Уже в XX веке прославил свой род Владислав Михайлович Глинка (1903–1983), сотрудник Государственного Эрмитажа, великолепный знаток русской военной истории, блестящий специалист, отлично помнивший множество забытых деталей дореволюционного военного быта. И, может быть, отнюдь не случайно музейный хранитель всегда особенно трепетно относился к эпохе Александра I.
Поднесение всероссийскому самодержцу престижного британского ордена Подвязки
30 июня 1813 года британский принц-регент от имени своего отца, полубезумного короля Георга III, подписал указ о пожаловании главе антинаполеоновской коалиции одного из самых древних и престижных европейских орденов. По прошествии трех месяцев в небольшой немецкий городок Теплиц приехала из туманного Альбиона важная депутация, состоявшая из трех знатнейших кавалеров, официала и четырех сержантов ордена Подвязки, дабы со сложившимися издревле традициями вручить его знаки вместе с соответствующей грамотой императору Александру I.
В памятный день 27 сентября, совпавший с очередной годовщиной коронации, российский монарх, облачившись в великолепный костюм вручаемого ордена, ожидал делегацию в своих покоях. Каждый из флигель-адъютантов самодержца уже благоговейно держал наготове в руках по красной бархатной подушке, обшитой широким золотым галуном с золотыми кистями по углам. На сих «подносах» располагались непременные знаки ордена Подвязки: заканчивающаяся пряжкой голубая ленточка с вышитым золотом орденским франкоязычным девизом «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает» («Honi soit qui mal y pense») (см. цвет, илл. 3), цепь с подвеской-фигуркой Св. Георгия, восьмиугольная звезда с алым крестом воина-великомученика (см. цвет, илл. 4), темно-синяя лента, кольцо, золотые шпоры и, наконец, шапка из синего бархата с витым шнурком и золотыми кистями. Обряд поднесения ордена прошел торжественно и чинно. Грамоту отослали в далекий Петербург, в Министерство иностранных дел, а протокол, подписанный после пышной церемонии, за коей внимательно наблюдала многочисленная военная свита царя, незамедлительно отправили в Лондон для бережного хранения в анналах канцелярии ордена.
На следующий день новый кавалер появился на торжественном обеде в честь свершившегося события, и тут произошел конфуз: русская военная форма предусматривала по уставу натягивать на ноги сапоги, и драгоценная голубая подвязка оказалась застегнута, нарушая орденский статут, не под, а над левой коленкой самодержца.
Благодарный Александр I пожаловал 16 сентября 1813 года в ответ принцу-регенту высший русский орден Св. Апостола Андрея Первозванного. Однако усыпанных бриллиантами орденских креста и звезды вкупе с голубой лентой любителю обвешивать себя всевозможными орденами, как отечественными, так и зарубежными, показалось мало. Будущему Георгу IV не терпелось непременно пощеголять в мантии и цепи Андреевского ордена. Престижную же цепь при петербургском Дворе вплоть до указа 1842 года давали лишь российским кавалерам, причем исключения из существующего правила случались крайне редко: в 1800 году ее даровали лишь «неаполитанскому министру Серра-Каприола», чей дом в «Северной Пальмире» был своеобразным штабом роялистов против узурпатора французского престола, а через четверть века подобной чести удостоились вершители австрийской политики князь Меттерних и граф Стадион[82]. Потому-то столь неприличное для фактического повелителя Альбиона выпрашивание дополнительных знаков иноземного ордена неприятно поразило Александра I.
Застегивать пряжкой синюю ленточку даже чуть выше сапога над левой коленкой в походных условиях было не совсем ловко. Носить остальные знаки причастности к столь высокой британской награде было еще затруднительней, однако по статуту ее кавалеру обязательно требовалось показать свою причастность к ордену Подвязки.
Тогда Александр I решил в 1813 году объединить две восьмиугольные звезды высших иноземных орденов, которыми его успели наградить, в одну. Не исключено, что ее эскиз разработал сам русский самодержец, а высочайший заказ воплотил в драгоценном металле, скорее всего, именно петербургский мастер Франц Франк. В центре этой звезды вместо алого креста Св. Георгия красовался черный прусский орел, а вокруг круглый щиток окаймляла покрытая синей эмалью ленточка с девизом английского ордена Подвязки, как бы заканчивающаяся пряжкой[83]. (См. цвет. илл. 5.)
