признался Боб с ироничной улыбкой на устах.
Он ласково посмотрел на Кэтти, потом, как бы опомнившись, энергично потёр руки и произнёс:
– Ну, что ж, приступим!..
На обед нам подали тушенное с картофелем мясо, обложенное овощами, и манно-шоколадный пудинг. Когда капитан узнал название съеденного блюда, то стал про себя рассуждать:
– Тэтис, тэтис, – что-то мне напоминает. А! – вдруг встрепенулся он, – миллионы лет назад было такое море, от которого и пошли все моря да океаны. Так что, где бы ты ни находился: в Индийском ли, в Тихом, или у себя на Балтике, – всё равно ты находишься в море Тэтис. Наверное, древние шотландцы знали что-то об этом, раз своё блюдо так назвали.
– А шоколадный пудинг тоже шотландский? – спросил матрос-рулевой по прозвищу Полковник.
– Какой же, по-твоему, – заявил старпом, – сама Кэтти делала.
– Я почему-то думал, что пудинг – это вообще порода собак такая.
– Пу-у-у-динг, – протянул старпом, – пудель, а не пудинг.
Наш второй штурман Акимыч, который стоял ходовую вахту с Полковником, постучал указательным пальцем по столу и строгим голосом произнёс:
– Полковник, ещё один такой прокол, понижу до лейтенанта.
Но как бы ни пикировались между собой наши мужественные моряки, все были благодарны Бобу и Кэтти за обед, приготовленный в духе шотландской национальной кухни.
– А не зачислить ли нам Кэтти в штат помощником повара? – предлагал Никанорыч. – Есть там у нас вакансии али нет?
Все понимали, что это шутка и что «ковчег», уготовленный нам, не принимал на борт посторонних, и что случайное появление в нашем вынужденном затворничестве маленькой шотландки являлось для нас своего рода подарком, светлым лучиком в суровых морских буднях. А Боб и Кэтти понимали это особенно, и, когда они накормили команду ужином и освободились от дел, капитан отпустил их вдвоём на берег.
– Пускай погуляют, – сказал он, – группа из двух человек укладывается в данные мне инструкции. Или я ошибаюсь?
– Законно, – подтвердил Никанорыч, – никто возражать не будет.
Вернулся Боб поздно – в первом часу ночи. Город стоял в сонном оцепенении. Тишина обволакивала застывшие, как на картине, доки, в которых скромно притулился наш маленький пароходик.
Боб пришёл молчаливый и задумчивый – с какой-то внутренней подсветкой, которую выдавали глаза и лёгкая полуулыбка. Он рассказал нам, что они с Кэтти ходили в синематограф на американский фильм «Грязная дюжина». Фильм был про войну. Зал почти пустой. Они ели мороженое под непрекращающиеся мужские перебранки и автоматные очереди на экране. Других фильмов, к сожалению, в тот вечер не было.
– Чапаева на них нет, – сделал заключение Боб, – он бы их шашечкой всех порубал на котлеты.
– А как твоя Кэтти? – спросил дежуривший у трапа Полковник. – Проводил?
– Сначала я довёл её до дома, потом она меня до дока. И так три раза подряд. В конце концов, настоял, что провожаю я. Она живёт в таком же двухэтажном домике, какие мы видели на окраине города. Прелесть, что за домик.
– Ты хотел, верно, сказать Кэтти, а не домик.
– Катя вообще – мечта. Чего уж тут скрывать.
– Боб, ты сейчас похож на шотландского «лыцаря», – сделал ему комплимент Полковник, – вот честное слово.
– Верю, – отозвался на это Боб, – сейчас бы мне не спать идти, а ринуться на поля ристалищ, чтоб добыть в боях славу и снискать любовь своей избранницы.
– Да она тебя и так полюбит, – махнул рукой Полковник.
– Полюбит, не полюбит – завтра отход и останутся одни воспоминания.
Боб жалостливо и неопределённо вглядывался в мутный силуэт города:
– Полковник, хочешь, я за тебя здесь подежурю?
– Иди спать, «лыцарь». Завтра тебе ещё целый день гулять. Ночуй спокойно. А я охраню твой сон от наглых происков имперья-листов.
На следующее утро Кэтти не пришла. Боб ушёл в увольнение вместе со старпомом, и я не видел его до обеда. В полдень мы с Полковником решили выйти к побережью Северного моря. На пляже в летнем кафе мы увидели их группу: Валентин Сидорыч, Боб и Кэтти. Мы помахали им рукой, сели рядом на гранитный парапет, и я послал Полковника за «Колой». Более крепкие напитки на пляже не продавали. Поэтому Полковник долго плевался, называл фирменный американский напиток чернилами, а я в это же самое время выяснил, что Кэтти появилась неслучайно. Они с Бобом договорились ещё вчера о встрече именно здесь – на побережье. В тот день светило скупое солнце, серые волны катились на песчаный пляж, умеряя свой бег на старых свайных волнорезах. Между волнорезами несколько местных серфингистов, облачённых в гидрокостюмы, пытались поймать гребень довольно жидкой волны, катящейся с дальних просторов Северной Атлантики. Я подбил нашего старпома отпустить погулять нашу молодую парочку по долам и весям.
– Чего им сидеть тут, как привязанным, – сказал я, – пущай погуляют вдвоём напоследок. Сегодня, чай, отход у нас.
– Боб, ты не против? – спросил Сидорыч. – Но только до девятнадцати нуль-нуль. Уходим по полной воде. Потом шлюзы закроют. Так что не опаздывай.
– Всё будет оки-доки, – сказал Боб, – спасибо за доверие.
Он взял Кэтти за руку, и они не спеша пошли вдоль прибрежной полосы, омываемой ленивой волной. Море дышало холодным накатом – отголоском начинающегося прилива. Свежий ветер с северо-востока не студил, но и не согревал. Отпущенные погулять медленно передвигались по укатанному водой, почти безлюдному пляжу. Боб иногда взмахивал руками, как птица крыльями, останавливался, принимал позы, видимо, соответствующие тому, о чём он там говорил. Пантомима их шага и телодвижений напоминала некий танец, название которому ещё никто не придумал. Фигурки удалялись, становились всё меньше и меньше, превращаясь в одно целое, растворяясь во вселенной.
– Хотел бы ты, Сидорыч, вернуться в молодость? – спросил я старпома.
– А чего мне туда возвращаться? – старпом высоко поднял свои кустистые брови. – Нужды особой не вижу. Молодость влюбчива, но бестолкова, смотрит вовне. Старость же имеет мужество заглянуть в бездны внутреннего я. А это, доложу я тебе, вещь особая. Это подарок от прожитой жизни. И не каждый его ещё получает. Всё зависит от того, как ты прожил свою жизнь. Другому дай заглянуть в себя – ужаснётся, с ума сойдёт. Правда, Полковник?
– Зачем заглядывать, – отреагировал тут же Полковник, – коли страшно. Живи себе, как знаешь. А Бог потом рассудит.
– Бог-то рассудит, да отвечать нам придётся, – заключил старпом. – Каждое время хорошо, главное – человеком остаться.
К девятнадцати нуль-нуль команда собралась на борту нашего небольшого ковчега, готового к отходу. Не было только Боба. Дед прогрел и прокрутил главный двигатель. На штурманском столе ходового мостика уже лежали развёрнутые навигационные карты с паутинными карандашными нитями прокладок нашего будущего курса. Швартовая
