— Так точно, ваше бла… Товарищ, то есть, комиссар! Не впервой! Еще, помню, в девятьсот двенадцатом годе…
Да и примолк в испуге. С этим "вашим бла…" и с девятьсот двенадцатым годом он, конечно, промах изрядный дал – сразу ясно, что при царе Николашке ту же легавую службу нес. Выходило – совсем тупой. Но тупой для такого дела, как сейчас, подходил лучше всего. Арнольд Иванович, ясно, виду не показал, что заметил его промашку.
— В общем, — сказал, — держи перстень, Леденцов, и дуй на Варварку. Да смотри там не лопухнись.
— Никак невозможно, ваше… товарищ комиссар! Разрешите выполнять?
— Выполняй. Потом вернешься – доложишь…
Это "доложишь" было последним, замыкающим звенышком в цепи. Если не вернется докладывать – значит, можно этого трехпалого больше не опасаться.
Так оно, понятно, и вышло – с концами сгинул трехпалый Леденцов.
И кто во всей цепи был на этот раз за главного? По всему выходило, что он, Виктор! Тут и считать нечего, сколько звенышек из всей цепочки нацело им выковано. Перстень нашел кто? Кто засек этого Леденцова (уже покойника наверняка) рядом с Чокнутым? Кто придумал, как его задержать? С наганом это и правда вышло здорово! Кто, наконец, вспомнил про перстенек в нужный момент?
Гордился собой Виктор, и даже в случайных мыслях себя ни Федькой, ни Федулой в тот вечер не называл.
А Арнольд Иванович оценил его заслугу по-своему. Да как!..
Ближе к ночи призвал его к себе и протянул какой-то листок:
— На, читай, оголец!
Виктор глянул – не поверил глазам. Настоящая метрика, на ней печать с серпом и молотом и черным по белому выведено, что он – не кто иной, как Серебряков Виктор Арнольдович, 1920 года рождения, русский, родившийся в Москве, является сыном гражданина Серебрякова Арнольда Ивановича и какой-то гражданки Серебряковой Клавдии Петровны.
— Усыновили? — спросил Витька-Федька недоверчиво.
Виктор Арнольдович сказал:
— Ну считай, что так. Метрика, правда, липовая, и гражданка Серебрякова Клавдия Петровна если и существует на свете, то только по случайному совпадению, но печать настоящая, так что комар носа не подточит. Ты только метрику где-нибудь тут, в доме, спрячь, а то если вдруг на Сухаревке кому-нибудь попадется на глаза… Я бы тебе ее позже дал, но боюсь, ты скоро с именами своими путаться начнешь.
— Чего путаться? — спросил он (уже, впрочем, путаясь). — Всего два: Виктор да Федор, невелика штука запомнить.
— А скоро, думаю, и третье появится, — сказал Арнольд Иванович.
— Это какое ж?
Арнольд Иванович произнес это имя, и Витька заморгал часто-часто, как по голове стукнутый. Имя-то было не простое – архангельское: Колобуил!.. По счету девятый после магистра архангельский чин в Ордене!
Всю ночь он ворочался, то и дело выдергивался из сна то под одним, то под другим, то под третьим именем. И к утру уже сам толком не знал, кто он, Федька-Федуло, Виктор Арнольдович Серебряков или же будущий великий инквизитор Ордена архангел Колобуил…
МАРШ ТРОЛЛЕЙ
…Не забывая о крепости тела твоего, все же первостепенно помни, что дóлжно заботиться о спокойствии души, ибо в нее и будут направлены самые ядовитые из стрел твоего супостата.
Из "Катехизиса…"
Утром, отвезя Наташу в ее школу, Виктор Арнольдович вернулся домой. Перво-наперво оттуда позвонил на работу и сказался больным. Затем вооружился дрелью и цементом и приделал к окну надежную решетку в комнате "Синей Бороды" – как не додумался позаботиться раньше о таком, в сущности, пустяке?!.. И еще при помощи фотоаппарата хитрость одну для Колобуила подстроил – на случай, если тот все-таки забраться в квартиру надумает.
Лишь после этого снова вышел из дому и, имея при себе хорошо сделанное удостоверение майора уголовного розыска, сел за баранку "Волги". Колобуила надо было выследить, и он уже знал, с чего следует начать.
