Эта догадка просто ошарашила меня. Вот тебе и раз, а ведь Семен прав. Удивительный он человек — все больше молчит, терпеливо слушает, а уж если что скажет, то всегда строго по делу и в точку.
— Тарас Тимофеевич, что еще по радио было? Или по телевизору?
— Так не работают они, — пожал плечами дед. — Свет-то у нас еще есть, а вот телевизор да радио с самого утра молчат. Вчера только говорили, чтоб все дома сидели и никуда, значит, не высовывались. Да только мне все одно надо выйти, в магазин сходить хоть за хлебом…
— А знаете, сидите, Тарас Тимофеевич, — поднялся Леха. — Мы сходим и все Вам принесем. Что еще нужно купить, кроме хлеба?
— Крупы возьмите, ребята, да можете водочки, полушку, — воодушевился старик и полез в карман висящей на крючке в прихожей фуфайки. — Я денежку дам, погодите.
Семен, решительно отказавшись от денег Тараса Тимофеевича, отправился с Лехой в магазин, а мы с Ванькой вышли во двор на перекур. Уселись на старенькие крылечные ступеньки, упруго гнущиеся под нашим весом — мне сразу вспомнились детские поездки на огород к тете, там было похожее крылечко. Старый серенький домик, небольшой и не слишком опрятный огород — все точно так же, как пятнадцать лет назад, даже запах деревни остался прежним.
— Все интереснее получается, — зло сказал Ванька. — Подумай сам. Кто за все это отвечает? Наше паскудное правительство. Теракт в главный государственный праздник, а потом больше полумиллиона жизней вот так вот, в труху… Там же наши родители были, Димыч, у Лехи вон мама, девчонка его, Оля. Я просто пока вообще не могу это все в голове уместить, все говорю себе, что потом думать буду, а то, блин, того и гляди свихнусь.
— И не говори, — я вздохнул. — До меня пока тоже, кажись, не добралось еще. То есть, я вроде бы понимаю, что ни семьи, ни дома больше нет, но сам удивляюсь, что пока держусь.
— Хотя вру, Димыч, — признался Ванька. — Сегодня вот видел во сне, что сижу я дома с матерью, она с работы пришла, что-то приготовила. И вот поели мы, пьем чай, я уж думаю спатеньки идти — завтра смена с шести — и как бабахнет! Точнее, звука я никакого не слышал, просто свет, яркий, аж глаза горят. Я даже как будто бы ослеп, но это же сон… И все замерло, и слышу тихий голос мамы — иди, говорит, отсюда. Хорошо, что тебя здесь не было.
Под конец фразы голос Ваньки немного дрогнул, и сам он нервно затянулся. Я понимающе посмотрел на друга и на его слегка заблестевшие глаза, которые он быстро опустил, принявшись изучать ползущую по кроссовку божью коровку. Я тоже пару раз в течение дня ловил себя на мысли о том, что же пережила моя семья, осознав, что через долю секунды их ждет быстрый и страшный конец. Не было ни малейших сомнений, что они успели что-то подумать и что-то ощутить, наш мозг способен воспринимать и перерабатывать информацию за тысячные доли секунды, молниеносно делая выводы. Наверняка перед скорой и, к счастью, безболезненной кончиной в головах людей-таки успела проскочить одна тревожная мысль, состоящая из удивленного недоверия и осознания своей обреченности. А родители наверняка обо мне вспомнили и, может, даже успели порадоваться, что я далеко. Я не имею никакого права быть сейчас слабым, ни малейшего. Надо только добраться до ближайшего города, пойти в полицию и пусть нами, как жертвами, занимается горячо любимое государство.
Интересно, какая компенсация нам полагается? Лично я бы не слишком удивился, если бы нас постигла незавидная участь помещенных в какой-нибудь карантин, причем пожизненно. Да и как можно компенсировать то, что не продается и не покупается? Даже если предположить, что правительство вдруг посочувствует и подарит квартиру с окнами на Красную Площадь, что заполнит пустоту от такой потери, которая постигла нас всех? Ничто и никогда не сможет заставить нас это забыть. Я вообще бы не отказался для своего же блага прилечь ненадолго в психиатрическую клинику, но, едва эта идея пришла мне в голову, как я ее отмел. Нет, спасибо, еще сделают овощем, я ведь как-никак пострадавший, фактически беженец, много чего интересного могу рассказать журналистам, а за деньги заткнуть не получится. Я поделился размышлениями с Ванькой.
— Не думаю, что они настолько бессердечные, — покачал головой друг. — Да и толку-то нас по психушкам прятать, думаешь, мы одни такие счастливые?
— Нет, конечно, и других хватает. Интересно, чем они сейчас заняты.
— Да все тем же, уверен. Тоже ищут информацию и гадают, только по нам бабахнули или вообще весь мир в труху. А если кто уже узнал, что это свои подсуетились, так там уж все непредсказуемо, от жажды мести до суицида.
— Ага. А у нас, выходит, посерединке выходит, — я ткнул Ваньку кулаком в плечо, пытаясь подбодрить, хоть у самого горько саднило в горле. — Мы и Кремль брать не собираемся, и с собой кончать. По крайней мере, я на это надеюсь. Выше нос, Ванька. Нас хоть четверо осталось, все друг друга давно знаем, не многим так везет в таких ситуациях. Каждый может рассчитывать на каждого.
— Слово «везение» тут вообще не уместно, — огрызнулся было Ванька, а потом поднял на меня извиняющийся взгляд. — Да нет, ты прав. Если сейчас раскиснем, то потом трудно будет собраться. Сейчас парни вернутся и поедем куда-нибудь, хоть в Челны те же, толку-то по деревням мотаться. Обратимся в отделение, посмотрим, что получится. Только вот документы только у нас с тобой — права — а паспортов вообще ни у кого.
— Да разберемся, по базе пусть пробьют, у них же должна быть хоть какая-то система, в которую мы все включены. И вообще, это менты виноваты, так что пусть только пискнут.
Ну, а чья ж вина? Всем понятно, чья. Полиция должна работать, а не имитировать бурную деятельность. Так можно бесконечно жертв терактов оплакивать, тогда как надо эти теракты предотвращать. Да и ситуацию можно было повернуть вспять, действуй правоохранители более оперативно. Стреляли бы сразу на поражение, брали бы на себя ответственность — им бы потом еще ордена за это дали — и спасли бы город, пусть даже ценой нескольких тысяч жизней. А так что? Так семьсот тысяч потеряли.
Мне вдруг вспомнился тот полицейский, что развернул нас на тракте. Он что-то про внутренние войска говорил. Мол, приедут и порядок наведут. Видимо, им сверху так сказали, дезинформировали, а на самом деле хотели просто запереть людей в ловушке и накрыть всех сразу. Да уж, мента жаль, мне он показался хорошим человеком. Откуда такие вообще в наших органах берутся? А ведь встречаются время от времени честные и бескорыстные сотрудники. Ума не приложу, чего им стоит сохранение своих принципов в таких глубоко аморальных структурах.
Наше поколение, повально увлекающееся играми и книгами о ядерной войне, постапокалипсисе и нападениях зомби словно бы готовилось к подобной ситуации. Нет, я и сам любил в что-нибудь этакое поиграть. Мне казалось забавным бродить по заросшей деревьями Припяти, отстреливаясь от кровожадных мутантов, или скакать по руинам европейских и американских мегаполисов. Все это было таким далеким и невероятным, и только потому интересным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
