Отвели к дежурному (на сей раз там был лейтенант), который сверился с бумажками, отдал перочинный ножик, но не мне, а сопровождающему, и передал меня в придачу к ножику тоже.
Я вставился насчет фляжки, но мне вежливо, однако с легким раздражением пояснили, что не передано со мной никакой фляжки и она не учтена, а оттого ее не отдадут. Кто-то ее зажал из прежних конвоиров. Незадача. Имущества и так с гулькин орган, а стало еще меньше.
Поинтересовался насчет того, дадут ли поесть, – ответили, что там покормят, куда забирают.
Что ж, спасибо этому дому, пойдем к другому, если это не на расстрел. Вообще солдатик, которому меня отдали, выглядит как-то опасно. Я таких людей встречал: у них даже взгляд такой, как будто они выбирают, в какую печенку тебе пулю всадить: в правую или в левую.
Гм, а точно печенок две? Или это почек две? Не помню. Наверное, все-таки почек. Ладно, пусть будет в почку. Ну, вы поняли, что такие люди – они… ну, опасные, и лучше их не нервировать, а тем более попусту.
Вышли мы из здания, и конвоир сказал, чтоб я постоял. Сейчас подъедет подвода, и мы на ней поедем. Голос вроде нормальный, не злой. Я и решил воспользоваться моментом, спросив, куда меня повезут. Солдатик в ответ спросил: а что я, службы не знаю, что с конвоиром разговариваю? Ответил, что я не служил, потому и не знаю. А спрашиваю потому, что ежели мы, скажем, на работу поедем, то я, узнав про это, и заткнусь, больше не мешая, а если меня на расстрел везут, то хоть помолюсь в последний раз, пока еще живой.
Конвоир хмыкнул, что я, оказывается, еще не только неслуживший, но еще и несознательный, ибо в басни про Бога верю. Но повезут меня не на расстрел, а в часть. Но если я бежать вздумаю, то получится, что на расстрел тоже. Я понял и заткнулся, как обещал.
Постояли мы с полчаса, потом из-за угла вывернулась подвода. Такая же, как у деда, что мне по дороге встретился, только крашенная в темно-зеленый цвет. Спереди сидел еще один солдатик, управлявший коняшкой. На подводе лежала груда мешков, от которых пахло чем-то резким и неприятным. Я даже не смог понять, чем это пахло. По команде конвоира я сел сбоку, а он чуть сзади меня. Коняшке сказали: «Но!», и она тронула с места.
Мы неспешно попетляли по улочкам, выехали к мосту (там нас тормознули патрульные и проверили документы).
Про меня патрулю сказали, что это задержанный для особого отдела.
Я подумал, что это явно НКВД, и заныли моя душа и кое-что другое. Проверка закончилась, мы тронулись и влились в довольно плотный поток подвод и пешеходов, выехали на мост через Лугу, потом куда-то свернули. В другое время я бы повертел головою, рассматривая все вокруг, но слова про особый отдел меня выбили из колеи и я погрузился в мрачные переживания. Мозги мои как взбесились и стали выдавать мне все новые и новые сцены из фильмов, что я видел, и все про допросы. Блин, а сколько ж я этих фильмов, оказывается, помню. И то, что я помнил, снова погружало меня в мрачные бездны отчаяния.
Сколько мы ехали, куда сворачивали – в памяти не отложилось. Оторвался я от своих дум только в сосновом лесу. К тому моменту я был готов в чем угодно сознаться, лишь бы сразу прибили и не мучили. Блин, такого ужаса я не испытывал никогда при встрече с ментами, и даже когда меня пепсы задерживали! И в камере тоже такого не было! Мы и там продолжали веселиться и прикалываться.
Не было тогда у меня такого давящего ужаса! Или потому ужаса не было, что пивом мы оба раза налились, как крокодилы? А вообще да. Будь мы трезвые, мы б могли вспомнить, что нас и на пятнадцать суток запереть могут, и травку в карман подкинуть, и за борзое поведение вломить. Или, как в Казани, бутылку вставить. Но мы про то не думали, а все прикалывались.
Не, ну бутылка в заднице – это ва-аще нечто, но, если подумать, за наши шуточки не по делу, наверное, могли бы и по морде дать. И нельзя сказать, что не за дело. Если вспомнить, что Славка Кот сказал пепсу, что тот только вчера с пальмы слез, я б на его месте, блин, Славке вделал. Если б Славка был не мой дружбан, а просто прохожий, и мне такое сказал, то сразу же мог от меня схлопотать. А так – ничего, все обошлось в первый раз, только штраф в итоге влепили, а второй раз – тоже. Ну не совсем, не для всех. Славка тогда в кармане носил кастет, его выцепили и потом геморроя было на две задницы. Ну, тут он сам виноват. Вместо кастета можно взять отвес и пользоваться им как кистенем. И никто не придерется – инструмент, однако.
Я еще успел подумать, что ведь мы еще ничего так жили и менты нас особо не доставали. Ну, гайцы часто дерут, но, если честно, на дорогах столько неадекватов развелось, что если драть штраф с каждого второго – не ошибешься. Он если не сейчас что нарушил, то вчера точно нарушал.
