понравилось ему по пути в ЗемМарию обмениваться любезностями с Камсой. На беду в тот день на острове ненастье случилось: ветер — штормовой, дождь — проливной, молнии с громом каких аборигены не видели и не слышали. Потому бабы в сопки не пришли, девчата на завалинку не вышли. Мужики домой поспешили, а хлопцы сдуру пробрались в банно-прачечный блок, где матроны стирали ночами. Увидели те их заросшими шерстью под исподним и, лопоухими неимоверно — как есть Чебурашки — отходили мокрым бельём. В усердии и суматохе простыни с девиц на пол попадали и бабы заметили, что гюйсы-передники у парней выразительно забугрились. Выпроводив девиц из помывочной, поснимали те гюйсы с трусами… и обнаружили… даже не «сливы» — «грейптфрукты», да под «стволами», ну, прям миномётными, сплошь в меху. Заинтересовались. Сделали им («стволам») причёски и спровадили под улюлюканье девиц до околицы деревни, вытолкали из-под «миски». Вернулись хлопцы в Отрадное, давай бахвалиться перед мужиками. Те, расстроенные своей неудачей, взбили в шутку остатки своего волосья (на затылках петушиными над лбами гребнями) и после отбоя намылили пацанам холки. Я их из столовки разнимать прибежал, Председатель из закутка и Коган с Камсой из больницы подоспели. Насилу сладили. Ну, Председатель и один бы сдюжил, но болен был изрядно — из закутка буквально выполз. Часовой на вышке позвал Силыча, ночевавшего в кладовой продсклада, тот враз мужикам поправил настроение и пацанов отшлёпал. Председатель пришёл в себя, всех построил, сходил в ПК за ножом и заставил мужиков черепа оголить, а хлопцев причёски сбрить. Какие те с начёсом на «слониках» — работники? Но в самоволку бегать не запретил: бабы накормят, девчонки угостят.
Беда пришла в пятый год нашего обитания на острове: оскомина не уродила. Пропала ягода, оскоминицу выкапывали пустой. Не на всё время, другим годом ягода снова появилась.
А тогда творилось! Зубы выправлялись, мех сходил, уши и яйца принимали прежний вид и размеры. Всем ужасно хотелось «кисленького», но… кисель гнать стало не из чего. Самогонку, выгнанную без ягоды, пить не могли, пресной казалась, и похмельем бмучались жутким — как от водки «Твердыня». От «Отрады» без ягоды и «анютиных глазок» отказывались. Без ягоды-оскомины дарственный жмых в рот не лез, а от подсолнечного масла рвало, как от рыбьего жира в детстве — земляки помнили. Исхудали. Дырки дополнительные в поясных ремнях сделать Председатель разрешения не дал, а когда падать с полевода начали вместе с трусами и гюйсами, приказал пояса подвесить на китовые усы через плечи — на манер подтяжек. Зиму мужики в спальном бараке на нижних нарах спасались чифирём, хлопцы же на верхних, посасывая стокфиск, ворочались — грезили химудобрениями. Реже, но случалось нитки в зашитых «скворечниках» лопались, «скворцы» выпархивали и плевались. Потолок плесенью пробило. Продолжалось так, пока Камса однажды не заявился после отбоя в спальный барак трезвым:
— Братцы, да что ж вы делаете! Такие «сливки» пропадают!
Председатель в своём закутке услышал, велел позвать завхоза с кладовщиком и распорядился раздать сливпакеты…
Вот так у нас на Бабешке всё началось. И сдавалось мне, не просто цветочки у нас ещё будут — букеты. Мацкевич, настропаляясь к броску в кабину вертолёта, высказал мне:
— Пока не выправились у вас зубы, уши и яйца, не пропал мех, пока остаётесь гиббонами и чебурашками — голод выдюжите. Состаритесь на этой каторге здоровенькими. И без прививок: не страшны вам ни сибирская язва, ни оспа, ни холера, ни спид, ни ковид. Помрёте — мужиками.
* * *
Я частенько, в пору, когда после дня впроголодь ужин отменялся вовсе, хаживал на Дальнее поле, проверить появилась ли ягода-оскомина. Однажды прихворнул, долго топчана не покидал, Силыч за меня на кухне управлялся. А пришёл после как выздоровел на поле, застал там человека. У края грядок лежал на песке мужчина преклонных с виду лет. Растрёпанная ниже плеч шевелюра, необычайно густые брови, борода по грудь скрывали ему лицо. Почёсывал пальцами за неестественно большим ухом и теребил огромную мочку. Я не сразу узнал Франца Аскольдовича, Председателя.
Не знаю, о чём он думал. Наверное, о том, что не всё потеряно: меняла Зяма по-прежнему доставлял из ЗемМарии «свечи» и пайки из кораллов. Привозил и новости. Жизнь на планете худо-бедно менялась, но только не для нас на Бабешке. Если и помнили о его роте, то теперь ясно — оставили не у дел. Понимал, после смерти зачинщика Хрона Капитана бин Немо, ни кому на Марсе в условиях перемирия не стало дела до подразделения спецназа на Земле. После года на острове заподозрил, со мной за «чаркой чаю» делился, а в этот год и подтвердилось, что из Твердыни побег 3-тьему взводу устроили. О том Зяма в подпитии проговорился, и Чонка, китаец организовавший побег, признался. Новое Правительство Марса из арабских партийцев отпустило 1-вую роту полка на вольные хлеба, а Комендант Крепости избавился от 1-ого взвода, дабы не кормить в гарнизоне. И рассчитывали те и те, надо полагать, на поставки нами, теперь полеводами, отрадновцами, сельхозпродукции. Не угадали — так тогда я полагал.
— Так что, жить остаётся своими силами, своим умом, — проговорил Председатель. Похоже, я уловил его настроение. — А, вот хотя бы наладиться варить варенье из оскомины — занять-таки свою нишу. Варенье будет — всем вареньям варенье. Оскоминица снова родит, кашевар — умница. Да что кашевар, два звена на варку поставлю, остальным свёклу на сахар полоть, оскомину, поспеет, собрать рачительно, без повреждений оскоминицы. С Зямой по рукам ударю. В ЗемМарию возить неразумно, по пути на островах драконам варенье сбудет. Заживём.
Председатель, подхватив с песка мотыгу, поднялся и вошёл в заросли топинамбура и мака, обломал, обмял кругом себя стебли и принялся копать…
Скоро он сидел на кителе и, напевая в бороду про яблони, переплетал тонкие длинные усы корней оскоминицы. Время от времени прикладывался к фляжке и закусывал не спелым ещё топинамбуров (ну, как Чапаев в кино, только топинамбуром, не картошкой). Плёл себе юбку. Завтра ему во главе полеводов с ранцами идти в Мирное за дарственным жмыхом и ворванью, в юбке и пойдёт. Все лучше, чем в кальсонах. «Хамелеоны» его стали серыми от стирки без мыла и истёрлись в паутинку от бессменной носки.
— С вареньем буду сбывать маковую соломку. А не задастся бизнес? Что как снова не уродит ягода? Что ж, пропадут у нас «горбы верблюжьи» и примем снова облик человеческий, пойду на поклон к Президенту Пруссии. Оденет, даст оружие, — Вооружённые Силы Пруссии создам. А пока, мне,
