Веры в успешность предприятия не было, как не было веры в твердое слово друга этих достославных дней. Время, однако, убывало. Был еще шанс воспользоваться попуткой — сплав или другая какая надобность. Но в этом случае свобода передвижения и график ограничивались желанием хозяина. Отстань от плавсредства — и снова блукай, ищи доброго дядю.
Ночь эту он провел в тяжелых раздумьях в гостинице, потом, часов около восьми, он, наскоро умывшись, побежал на озеро. Саша был уже там. Каргополочка маялась в камышах.
… — Первый порог и есть Мертвая Голова.
— Отчего так страшно?
— Много душ там загублено. На хрена тебе вообще-то это все?
— Да заел ты меня вопросами. Не хочу никого видеть. Я же говорил. А так сплавлюсь по реке и все.
— Ты же не речной. Если что, помощь от тебя проблематична.
— Да не пальцем я делан, Саня!
— Ну, ладно. Ты сам решил. Да и воды в этом году хорошо привалило. Много воды. А иначе бы я не пошел. А на Бирючевских порогах лоцмана будем брать. Там я не совладаю. До Волосова домчим и немного далее. Там ты сам по себе, я сам. Сколько заплатишь?
— Ты будешь приятно удивлен.
До вечера укладывались. Взяли — палатку, крупы, подсолнечного масла, водки, чаю, сухарей, десять банок тушенки.
— Ты что, сердечник? — спросил Алексей своего попутчика и рулевого, потрясывая баночками валидольными, которых теперь уже и не сыскать. С навинчивающимися пробками, из дюральки какой-то, мы ими играли в детстве.
— Там спички и боковины коробка. Немного пороха. Всего четыре. Две мне, две тебе. Всегда сухо. Спрячь туда, где держишь баксы. Чтобы не промокли. Я другого способа не вижу. Вернее, не привык.
— Так есть же зажигалки, полулитровая баночка из под джин-тоника подойдет. Туда много чего можно всунуть.
— Ты туда свое завещание всунь. Джин-тоник твой вместе с рюкзаком уплывет, что будешь делать?
— Убедил.
— И еще вот что.
— Что?
— Мобильник твой где?
— А зачем он мне?
— То есть как?
— Кому звонить?
— То есть, как кому?
— Ну, кому? Отдыхаю я. В отпуске.
— Я так думаю, что по мобильнику тебя всегда высчитают. Оттого он отключен и аккумулятор вынут.
— Фильмов насмотрелся?
— Каких?
— Шпионских.
— И их тоже. Ладно. Поплыли. Я просто хотел домой позвонить. Что на день-другой уплыл.
— А как ты собирался? Дома никого не было?
— Ни души. Ладно. Жди.
Саша ушел примерно на час. Докладывался. Вернулся злой.
— Поплыли.
С двустволкой своей он не церемонился. Просто положил на дно, ближе к корме. Патронов коробку, запаянную в полиэтилен, на дно своего рюкзака, а жестянку с боевым припасом расположил в рюкзак Алексея… Два коротких спиннинга, удочка-телескоп, еще одна жестянка с рыбацкими снастями, деревяшки с донками, лопатка. Паспорт в кармане, за отель заплачено вперед и надолго. Прощай, Родина.
…Когда-то в том месте, где буруны особенно охочи до хрупких и неразумных тел странников по водам, не разбирая, кто из них лихой человек, а кто Данила-мастер, или местный флотоводец, из воды торчала белая каменная плита. Работа лоцмана требовалась филигранная и, отчасти, интуитивная. Те, кто ходил по онежским порогам, а Мертвая Голова, по большому счету, и не самый большой кошмар, по слухам, были накоротке с тонкими мирами. А чтобы онежские пороги ввести в промышленный оборот, самые кромешные камни сплавщики взорвали.
— Что же ты делаешь, собака? — спросил Алексей.
— А ты не видишь?
— Сервируешь стол с выпивкой.
— Ты законов и традиций не знаешь наших. Без этого дела в реку не входят.
— Да у вас из дому не выходят без этого дела.
— И входят и выходят. Это все иллюзия. Бери стакан.
— Я на водоеме не пью.
— Это ты на рыбалке, хочешь пей, хочешь спи. А здесь дело мужское. Если не выпьешь, я встану и уйду.
Он подчинился, в два глотка маханул эти сто пятьдесят грамм домашнего вина и заел семужкой. Семужки этой было в Каргополе, что репы на огороде. Избыток. Саша после исполнения ритуала спокойно завернулся в плащ-палатку, лег на бок, ближе к корме и приготовился спать.
— А я?
— А ты греби по малой. Спокойно пока и тихо. Давай помалу. Я читать люблю. Ты меня немного не так конкретизируешь. Я живу тут и под себя не гажу. А все, что попадает в руки про рыбалку, зачитываю до изнеможения. Ну нет самолета, рыбалка есть.