Но, вероятно, властителям Альбиона не понравилось подобное соседство их древнего ордена с каким-то орденом Чёрного Орла, учрежденным лишь в 1701 году да еще и в честь провозглашения Бранденбургского курфюршества Прусским королевством. Правда, латинский девиз «Suum cuique» (или «Suum quique») высшего ордена берлинских правителей, читавшийся в немецком переводе как «Jedem das Seine» и означавший: «Каждому свое», в XX веке стал известен всему миру.
Тогда Александр I присоединил к своей орденской колодке недавно пожалованный ему прусский военный орден Железного креста, только что основанный драгоценным сердцу государя союзником. В щитке же особой Андреевской звезды отныне, как и полагалось, красовался русский имперский двуглавый орел, а вокруг по-прежнему вилась синяя эмалевая ленточка с золотым франкоязычным девизом «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает». (См. цвет. илл. 6.)
Четырежды в счетах Франца Франка, поданных в «Гардероб Его Императорского Величества» только в 1819 году, отмечалось, что петербургский умелец за 25 рублей «Андреевскую звезду обновил и в ленту финифть припустил», причем переделка «части ленты» с последующим нанесением эмали встала заказчику вдвое дороже. Одновременно наносилась финифть и на реставрируемую Александровскую звезду (обычно отличавшуюся от Андреевской лишь девизом и изображением в медальоне), но о какой бы то ни было ленте нет ни малейшего упоминания. Столь примечательное различие в формулировке и позволило московским исследователям-хранителям предположить, что именно этому столичному искуснику вплоть до его смерти принадлежала честь создания совмещенных орденских звезд[84].
Немного истории… Прототип английского ордена Подвязки – чулочная подвязку прекрасной дамы или импровизированный штандарт полководца?
Уже на протяжении почти семи столетий многих смущает загадка гривуазного названия, не говоря уже о странном девизе и нескольких, противоречащих друг другу версиях возникновения сего английского ордена.
Казалось бы, спустя почти два века после учреждения высочайшей награды, Генрих VIII в первых же строках ее статута, уточненного им 23 мая 1522 года, велеречиво объяснил: «Счастливейший государь Эдуард, третий этого имени, король Англии и Франции, господин Ирландии» и прочих земель, «к славе всемогущего Господа и благословенной и непорочной Девы Марии и благословенного мученика Св. Георгия, хранителя справедливого благородного королевства Англии, и Св. Эдуарда, короля и исповедника, для прославления святой католической веры повелел, организовал, создал и основал в замке Виндзор союз 26 благородных и достойных рыцарей, которые стали орденом Св. Георгия, называемого орденом Подвязки»[85].
По официальной легенде, в 1346 году английский монарх Эдуард III перед началом битвы при Креси снял голубую ленточку со своего костюма и, привязав ее к концу копья, подал сим импровизированным штандартом знак к сражению. Благодаря скорострельным лукам британской пехоты, шедшей в бой с кличем «Святой Георгий!» под грохот впервые примененных бомбард, обстреливавших противника маленькими железными ядрами, бой завершился сокрушительным разгромом цвета французского рыцарства.
Но почему голубая ленточка имела пряжку, а, главное, что за позор окружал содеянное, о котором должно вспоминаться нечто плохое, ибо девизом ордена Подвязки оказались странные для одержанной ратной победы слова: «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает»? (См. цвет. илл. 3.)
Лучше объясняет загадочную фразу другое предание о возникновении ордена. У танцевавшей на придворном балу возлюбленной того самого короля Эдуарда III неожиданно слетела подвязка, поддерживавшая чулок. Окружающие, увидев столь пикантное событие, не смогли удержаться от смеха. Тогда король поднял ленточку с пряжкой, только что обвивавшую обворожительную ножку обожаемой им дамы, и, нацепив оброненную подвязку под колено своей более близкой к сердцу левой ноги, громко произнес на французском языке, принятом со времен Вильгельма Завоевателя при английском дворе: «Honi soit qui mal y pense», то есть: «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает».
Случилось это происшествие в эпоху «куртуазного» поклонения даме, когда жизненным идеалом подлинного рыцаря считалась чистая и самоотверженная любовь с ее полной томления благородной верностью и почтительным служением предмету обожания. Потому-то с владычицей сердца следовало быть подлинно любезным (как тогда говорили, «куртуазным») кавалером, и ни в коем случае не представать перед ней неотесанным унылым грубияном, не знающим придворных приличий и добродетелей.