А так – ну, задержат тебя пепсы, и ничего особо страшного-то не было. Вообще, если честно, ко мне трезвому они никогда не подходили с попытками задержать. Вот когда мы поддатые – и загребали два раза, а бывало, просто говорили, чтоб мы меньше ржали, а то нас уже за Невой слышно. Раза три удавалось отмазаться – когда в компании был кто-то, кто почти трезвый и не как гопник выглядел. Уважительно поговорит, расскажет, что мы вот ведем чуть перегрузившихся друзей, – и получится разойтись. При задержании могут и вломить и даже газом побрызгать, это да. Но, честно сказать, не попадал я в расклад, чтоб вломили просто так – ни мне, ни кому из приятелей. Вот насчет подставы с травкой…
Но тут меня оторвали от мыслей:
– Эй, проснись! Иди в этот блиндаж…
Я стряхнул думы и спустился в небольшой участок окопа перед раскрытой дверью в блиндаж.
Конвоир чуть отодвинул меня в сторону и постучал по дверному косяку. Оттуда выглянул солдатик с малиновыми петлицами.
– К товарищу Осинину из комендатуры задержанного доставили.
– Щас спрошу! – И солдатик скрылся за плащ-палаткой, которая закрывала вход наподобие занавески.
Затем нас запустили внутрь, конвойный отрапортовал, что он доставил… А я стоял и осматривался.
Сразу за дверью было пустое пространство, только у левой стенки стояла пара ящиков зеленого цвета. Дальше, в самом конце блиндажа, сделаны нары буквою «П». А вот к концам этой «буквы» пристроены два столика, чтоб, сев на конец нар как на стул, за столом можно было писать. Справа за таким столиком сидел тот парень, что нас встречал, и писал какую-то бумагу, макая ручку в чернильницу. На левом столике тоже лежали какие-то бумаги. Под потолком висела керосиновая лампа. Я такие лампы только в кино видел. Хотя ребята говорили, что такими еще до сих пор пользуются в деревне. Есть такие деревни, где никто почти не живет, ну в двух или трех домах пяток человек, потому туда электричество не провели и не будут. Так там – хочешь свечку зажигай, хочешь – такую лампу.
И еще на нарах сидел человек. Уже немолодой, лет так за сорок, в очках. А очки у него были такие вот: сами стекла круглые, и оправа тоже. Кажись, в таких эта актриса играла, из того фильма… Ну, тот, где песня такая: «Не смотри, не смотри по сторонам, оставайся сама собой!» Только ее специально так наряжали, чтоб выглядела как последняя дура, а в этом времени, наверное, лучше очков не бывает.
Волосы у него уже редеть стали, хотя до лысины еще не дошло. На плечи шинель накинута, и выглядит он, как будто ему не по себе или холодно стало. Хотя на улице жарко, да и тут не прохладно. Взгляд усталый.
– Игорь, ты иди сейчас к сержанту Макарову и будь там. После обеда мы с тобой, как собирались, на станцию поедем. А ты, задержанный, садись вот на тот ящик и отвечай на вопросы. Филипп, оторвись от бумаг, будешь протокол вести.
Мы все и выполнили. Солдатик со взглядом, что твою печенку выцеливает, вышел, второй солдатик писанину отложил, лист бумаги взял и стал мои данные выспрашивать. А я сел на те два ящика и стал сообщать, кто я и откуда. Солдатик-писарь данные записал и сказал, что готов дальше.
– Хорошо, Филипп, пока остановись, а я с задержанным побеседую. Звать тебя Сашей? Ну вот, Саша, пока расскажи мне, как ты в эти края попал и отчего одет ты в одни штаны, да и те какие-то интересные. Ах да, забыл представиться: я оперативный уполномоченный особого отдела батальона Осинин Андрей Денисович. Привык, понимаешь, что в райкоме у меня табличка на двери висит и представляться не надо. Да и полрайона меня в лицо знают за пятнадцать лет работы. Рассказывай.
– Я, Андрей Денисович, сюда попал из Риги. Когда немцы близко подошли, а местные латыши зашевелились и стали говорить, что будет, когда немцы придут, мой заведующий складом взял меня, шофера, кассу, бумаги разные и поехал подальше от немцев и латышей. Я тоже оставаться с немцами не желал и отказываться от поездки не стал. Ехали мы, ехали, пока где-то неподалеку от Кингисеппа не попали под бомбежку. Меня взрывом оглушило, и потерял я сознание. Очнулся – никого вокруг нет. Как голова чуть меньше трещать стала, пошел сам.
А штаны… Мои штаны и рубашку так испоганило, что лучше голым ходить, чем в таком виде. С машины, кроме меня, скинуло еще чемодан заведующего, а он совсем маленький ростом. Его вещи на меня не натянешь. Нашел только вот эти штаны, он в них на рыбалку ходит. Зайдет по колено в воду и удочку закидывает. Слава богу, хоть они налезли, а то б шел и лопухом прикрывался.