Вот, к примеру, спор о том, что «поймал — отпустил», травмирует рыбу, вызывает у нее стресс, она отказывается нереститься. А чем, скажи мне, у рыбы не стресс, когда ее зюзьгой перекидывают из котла дальше в реку (если маленькая), или на добрые зубы — если большая. Тут прочел про то, как уколотая крючком рыба от стресса скатывается в море, там набирает вес и снова, довольная, еще большего размера, устремляется в реку, радостная и величавая. Запрет продажи сетей? В Америке вводили запрет на спиртное — к чему привело, все знают, в СССР запретили вино — страна рухнула. Отбери у народа рыбалку, тысячи семей распадутся, так как будут мужики по домам сидеть и на глазах у семьи и детей водку глычкать, вместо того, чтобы на природе в мужской компании два дня в стельку упиваться, а потом денек нормально порыбачить да рыбки домой принести.
— Тебе бы, Саня, в правительстве сидеть. Или в телевизоре. Доходчиво говоришь. По-рабочему.
— Самолеты отобрали и рыбу отберут. Браконьерство — это уже другая стезя, это как золото — чем дальше, тем больше охота, азарт, нажива — да еще черти знают, сколько причин — вот корень беды. А не старичок с удочкой или банкой с блесной на подвязке. Про традиционный лов жителей вообще забыли. Чукчи, саамы, вепсы, еще хрен пойми какие удмурты могут заниматься традиционным ловом, а я, понимаете ли, природный Болотников, не могу? Так получается? Избить мужика или пенсионера, которые и так еле сводят концы с концами в это чумное время, ума много не надо. Абрэка бить сразу на месте и сильно, если абрэк. И не объяснять ничего, не пытаться перевоспитать. Безработный, пенсионер, бизнесмен… все получат столько, сколько им причитается, сначала их втопчут в болото, а потом выкинут в реку, в пороги. Я видел таких людей, которые после такого вправления мозгов сказали — да ну его, такую жизнь, буду лучше жить спокойней… И делалось это не нашими инспекторами. Проплаченные лосяры. Волкодавы.
— Тебя бы рыбным министром, Саня, чего ты разразился?
Но Саня уже безмятежно спал. Он произнес монолог такой длины, что количество слов, произнесенных им за десять минут, превышало все, что он сказал, начиная с момента знакомства. Авиатор хренов.
Лодка уже давно покачивалась возле берега, и только оставалось оттолкнуть ее шестом и сесть за тяжелые весла.
Он выгребал под понтонами наплавного моста.
Та, что звалась Ариною, стояла-таки на мосту этом и рукой помахивала. Или ему показалось. Они все на одну фигуру и одеты одинаково. Из мирового сельмага. Униформа такая. С виду разнообразная и вольная, а на самом деле роба. С пупком наружу или без него. Не она это. Русалка. Пьянь юная. Марихуана. Минет за двадцать баков. Но, все же, Родина. А она у нас одна. Ну-ну. Но все же то, что хоть кто-то пришел проводить его в это путешествие, наверное, самое долгое и последнее, радовало. В семье не без урода, а на миру и смерть красна. Водевиль. Не все собрались. Есть тут еще другие люди. Он тоже помахал рукой. И все… Таяли в дымке соборы… Он так долго стремился на Родину, так мечтал о ней, тонул в теплом сне воспоминаний — и все. Хоть бы игрушечку каргопольскую купил. Или мезенскую. И все же глухомань возникла как-то неожиданно. Вот еще был город, хотя бы вдали, и вдруг полная безнадега. Лодка шла, однако, отлично, и весла оказались сбалансированы отменно. Так, в эпитетах и трудах шло время, и было этого времени три часа. Тут-то и возник из под плащины Саша.
— Гребешь? Молодец. Ходко. К берегу давай.
— Зачем?
— А вот за тем, что у Надпорожского погоста будет поворот и быстрина. А речка для маневра уже узка. Можете отдыхать, товарищ.
— Выпить…
— А вот этого нельзя. Начинается дело…
Алексей вздохнул с облегчением и некоторым страхом.
Саша выкурил две «примы». Шум порога не то, чтобы досаждал, но уже различался. Присутствовал где-то рядом. Пустынные берега медленно уходили и истончались. Весла он вынул из уключин и положил вдоль бортов. Начиналась главная работа — шестом.
За деревней река свернула влево, потом вправо и показался порог. Их понесло наконец. Река виляла и каждый поворот обозначала бурунами.
— Первый закон сплава — там где глубоко — бурун. Где камень или мель — приятнейшая поверхность, — объявил Саша.
— Примерно, как в жизни, — отметил Алексей, — и с теорией болот отчасти согласуется.
Сгинуть бы, вот так, покидая Родину навсегда. Потом всплывут вещи — баночки, баллончики. Прибьет их в затишке. Красиво…
