Раньше Алекс даже задумывался, только ли Марвину он кажется женоподобным или всем неграм. Пару месяцев назад в местном бассейне он проплыл раз-другой туда-сюда, потом вылез из воды и спросил об этом своего друга Адама, который снял с носа зажим и ответил:
— Не… Мне ничего такого не кажется. Ничего в тебе женоподобного нет. Маленько полноват, и все. И волосы густые. Меня он тоже так поддевал. А я такой же темнокожий, как он.
— Да, — обрадовался Алекс, плеснув водой в мальчишек рядом, а они плеснули в него, — ты точно парень темнокожий.
— Да, я — темнокожий. И мне это ой-ой как дорого обходится. Вся жизнь на этом подвешена. Такие дела. Не знаю даже, как лучше сказать. Пожалуй, поважнее, чем принадлежать к некоему классу.
Из носа у Адама вытекла вода вперемешку с чем-то погуще. Должно быть, это закон. Алекс набрал в грудь воздуху, как пловец-олимпиец, шагнул по ребристому дну, сделал кувырок, оттолкнулся от стенки и проплыл почти две трети бассейна под водой — личный рекорд. Он в последнее время прибавил в весе, да и покуривал. Когда он вынырнул, то подмял под себя сразу четыре пробковых буйка и, держась за них, сидел в воде, поднимаясь и опускаясь, как поплавок.
— Что ты имеешь в виду под «классом»? Мы же голубых кровей?
В этот момент Адам в очередной раз театрально потянулся. Из чего Алекс заключил, что его друг приходит в бассейн не забавы ради, а держа в уме тщательно разработанную тайную программу — в отличие от Алекса, который проводил время, пописывая под водой в разные стороны и посматривая на молодых женщин и выпуклости их купальников внизу живота. Адам зацепился ногой за поручень. Рядом с Адамом развернулся кусочек пластыря, и вода вокруг окрасилась кровью. «Должно быть, это закон», — снова подумал Алекс. Адам зевнул, развел руки в стороны, а потом завел их за спину и сложил, как при молитве. Получилось впечатляюще, и женщины на него обратили внимание. Он в последнее время похудел и не курил, если только это была не травка. На торсе его бугрились мускулы.
— Нет, конечно, но мы немного другого класса, чем Марвин. У нас кровь голубее. В этом ключик ко всему. Хотя это слишком грубо сказано. Вот если сравнить голос Марвина с гойским голосом твоего Ленни Брюса…[10]
— Ну? И что ты хочешь этим сказать?
— Что «ну», умник ты наш? Я хочу сказать, что, может быть, по отношению к нему, и этому его наркодилеру, и всей их шайке-лейке мы самые настоящие гои.
— А он еврей?
— А он еврей.
— Ну, этот аргумент действительно… — Алекс стал подыскивать нужное слово, но оно так и не пришло ему в голову.
— А я «как бы еврей». Можешь записать это в своей книжице. Завести там специальный подраздел.
После этих слов Адам прошествовал к чаше бассейна и нырнул. Алекс же начал яростно отряхивать воду, чем вызвал недовольство страшненькой дамы во флуоресцирующем костюме. Голова у нее была словно толстой гайкой прикручена к толстой шее. Огромный рот. Она смеялась над своим сыном, барахтающимся на мелководье. Все — по тому же закону, который стоит над всеми законами.
И тут Марвин, который повернулся спиной к Алексу, чтобы посмотреть на дом напротив, вдруг тихонько взвизгнул. Он качнулся назад на пятках, что на международном языке жестов означало крайнее удивление. Он взметнул одну руку в воздух. Он посмотрел как Чаплин.
— Приятель, это твоя машина? Глазам своим не верю. Господи Иисусе! Боже всемогущий!
В нескольких метрах от того места, где она обычно была припаркована, Алекс увидел свою старушку «Грету», отчаянно прижавшуюся к поребрику, словно в поисках спасения. Ее передний бампер сильно погнулся, а вдобавок еще и треснул, а по двери словно кто-то заехал гигантским кулаком. По лобовому стеклу расползлась паутина трещин.
— А окошко пассажира? — воскликнул Марвин, показывая на левую сторону машины.
Бок «Греты», от капота до багажника, покрывали вмятины и царапины, а откидной матерчатый верх сложился гармошкой, как старый аккордеон. Вся машина словно сжалась на полфута.
— Братишка, твоих рук дело?
Алекс обхватил себя руками, точно актриса Лоурен Бакалл. Шел девятый час утра, но прохлаждаться ему было некогда. День начинался хорошо. И день лгал. Алекс чувствовал, что в такие дни он не боец. На полном серьезе верил, что есть дни, для которых кем-то, ради собственного развлечения, написаны ужасные сценарии. И верил, что в такие дни ему ничего другого не остается, кроме как безропотно ползать по дну жизни и рыть носом землю. Хотя бы в этом смысле, если не в каком-то другом, он был глубоко верующим человеком.
