А значит, что если такое же у латышей делается, то если я знаю, какие в Риге винтовки, то могу и не знать, какие есть в Юрмале! То есть можно малость сбрехать.
Кстати, а что я могу знать про советские системы? Ну, наган. У меня он даже был, только переделанный под стартовые патроны. Хотя если в упор в морду ткнуть и нажать, то перепуг будет знатный. А может, и глаз выбьет. Трехлинейку видел, но пользоваться ей не могу. Вот еще есть пулемет Дегтярева с круглым диском, я даже с ним немного повозился. Это мне знакомые парни-реконструкторы разрешили в обмен на кое-что полезное. Еще я в руках держал ММГ ППШ, но стоит ли про него рассказывать? Вдруг он еще секретный?
А про немцев? Винтовку Маузера я немного знаю, мне Толька Рыба показывал, когда его отец ее купил. Пистолеты немецкие видел только копаные и не сильно хорошего сохрана. Не, лучше сказать, что есть у них какие-то винтовки и пулеметы, но только я в них не того, точнее – ничего.
В общем, я перечисляю эти эстонские системы и говорю, что они у латышей были. Про советские скажу, что вот видел такое-то, а сам в руках только наган держал. Он еще царский, так что прокатит. Про латышскую армию я тоже кое-что должен знать, хоть меня и не брали, потому почитаю про японскую и своими словами перескажу. Вообще, наверное, все армии одного времени друг на друга похожими быть должны хоть немножечко? Ну, вот и в латвийской армии самураев и катан не будет, а остальное будет.
Свет мне не выключали аж до обеда, когда миску горохового супа с хлебом принесли. И водички, когда попросил. Вообще ничего, сытно. Впрочем, жаловаться нечего, приходилось мне и хуже питаться, когда без денег был. Свет вскоре после обеда выключили, зажадничал кто-то, но я протестовать не стал и снова покемарил. А то голова от непривычных цифр и фактов гудит уже.
Поспал, потом поплакался, что опять хочу в будочку. Конвоир выматерился, но сходил, получил у кого-то разрешение и вывел. Я опять цапнул журнал. «Военно-инженерное дело» называется.
Возвращаясь, опять заныл, что сидеть в темноте погано, и свет мне включили. И опять почитал.
Пока не настали пшенка с кипятком на ужин и отбой. Тут и гороховая музыка подоспела. Эх, откроют утром мою каморку и отравятся…
И вот, пока он спал и терзал слух и обоняние комендатуры, состоялся один разговор, сильно повлиявший на его судьбу в этой реальности.
Оперуполномоченный особого отдела УР Яблоков с начала войны не знал покоя – столько свалилось на него дел. Их и до войны хватало, а сейчас Яблоков просто-напросто ощущал, что если бы у него появился двойник, то и этот двойник падал бы с ног и все равно всего не успевал. С началом войны в УР стало приходить пополнение, зачастую с очень многозначащими биографиями. До войны бы такого послали куда-то в рабочий батальон, а не в пулеметный. А теперь пожалуйста – уже второй приходит, служивший в белой армии! И не какой-нибудь, а Юденича! И еще один из бывших украинских бандитов, сдавшийся по амнистии!
Они что там, в Ленинграде, с ума посходили, направляя сюда такие кадры?!
Но это еще не все. Со своими секретными сотрудниками никак невозможно повидаться. Все перешли из казарменного городка в землянки и шалаши близ дотов, и оттого, чтоб ему тихо и незаметно поговорить с сотрудниками, нужно черт знает какую конспирацию ломать. Скорость получения сигналов – теперь считай, что никакой! Одно счастье – еще ничего серьезного в сигналах не было. Так, одни установочные данные да слегка пораженческие разговоры, когда в сводке появляется очередное «направление».
Еще приходится бороться с местными властями. Приходят мобилизованные на оборонительные работы, а некоторые исполкомы вообще обнаглели с присылкой! Из Волосова прислали двух баб почти что на сносях, да и среди остальных – слабосильных чуть ли не половина. Из Усть-Луги – деда семидесяти лет, да еще и глухого как пень. Он даже не понял, что его на земляные работы послали!
И на каждое такое разгильдяйство, граничащее с саботажем, надо писать отношения по своей линии плюс по советской линии, чтоб они этого предрика на место поставили!
А дел столько, что не знаешь, за что первым взяться: то ли за отчет по агентурной работе, то ли за спецсообщение про развал работы в Волосове! А их в отделе осталось всего двое из троих. Федор Иванович застрял в госпитале всерьез и надолго. А Михайлович половину времени проводит на разных совещаниях, где ему по штату быть положено.
