я приехал на своё судно и рассказал капитану о случившемся, он ничуть не удивился и отметил, что мне ещё повезло. Дело в том, что с Африкой он знаком не понаслышке. Один его друг, тоже капитан, с которым они вместе когда-то оканчивали мореходное училище, отсидел почти год в волчьей яме, куда ему на верёвке спускали мерзкую еду и тухлую воду. Происходило это тоже в одном из африканских государств – Мавритании, в городе Нуадибу, где бедолага якобы нарушил паспортно-визовый режим.
– Вот так надо отучивать ходоков да ездунов разных, чтоб не совались, куда не надо, – нравоучительно добавил он. – Хотя вся вина его состояла в том, что он на судовом катере с внешнего рейда добрался до городского причала, как бы обойдя портовые и таможенные власти. Хотел пивка попить в здешнем баре, не зная того, что пиво там не подают. Коран запрещает. Вот он и попил…
По словам нашего капитана, отпустили его бывшего однокашника во время очередного правительственного переворота. Новые власти посчитали несправедливым всё, что делалось до них. Это его и спасло.
– Оно бы всё ничего, – добавил капитан, – да на беду он подхватил какую-то тропическую заразу, которую у нас не лечат, покрылся язвами, потерял голос и заработал на африканских харчах хронический понос. Так что благодари Бога, что ты выкарабкался оттуда сухим и невредимым. В лучшем случае просидел бы в этой буферной зоне до очередной смены правительства. И я вряд ли бы смог помочь тебе. Если уж в советские времена такие вопросы решались с трудом, – а мы были тогда ого-го, как сильны! – то сейчас – полная безнадёга. Делают с нами, что хотят, да ещё пнут лишний раз ни за что. Это стало уже нормой. Как же не пнуть, если всё сносим покорно.
– А взбрыкнёшь, ещё сильнее ударят. Защиты ждать неоткуда. Только на себя и полагаешься. Да ещё на Господа Бога.
– Я об этом и говорю, – согласился капитан, – так что не взыщи, я бы заявил, конечно, о тебе в соответствующие инстанции, но это, как правило, ничего не даёт, они своё дело знают. У них здесь свои законы. А у меня – чёткое предписание: с окончанием выгрузки покинуть порт. Плетью обуха не перешибёшь. И сидел бы ты сейчас в своей буферной зоне с протянутой рукой и просил бы жалостливым голосом: «Подайте на пропитание бывшему члену международного экипажа теплохода «Максим». Как это будет по-французски?
– В этом-то и весь ужас, что французским не владею.
– Ну, тогда совсем кранты. Так что скажи спасибо тому полицейскому, который принял участие в твоей судьбе.
И я ещё раз говорю:
– Спасибо тебе, чернокожий полицейский, что не сгноил меня в волчьей яме за моё «преступление» и вернул меня целым и невредимым в родную среду обитания, а впридачу заставил задуматься об истинных ценностях жизни, которые лежат за пределами человеческих законов и нашего быта.
Хотя я предполагаю, что капитан наш сгустил краски, решив меня тем самым припугнуть на всякий случай, чтобы я не разъезжал впредь на велосипеде там, куда не звали и где нас никто не ждёт.
Волонтёр невидимого фронта
Были времена, и не такие уж далёкие, когда существовала каста людей, чей социальный статус можно было смело определить, как «политические соглядатаи». Эта каста находилась на полном довольствии у государства и имела свою, невидимую простым смертным иерархию. На одной из нижних ступеней этой иерархии и находился волонтёр невидимого фронта по фамилии Перелыкин.
Должность его, выражаясь казённым языком Советов, была помполит. Что в полном переводе означало – помощник капитана по политической части. Другими словами – помогал капитану проводить в жизнь политику партии и правительства. Это вам не хухры-мухры! Это вам не трал под сорок тонн скумбрии вытащить, разделать её, заморозить, а потом сдать на базу. Здесь вам живые люди. Их не заморозишь и в брикеты не спрессуешь, с ними работать надо, повышая их бдительность и классовое чутьё на всякого рода буржуазные происки.
Помполит, или первый помощник капитана (заметьте – первый!) должен днём и ночью, в шторм и ветер, в зной и стужу неусыпно следить за морально-политическим обликом вверенного ему экипажа, не допускать проникновения гнилой западной идеологии, поддерживать каждого (от матроса до капитана) в духе любви и преданности к родной коммунистической партии. Не всякому это под силу, поскольку основное и главное оружие помполита – слово. А Слово, говорят, было ещё до Адама. И, возможно, будет и после него, вернее – после его потомков. То есть Оно вечно. А с вечными вещами нужно обращаться осторожно, поскольку вечные вещи нужны человеку не часто. И выпускать слово наружу опасно, ибо несказанное – оно находится в нашей власти, а сказанное – властвует над нами. Но об этом мало кто знал тогда. Да и теперь тоже.
Перелыкин был из среды бывших военнослужащих, политработник, начинавший свою карьеру в местах далёких и особо охраняемых, где человек человеку – тамбовский волк. Именно оттуда и принёс он в гражданскую жизнь присказки, которые невольно вылетали из его красноречивых уст. Присказки были односложные, но твёрдо засевшие в его немудрёной голове. Например, когда он не мог ответить на предложенный ему вопрос, а случалось это нередко, то произносил следующую фразу:
– Да, политкорректностью Вы не блещете… Подойдите потом после собрания, я Вам лично всё расскажу, откуда у рака клешни растут…
Подходить, конечно, никто не решался.
Иногда, чтобы веско подтвердить какой-нибудь аргумент в своём выступлении, он протягивал руку в сторону нашего тралмастера и говорил:
– Вот, прапорщик не даст соврать…
Видимо, наш тралмастер, – здоровый, мордатый мужик, – был очень похож на известного ему в своё время прапорщика взвода охраны.
В конце же собрания или общего инструктажа экипажа наш помполит мог чисто рефлекторно произнести дежурную фразу, засевшую где-то в лобных долях его мозга, перегруженного многочасовой лекцией:
– А теперь, граждане, по камерам…
Причём, никакого конфуза при этом он не испытывал.
Пришёл помполит на наш БМРТ[19] из парткома Траловой базы. То есть не с корабля на бал, а наоборот, поскольку весь бал и все номенклатурные привилегии этого бала происходили как раз на берегу.
Не чурались блюстители высших идеалов набирать под свои знамёна гвардию сексотов, которых в народе попросту называли стукачами. Поговаривали, что в те далеко не ветхие времена каждый пятый был стукач. Так это или не так, но элемент сей в обществе присутствовал, и все его побаивались ввиду полной невидимости самого объекта, поскольку на стукачах