— Быть того не может! Вы только гляньте! — продолжал потешаться Марвин.
Алекс медленно опустил руки, словно вспоминая, какая из них левая, а какая правая:
— Что ты хочешь всем этим сказать?
— Не надо водить меня за нос, — фыркнул Марвин. — Я — человек простой, разношу молоко и никого не трогаю. Мне только хочется узнать, ты это или не ты сотворил такое со своей тачкой. Дальше ехать некуда… — Он хохотнул еще раз.
Тут лицо Марвина уплыло куда-то вверх, ноги Алекса подогнулись, и он опустился на колени. Прямо перед его носом, на краю бетонной ступеньки, большая колышущаяся улитка, словно в раздумье, волокла куда-то свою раковину. Алекс на мгновение придержал ее ладонью. Потом развернул в сторону газона, и в это мгновение его захлестнула жалость и к улитке, и к нему самому: как беззащитны они рядом с мощными полированными черными ботинками Марвина, в этой холодной Лапландии лестницы, в Аризоне садовой дорожки, ведущей к шоссе и возможной гибели.
— Слушай. На полном серьезе. У тебя депрессия? То есть вообще? — спросил Марвин с искренней озабоченностью.
— Да, — бросил Алекс. — Да, мне так все видится.
— Тебе видится?
— Марвин, правда, не хочется об этом говорить.
— И ты не знаешь, когда сотворил это со своей машиной?
— Марвин, я ничего не помню.
Марвин выдохнул: «Ха», похожее на первый звук боевого горна. Он элегантно развернулся на нижних двух ступеньках и стал удаляться по дорожке. Улитка обнаружила, что вокруг нее все до сумасшествия родное, зелено-влажное — но в этих местах случались и очень неприятные встречи, например с острыми лезвиями газонокосилки, возникающей из ниоткуда. Алекс свел глаза на переносице. Три раза стукнул пятками друг о друга. Закрыл калитку в Маунтджой.
ГЛАВА 2
Йесод, или Основание[11]
Знаменитая фраза номер один Мухаммед Али — иудей Безделушки, снимающие стресс, в сравнении с воронками •
Договоренность с Адамом и фунтовая купюра •
Знаменитая фраза номер два • Бог и Гарбо •
Автограф Китти Александер • Джозеф объясняет, как иудеи относятся к тому, что предметы переходят из одной субстанции в другую 1
Дома Алекс Ли собрался с силами и начал копаться в своем тряпье. Если предмет одежды не пах дурно, он его надевал. Особенно не заморачивался, потому что в таких случаях, как ни старайся, результат будет один и тот же. Все, что он носил, выглядело так, будто было брошено ему разгневанной подружкой; кое-что он помнил по прошлому вечеру, а кое-что не мог узнать.
Надев один носок, он запрыгал по комнате, поднял и положил на стол перекидной календарь Ассоциации собирателей автографов и стал его изучать. Двенадцатое февраля. Внизу страницы — фото актрисы Сандры Ди. Мило улыбаясь, она сообщала о себе два факта: «Мое настоящее имя — Александра Зак! Я стала моделью в тринадцать лет!»
Алекс перелистал календарь дальше. Шестнадцатое февраля — актриса Долорес дель Рио. Семнадцатое — актер Питер Лауфорд. Алекс остановился на восемнадцатом февраля — самой перспективной дате. С листка смотрел Арчибальд Лич, в безупречном костюме гольфиста, выпятив свой божественный подбородок навстречу камере. Такой красавчик, что глядеть тошно. Словно изрекает: «Все мечтают быть такими, как Кэри Грант[12]. Даже я хочу на него походить».
Внизу рукой Алекса было приписано:
Начало — в полдень.
Вещицы рок-музыкантов и кинозвезд.
3 часа дня. Старый Голливуд.
Зазвонил телефон. Если Алекс не видел аппарата, то всегда начинал паниковать. Теперь он бросился искать очки, а потом стал судорожно их надевать, пристраивая дужки, пока они не стали паиньками и не легли на уши как надо.
— Да? Да, алло?
— Тандем, — сказал женский голос, — я так понимаю, ты взял трубку. Наконец. Такой хороший у тебя голос по телефону. Хоть «Оскара» давай. Ох, и я все еще жива?
Алекс открыл было рот для ответа, но звонившая уже отключилась.
— Эстер? — крикнул он в пустоту.
Попытался тут же перезвонить по одному из ее номеров. Но за Эстер, случайно или намеренно, везде отдувался автоответчик, а потом следовали ужасные гудки. Они снова наполнили Алекса страхом. Казалось, он был единственным человеком на земле, который так их воспринимал. Он не переваривал никакой театральщины. А сообщения на автоответчиках оставляли только актеры. Домашнему телефону Эстер он ничего не ответил. Мобильнику сказал: «Нет, послушай, все дело в том, что мне правда сейчас надо идти по делам». Но это были просто мысли вслух.