Значит, Яблоков должен за троих! А можно и за четверых! Вот, на подходе еще один батальон. Радоваться надо бы, а не радуется! Своего оперуполномоченного точно там не будет, но личный состав будет засоренный всем, кем можно! И опять все упадет на него!
Было б еще хуже, если б не нашли сведущего человека из пограничников запаса. Грамотный, и даже на машинке умеет. Сидит теперь и строчит бумаги. Хоть начальство перестало постоянно рычать за невовремя отправленные формы и спецсообщения!
Слегка излив душу и от этого успокоившись, Яблоков закончил писать отношения разгильдяям из Волосова и смог подумать еще об одном деле. Тут у них в комендатуре сидит один не очень понятный тип без документов, якобы эвакуировавшийся из Риги. Где-то по дороге попал под бомбежку и лишился и документов, и одежды. Вообще странные эвакуирующиеся уже тут были. Война совсем недавно началась, а пара ответработников из Эстонии отправилась в Ленинград с домочадцами и с весьма туманной целью командировки. С ним-то вопрос решился просто: вернули их в Таллин, пусть товарищ Сергей Кингисепп (между прочим, сын того самого Кингисеппа, в честь которого город переименовали) с ними разбирается, на что похоже их поведение: на дезертирство или нет.
А тут гражданин немного непонятный, особенно потому, что времени не было с ним поработать. Вообще по нему сложилось четкое впечатление, что он чего-то недоговаривает. Чекистское чутье – оно не подводит. Не исключено, что парень – из приблатненных. Когда его в комендатуру помещали, он немножко в эту дудку поиграл. А может, это тоже не все. Ладно, потом им займемся.
Прибывший из Ленинграда ОПАБ не подтвердил горестных предчувствий Яблокова. Ибо уполномоченный особого отдела там имелся, и он же успокоил насчет личного состава: не брали туда людей с темными моментами в биографии.
Вот люди недостаточно здоровые – это да, таких много. Часть уже отсеяли, но еще есть. Народ шел охотно, были случаи сокрытия болячек. У человека много лет очки как телескоп, но перед кабинетом глазного врача он их в карман засунул и заявил, что зрение у него нормальное. А один доброволец шестидесяти двух лет тоже записался, а когда ему сказали: мол, Данилыч, у тебя уже года не те, обиделся и заявил, что он не просится к тяжелым орудиям снаряды подносить. А оружейным мастером он до сих пор может. Еле убедили.[6]
Оперуполномоченный батальона был тоже немолод и долгое время в органах не служил. В Гражданскую он воевал в батальоне ВЧК, потом в ревтрибунале 14-й армии. Затем его перебросили в Среднюю Азию, и там он два года за басмачами гонялся. Пока малярия так не прихватила, что пришлось оттуда уехать. Демобилизовался и работал по партийной линии.
Вроде как мужчина серьезный, понимающий. Партстаж опять же с апреля 17-го.
Будет в отделе теперь четверо, если Федора Ивановича подлечат.
Яблоков и рассказал новому уполномоченному (его фамилия была Осинин) про этого подозрительного задержанного и предложил им заняться. Осинин согласился.
– Присылай его. Поставим на работу, пусть покажет, на что способен в рытье окопов и прочего, а дальше люди на него посмотрят, свое мнение скажут, и я погляжу и побеседую. Труд, он не только из обезьяны человека сделал, но и из многих разгильдяев – полезных людей.
Вот когда наш трибунал в Кременчуге был, там имелся специальный лагерь для трудового перевоспитания. Посидит там воришка, руками поработает и поймет, что жить честно надо. И больше не ворует. А окажется человеком полезным, так их из лагеря освобождали и в ЧК брали, и в советские органы на службу – тоже. Так что не боись, разберемся, что с ним делать.
– Ну и ладно. Сейчас я записку напишу в комендатуру о передаче его тебе. Забирай его и используй.
Следующее утро было начато аналогично. Утречком достучался, изъявил желание посетить и посетил. «Свежего» журнала на сей раз не было, были жалкие остатки какого-то уже использованного.
Сделал свое дело, ушел, обмылся, попил и вежливо намекнул, что неплохо бы и позавтракать. На намек мне не ответили, вернули обратно, свет включили, а ориентировочно часа через два вызвали «с вещами». Я оставил журнал с армиями на месте, а инженерный журнал захватил с собой, свернув его в трубку и засунув в карман. Карманы в моих штанах вполне ничего и даже литровую бутылку вмещают, так что влез и журнал. Еще я хватанул бланков для туалетных надобностей. Журнал-то и читать можно, а вот бланки – только так.