В двух автопарках, обслуживавших бригады пескоструйщиков, его клятвенно заверили, что ни одна машина с подъемником не пропадала ни на минуту. Зато в третьем начальник повел себя как-то неуверенно, и Виктор Арнольдович сразу же на него насел – произошло-де в Москве уже три крупных ограбления с использованием такого подъемника, так что, если начальник автопарка не хочет, чтобы его заподозрили как соучастника…
Тот прикинул все плюсы и минусы своего молчания и наконец выдавил:
— Колька Шурыгин баловал вчера…
Виктор Арнольдович пожестче взял его в оборот и в конце концов выяснил: молодой водитель автопарка, некто Колька Шурыгин, вчера утром выехал на машине с подъемником, не захватив с собой бригаду, а вернулся лишь после шести вечера, причем кбк он вернулся живым, черт его знает – пьян был настолько, что на ногах не держался и внятных слов не произносил. Машина, однако, целехонькая, стояла у ворот автопарка – подвез, видно, кто-нибудь его, сукиного сына. Но больше – ноги его тут, кроме как при подписании обходного листа… И в общежитии доживает последний денек, потому как начальник автопарка уже дал коменданту соответствующее распоряжение…
Через несколько минут Серебряков входил в безлюдное среди трудового дня рабочее общежитие.
На стук в дверь комнаты, где последний день обретался Шурыгин, никто не ответил. Из-под двери густо сочился запах разлагающейся материи. Виктор Арнольдович поднажал плечом, легко выдавил какой-то несерьезный шпингалет – и самого чуть не вывернуло наизнанку. На полу валялись растоптанные шпроты вперемешку с окурками и квашеной капустой, на столе тухли объедки вареной колбасы и залитые пивом ошметки недожеванной рыбы. Надо всем этим роились жирные мухи, довершая чью-то вчерашнюю трапезу. Форточка была закрыта, оттого в комнате стоял смрад, как от перестоявшейся помойки.
Одна койка была заправлена, на другой поверх голого, пахнущего мочой матраса, свернувшись калачиком, лежала какая-то полуодетая встрепанная личность с опухшей и довольно побитой рожей.
Перво-наперво Виктор Арнольдович, придержав дыхание, распахнул окно, затем выплеснул на личность всю воду из стоявшего на тумбочке стакана, и когда та задергалась: "А?.. Что?.." – сказал:
— То, Николай, что разговаривать с тобой сейчас будем.
Колька приподнял голову, взглянул на него щелочками глаз и произнес одно лишь слово:
— Отзынь… — и потянулся было к бутылке с пивом на самом донышке.
Однако, получив от Серебрякова хороший удар ребром ладони по плечу, оставил свою попытку и без обиды довольно заинтересованно спросил:
— Джиу-джицу?
Вместо ответа Виктор Арнольдович сунул открытое милицейское удостоверение поближе к его мутным глазам и сказал весьма сурово:
— Разговаривать сейчас с тобой будем, Николай.
Милицейская книжица сильного впечатления на Шурыгина не произвела.
— Промежду прочим, — отозвался он, — имею полное гражданское право находиться тут до вечера.
— О твоих гражданских правах сейчас-то и поговорим, — сказал Серебряков. — Если не ответишь, куда вчера машину угонял, загремишь у меня немедля по сто шестидесятой статье за разбазаривание госимущества.
Статья, может, и не так испугала Николая, думавшего о чем-то более насущном, но когда Виктор Арнольдович добавил, что покуда, не дав опохмелиться, отправит его в КПЗ, язык у Шурыгина мигом развязался.
— А что ж, — спросил он, — этот хмырь машину, что ли, в парк не пригнал?
— Так! Давай-ка с начала, — сказал Серебряков. — Что за хмырь, зачем ему машина?
Колька снова потянулся к бутылке, снова получил по руке и спросил:
— А если скажу – тогда опохмелиться дадите?
— Дам, — пообещал Виктор Арнольдович. — Ну так что еще за хмырь?
— Да шебутной такой, — поглядывая на заветную бутылку, заторопился Шурыгин. — Жену хотел пужнуть. Шутник большой!.. Подымусь, говорит, на подъемнике и буду перед окошком стоять. Жена как увидит – сразу с копыт! Этаж-то двенадцатый, а он себе стоит хоть бы хны!.. Ничего шуточка!.. Если из парка не попрут, сам эдакое Верке устрою!..
— Дружок твой? — перебил его Серебряков. — Кто такой, быстро выкладывай.
— Да в первый раз его видел, вот ей-ей! — Шурыгин даже сделал попытку перекреститься, да не смог – видно, руку ему Виктор Арнольдович отбил изрядно.
— И что же, — спросил Серебряков, — ты за просто так чужому человеку казенную машину уступил?
Колька удивился:
— Кто ж это станет – за просто так? Он мне четвертной отвалил. И паспорт в залог оставил.
— Так, — насел Виктор Арнольдович, — давай быстро: фамилия по паспорту?
Шурыгин почесал в грязном затылке.
— Фамилия… Звали Лёхой – это точно! Алексей Степаныч… А вот фамилия… Вчера помнил, а сейчас… Что-то морское вроде… Вот если б щас пивка…
