоянии выявить в девушках первородное буйство и греховность крови. К сожалению, это почти не имеет внешних признаков. ДНК без благородного шторма теперь не в моде. Хотя вы правы – да, именно зов преисподней тревожит и большинство мужчин: на наших улицах всегда много красивых чертовок. Как тут не соблазниться? Однако вы – не какой-нибудь молодой и трепетный влюбленный поэт… И еще недавно обладали законченным комплексом верований в абсолютную силу денег… Но вот на досуге занялись непрактичным экспериментом и с любовью, и с собственной душой, и тут же многое изменилось… Но, продолжайте, что было дальше?
– Однажды она сказала, что безмерно любит меня, но я должен быть чрезвычайно осторожен.
– И вас это встревожило?
– Нет, я пребывал на своей волне всеохватного счастья. В этой фазе благоразумие несвойственно.
– Красиво излагаете… Раньше я наивно полагал, что в любви только дамы велеречивы, а в воображении – многогранны. Может быть, грубовато, но сегодня эмоции слушателей во многом определялись переливами ваших взбаламученных чувств через край.